Истерия СССР - Кирилл Немоляев

Ашот молчал, крепко сжимая в руках руль. Они ехали сквозь какой-то кустарник, слева и справа простирались бесконечные болота. Часа через полтора профессор решил нарушить молчание:

— Скажите, любезный, — обратился он к Ашоту, — долго ли еще до ГУПУ? Товарищи ждут меня в «Лебеде», и не хотелось бы…

— Да, — сказал Ашот.

Тем временем в ресторане «Лебедь» продолжался банкет. После шестого тоста Завадский склонился к сидевшему во главе стола Егорову и прошептал ему:

— Олег Александрович, тут такое дело… В общем, Лепешинского можете не ждать.

Со слов Завадского озадаченный Егоров понял, что у геодезистов, размечавших в свое время трассу магистрали, перекосило теодолит, и в результате трасса прошла почти в ста пятидесяти километрах севернее Помар, неподалеку от хутора Лесистое. К Помарам же газопровод, в сущности, никакого отношения теперь не имеет, и буква «П» в аббревиатуре ГУПУ сохраняется лишь из уважения к традиции.

Слова Завадского заставили Егорова надолго задуматься.

— А знаете, Игорь Евгеньевич, — наконец проговорил он, — давайте оставим все как есть. Ведь работы идут, ГУПУ строится, а направление подкорректируем. Вот вернусь в Москву — займемся этим вплотную!

* * *

С тех пор прошло много лет. Давно уже забит на БАМе последний костыль, а на ГУПУ повернут последний кран. В этих краях, доселе диких, появились люди, выросли новые города, растут дети, а значит усилия, затраченные на строительство двух грандиозных объектов, не пропали даром.

Полярная одиссея

В сентябре 1994 года Центральной Архивной комиссией при Правительстве Москвы рассекречиваются материалы закрытого совещания, состоявшегося в столице, в помещении ФИАН СССР 15 марта 1955 года. Главным и единственным вопросом повестки дня для собравшихся был вопрос о возможности строительства первого советского ледокола, оснащенного атомным реактором.

Стенограмма совещания впервые была опубликована (правда, с многочисленными купюрами) еще в 1979 году в юбилейном сборнике «75 лет освоения Северного полюса»[29]. Но лишь сегодня широкая научная общественность получила доступ к полному тексту этого исторического документа. Прежде чем обратиться непосредственно к материалам стенограммы, напомним, что в совещании участвовал весь цвет советской науки того времени (академик Булганин, профессора Курчатов, Головин, Самойлов, Введенский и другие).

Игорь Васильевич Курчатов

В начале на повестку дня был вынесен вопрос о названии ледокола, затем предполагалось обсудить и утвердить основные технические характеристики и параметры нового судна, а также его атомного реактора.

Следует сразу сказать, что о том, чтобы назвать ледокол именем одного из выдающихся деятелей советской эпохи, будь то С.М. Киров, А.Б. Стаханов или В.П. Чкалов, на заседании не было и речи (по выражению одного из участников, «вопрос так даже и не ставился»). После долгих прений было решено применить так называемый «географический» подход и, в результате, большинством голосов (113 против 47) ледокол был назван просто — «ГУРЗУФ».

Теперь обратимся к тексту самой стенограммы:

«Булганин (председательствующий):

— Давайте послушаем товарища Курчатова.

Курчатов:

— Представьте себе куб со стороной 6,5 метра. В такой куб, я думаю, можно уместить атомный реактор.

Булганин:

— Профессор Самойлов, Ваше мнение?

Самойлов:

— Мне кажется, будет выпирать графитовый стержень. Восемь метров представляются более реальной цифрой.

Булганин:

— Хорошо, записываем «восемь».

Самойлов:

— Проектом предусмотрен специальный отсек объемом 1360 кубометров для размещения реактора.

Булганин:

— Кто отвечает за герметичность отсека?

Курчатов:

— Я, Николай Александрович.

Булганин:

— Отвечаете головой!

Курчатов:

— Реактор будет функционировать в автономном режиме. Я могу гарантировать, что его работа практически никак не скажется ни на скорости движения ледокола, ни на его ходовых качествах. Он (реактор — прим. ред.) будет полностью изолирован от окружающей среды.

(Шум в зале)

Голоса:

— А нужен ли тогда вообще реактор?

Курчатов:

— Я думаю, нелепо говорить об атомном ледоколе без атомного реактора. Мы с Вами, товарищи, здесь не в игрушки играем.

(Шум в зале. Некоторые делегаты встают и устремляются к трибуне.)»

Здесь мы вынуждены опустить значительную часть стенограммы, так как в ходе разгоревшихся бурных дебатов ученые оперировали, в основном, техническими терминами (раструб, фидер, соленоид и др.). Более того, страсти настолько накалились, что в один из кульминационных моментов дискуссии погиб физик Аркадий Шведов.

Спустя час, итоги были подведены профессором Самойловым. В своем заключительном слове он предложил утвердить основные цифры, характеризующие технические параметры «Гурзуфа», а также его ходовые качества. Подавляющим большинством голосов (185 против 14, 3 человека воздержались) эти цифры были приняты за основу.

«Гурзуф»

«Гурзуф» был спущен на воду в Новороссийске в мае 1957 года. Правда, были и другие мнения по поводу места эксплуатации ледокола. Например, профессор Павлов предлагал, в порядке эксперимента, осуществить спуск «Гурзуфа» в Красном море, в районе залива Акаба. Как ни странно, у этой идеи было довольно много сторонников (в частности — академик Шляпин, доценты Аракелов, Ермилов, Земский). Другие пытались следовать «географическому» принципу до конца и выступали за то, чтобы спустить ледокол на воду в самом Гурзуфе. Однако, как отметил в своем дневнике 2 июля 1957 года профессор Самойлов, здравый смысл восторжествовал, и через месяц «Гурзуф» сошел со стапелей именно Новороссийской верфи.

Вскоре выяснилось, что эксплуатация атомного ледокола в Черном море не приносит ожидаемого экономического эффекта и тогда, по предложению инженера Прохорова, «Гурзуф» решили направить в Северный Ледовитый океан, где в то время на льдине, в непосредственной близости от Северного полюса, находились двое наших полярников: Бабанин и Френкель.

В своей автобиографической книге «На льдине и вокруг нее»[30] Алексей Бабанин вспоминает:

«Утром, проснувшись и выйдя из палатки, сквозь свист ветра я услышал какой-то низкий гул. Вскоре на горизонте показался огромный корабль, из его труб валил густой черный дым. Гул усилился и заглушил свист ветра. Я сразу понял — гудит атомный реактор «Гурзуфа». Ледокол находился на чистой, свободной ото льда воде, а наша небольшая станция — как раз на границе плавучих льдов, то есть непосредственно на льдине. Внезапно «Гурзуф» изменил направление движения и, медленно развернувшись, пошел прямо на льдину.

— Куда?! — закричал я, но гул реактора заглушил мой крик.

Ледокол неумолимо приближался. В ужасе закрыл я глаза. Раздался оглушительный грохот… Льдина, к счастью, осталась целой, а вот в корпусе «Гурзуфа» образовалась гигантская пробоина, метров 30–40 длиной. Ледокол начал быстро погружаться под лед.

— Скорее сюда! Ледокол!! — закричал я Френкелю, но тот, находясь в палатке, принимал сигналы радиосвязи и, по-видимому, ничего не услышал.

Атомный ледокол «Гурзуф» затонул практически мгновенно — не прошло и минуты. Поднялись волны, но вскоре поверхность океана вновь стала спокойной и лишь черный дым стлался над водой.

Наконец из палатки вышел Френкель. Он неторопливо осмотрелся по сторонам и, естественно, не заметил ничего необычного.

— Ну и где? — резонно спросил он. Я не нашелся, что ему ответить…»

После гибели «Гурзуфа» учеными было решено уделить приоритетное внимание основным функциям ледокола.

— Ледокол должен колоть лед! — заявил 2 февраля 1958 года на заседании Минморфлота Н.А. Булганин.

После многочисленных споров, в этих целях решили использовать интеллект и силу не бездушных приборов и машин, а человека.

Отбор в группу ледорубов был строжайшим даже по меркам того времени. По итогам конкурса отсеялось более 90% соискателей и, в конце концов, осталось лишь два кандидата: А. Макаров и С. Карпенко. Однако, тяжелоатлет Александр Макаров (призер Спартакиады народов СССР 1955 года), находясь на отдыхе у родственников под Серпуховом, неожиданно подхватил вирус ящура. Таким образом, остался один Карпенко. Функции Сергея Карпенко (рост — 2 м 12 см, вес — 140 кг) как ледоруба состояли в следующем: находясь на носу второго атомного ледокола «Липецк», следовавшего Северным Морским путем, колоть лед огромным ломом (вес — 162 кг при длине 7 метров) с частотой 25–28 ударов в минуту.