W или воспоминание детства - Жорж Перек

Ни у моей тёти, ни у моей кузины Элы не сохранилось воспоминаний об этом переломе, который, вызывая всеобщую жалость, являлся для меня источником невообразимого блаженства.

В декабре 1970 года я приехал на несколько дней к другу, который жил в Лане, в семи километрах от Виллара, и встретил там каменщика по имени Луи Аргу-Пюи. Он родился и вырос в Вилларе, мы были примерно одних лет, и нам не составило особого труда припомнить нашего общего приятеля, Филиппа Гарда, у родителей которого долго жили Марк, Ада, Ниша и Поль, и на старшей сестре которого Ниша впоследствии женился. В последний год моего пребывания в Вилларе, мы с Филиппом учились в одной школе. Луи Аргу-Пюи подтвердил, что учился вместе с ним до последнего класса, но зато меня он совершенно не помнил. Я спросил, помнит ли он о несчастном случае, который произошёл со мной. О нём он тоже ничего не помнил, но сказанное невероятно его поразило, поскольку он совершенно точно помнил о неком несчастном случае, во всем совпадающем с моим, как в причинах (коньки, удар санок, падение навзничь, перелом лопатки), так и в последствиях (невозможность наложить гипс, использование крепежей, наводящих на мысль об увечье), происшедшим с этим же Филиппом (он, впрочем, не смог уточнить, когда именно).

Итак, сам факт имел место, чуть позже или чуть раньше, но я был не героической жертвой, а всего-навсего простым свидетелем. Как и в случае с рукой на перевязи на Лионском вокзале, я прекрасно понимаю, что именно могли заменять абсолютно излечиваемые переломы, для сращивания которых достаточно было временного обездвиживания, даже если метафора, выбранная для описания того, что было сломано, представляется мне сегодня неэффективной, — и насколько тщетной была надежда скрыть это, симулируя ампутацию призрачной конечности. Вся эта воображаемая, скорее опекающая, нежели ограничивающая, терапия, все эти многоточия[7] указывали на поимённые страдания, и вполне подходили для оправдания тех нежностей, реальные причины которых давались разве что вполголоса. Как бы то ни было и как бы далеко мне не вспоминалось, слово «лопатка» и его подсобник «ключица» были мне всегда близки.

XVI

После всевозможных сомнений, вызванных трениями между ортодоксами, которые призывали ограничиться спортивными дисциплинами времён античных Олимпийских Игр или, в крайнем случае, двенадцатью видами, отобранными для Игр в Афинах в 1896 году, и новаторами, которые предлагали включить такие дополнительные дисциплины, как тяжёлая атлетика, гимнастика и футбол, Администрация Игр остановилась наконец на двадцати двух видах.

Не считая греко-римской борьбы (которая является здесь чем-то средним между борьбой и кулачным боем и в которой борцы дерутся не только голыми руками, но и могут наносить удары локтями, обтянутыми кожаными ремнями со свинцовыми шипами), все эти виды входят в то, что американцы называют «Track and Field», то есть, в лёгкую атлетику. Двенадцать видов относятся к состязаниям в беге, среди которых три спринтерских дистанции (100 м, 200 м, 400 м), две средних (800 и 1500 м), три стайерских (5000 м, 10000 м, марафон), четыре с препятствиями (110 м с барьерами, 200 м с барьерами, 400 м с барьерами, 3000 м стиплчез): семь видов представлены одиночными выступлениями: тремя в прыжках (высота, длина, тройной прыжок) и четырьмя в метании (ядро, молот, диск, копьё). К этим девятнадцати состязаниям добавляются два одиночных выступления, объединяющих различные виды: пятиборье и десятиборье. По труднообъяснимым, возможно морфологическим, причинам не практикуются или более не практикуются прыжки с шестом. Не существует и эстафет: здесь они лишены всякого смысла и были бы непонятны публике: победа одного равноценна победе команды, «командная» победа ничего не означает.

Для поддержания интереса к Играм борьба между представителями деревень должна быть жаркой, и потому каждая деревня обязана выставить соперников на каждый вид состязаний и, исходя из этого обязательства, сформировать свою команду. Отсюда следует, что подготовка Атлетов подчиняется узкой специализации, и для каждого вида состязаний все стараются подготовить того, кто будет лучшим только в своём виде программы.

Личный состав одной деревни колеблется между 380 и 420 Атлетами. Среди них — переменное количество (от 50 до 70) новичков (подростки, начиная с четырнадцати лет, которые из Подросткового Дома прибывают в деревню по мере того, как ветераны её покидают) и неизменное количество соперников (330), распределённых в 22 командах по 15 человек в каждой. Когда Атлет покидает свою команду (либо потому, что он превышает возрастной лимит, либо потому, что, видимо, уже не способен более даже на посредственные результаты, либо по причине какого-нибудь чрезвычайного происшествия), спортивные Директоры выбирают среди самых взрослых новичков (в это время им по шестнадцать-семнадцать лет) того, кто им представляется, — на основании морфологических, физиологических и психологических критериев, а также результатов, показанных при подготовке, — самым достойным занять это место.

Классификационные состязания, регулярно проводимые в каждой деревне, позволяют определить среди пятнадцати Атлетов каждой команды трёх самых лучших. Именно эти три Атлета представляют деревню в местных чемпионатах, отборочных состязаниях и Олимпиадах. Два лучших к тому же получают право (вызывающее дикую зависть) участвовать в Атлантиадах. Зато в Спартакиадах принимают участие остальные двенадцать, то есть, Атлеты, не прошедшие классификационных состязаний.

Понятно, что этот, в своём роде династический принцип распределения отвечает организационным требованиям; он позволяет провести абсолютно точный подсчёт Атлетов, что, с точки зрения Официальных лиц, сводит до минимума операции по контролю. Раз и навсегда известно, что на всём W имеется шестьдесят спринтеров на стометровую дистанцию, распределённых в четыре команды по пятнадцать человек в каждой, что шесть спринтеров участвуют в местных чемпионатах или отборочных состязаниях, восемь — в Атлантиаде, двенадцать — в Олимпиаде и сорок восемь — в Спартакиаде. Точно также известно, что на Атлантиаде собирается 176 соперников, на Олимпиаде — 264, а на Спартакиаде — 1 056. Эти некогда установленные цифры быстро стали незыблемыми и вошли в состав ритуала отборочных соревнований; благодаря им, проведение любого состязания всегда основано на точнейшей регулярности, что может лишь порадовать Администрацию Игр, озабоченную их эффективностью.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});