Алмаз раджи (сборник) - Роберт Стивенсон

«Эспаньолу» так качало на волнах, что вода хлестала в шпигаты[23]. Волны били в борта, руль ходил ходуном, и все судно скрипело, стонало и подрагивало, как живое. Я крепко вцепился в какой-то трос, голова у меня закружилась. Хоть я и привык к качке в море, на ходу судна, болтанка на якорной стоянке всегда вызывала у меня дурноту, особенно по утрам и на пустой желудок. А может, на меня подействовал унылый вид острова с его темными однообразными лесами, голыми гранитными вершинами и грозно ревущими и пенящимися у берега бурунами прибоя. Несмотря на то что солнце ярко светило, чайки и бакланы, охотясь за рыбой, пронзительно голосили, и всякий на моем месте радовался бы виду суши после долгого плаванья, сердце мое тоскливо сжалось. Я с первого взгляда возненавидел Остров Сокровищ!

В то утро нам предстояла трудная работа. Несмотря на волнение, ветра совершенно не было, и, чтобы войти в узкий пролив между берегом и Островом Скелета, надо было спустить шлюпки и три или четыре мили буксировать шхуну на веслах. Я присоединился к команде одной из шлюпок, хоть никто меня туда и не звал.

Солнце палило нещадно, матросы все время ругались, проклиная свою долю. Шлюпкой командовал Эндерсон, но вместо того, чтобы призвать своих людей к порядку, он сквернословил вместе с ними.

– Ну да ладно, парни, – наконец выкрикнул он, витиевато выругавшись, – скоро всему этому придет конец!

Я счел эти слова скверным признаком. Раньше матросы беспрекословно исполняли свой долг. По-видимому, один лишь вид Острова Сокровищ поколебал дисциплину на судне.

Долговязый Джон все это время находился рядом с рулевым, помогая ему вести судно. Оказывается, он знал этот пролив как свои пять пальцев, и его нисколько не смущало то, что замеры показывали совсем другие глубины, чем те, что стояли на карте.

– Это все работа прилива, – твердил он. – Здешние приливы орудуют в этом проливе, словно лопата угольщика.

Наконец мы остановились точно в том самом месте, где на карте был изображен якорь. Треть мили отделяла нас от большого острова и треть мили – от Острова Скелета. На дне был чистый песок. Грохот спускаемого якоря вспугнул стаи птиц на берегу, и они с пронзительными криками закружились над лесом. Через минуту птицы снова скрылись в кронах деревьев, и все затихло.

Якорная стоянка была со всех сторон закрыта от ветров берегами, поросшими густым лесом. Лес начинался чуть ли не у самой полосы прибоя, а далее, словно амфитеатр, уступами поднимались холмы. Две крошечных речушки, или, вернее, два заболоченных ручейка впадали в залив, казавшийся издали тихим прудом. Растительность вокруг речушек имела какой-то нездоровый, ядовитый оттенок. С борта «Эспаньолы» невозможно было разглядеть никаких построек на берегу, и если б не карта, можно было бы решить, что мы – первые, кто ступил на эту землю с тех пор, как она поднялась из океанских глубин.

Ничто не нарушало мертвую тишину, кроме приглушенного шума волн, разбивавшихся о скалы на расстоянии полумили от нас. В воздухе стоял странный запах – болота, лиственной прели и гнилого дерева. Я видел, как доктор принюхивается, словно ему подсунули за завтраком тухлое яйцо.

– Не знаю, здесь ли клад, – проворчал он, – но за лихорадку я ручаюсь.

Поведение команды, внушившее мне тревогу уже на шлюпке, стало совсем угрожающим, когда мы вернулись на судно. Люди слонялись по палубе без дела и о чем-то сговаривались. Любое приказание встречалось с неудовольствием и исполнялось с неохотой. Даже самые надежные матросы заразились этим настроением. Угроза бунта сгущалась над нами, как грозовая туча.

Но не одни мы одни заметили эту опасность. Долговязый Джон изо всех сил стремился поддерживать порядок. Он обходил моряков одного за другим, действуя то уговорами, то ставя в пример себя. Он буквально из кожи вон лез, расточая улыбки и похвалы направо и налево. Если звучала команда капитана, Сильвер первым бросался исполнять ее, прыгая на своей деревяшке и весело крича: «Есть, сэр, так точно, сэр!». Когда же возникала пауза, он одну за другой во весь голос распевал песни, словно они могли скрыть зреющее недовольство. И скажу по чести – из всех грозных признаков этого тревожного дня самым зловещим казалось нам поведение Долговязого Джона.

Мы собрались в каюте на совет.

– Сэр, – сказал капитан, обращаясь к сквайру. – Если я рискну отдать еще какое-нибудь распоряжение, они набросятся на нас. Вы сами видите, что происходит. Мне грубят на каждом шагу. Если я отвечу на грубость, нас разорвут в клочья. Если не отвечу – Сильвер заподозрит неладное, и нашу игру можно считать проигранной. Есть только один человек, на которого мы можем надеяться.

– Кто же это? – спросил сквайр.

– Сильвер, сэр, – ответил капитан. – Он встревожен не меньше, чем мы, и хочет пресечь преждевременный бунт. Если предоставить ему такую возможность, он уладит дело. Предлагаю разрешить команде сегодня после обеда отправиться на берег. Если они поедут всем скопом – мы захватим корабль. Если никто не согласится поехать – забаррикадируемся на юте и будем защищаться. Если же поедет только часть команды, то могу поручиться, что Сильвер доставит их обратно на борт смирными, как овечки.

План был принят. Самым надежным – Хантеру, Джойсу и Редруту – вручили заряженные пистолеты и посвятили их в наши планы. Вопреки нашим ожиданиям, они не слишком удивились и отнеслись к нашему сообщению вполне сдержанно. Затем капитан поднялся на палубу и обратился к команде с краткой речью:

– Друзья! Сегодня был нелегкий день, и все порядком устали. Поэтому небольшая прогулка по суше, я думаю, никому не повредит. Шлюпки уже спущены. Садитесь и отправляйтесь на берег, у кого есть желание. За полчаса до захода солнца я велю подать сигнал выстрелом из пушки.

Похоже, что это дурачье вообразило, что наткнутся на клад, едва ступят на берег. Они мигом повеселели и разразились таким «ура», что в утесах проснулось эхо, а перепуганные птицы вновь начали кружить над лесом.

После этого капитан спустился вниз, предоставив Сильверу распоряжаться на палубе. Останься он на палубе – и он больше не смог бы притворяться, что ничего не понимает. А дела обстояли так: команда бунтовщиков подчинялась теперь только Сильверу и его одного признавала капитаном. А мирные матросы – вскоре обнаружилось, что были на судне и такие, – оказались сущими глупцами. До поры до времени они шли за вожаками, но чересчур далеко заходить им не хотелось. Одно дело – побузить и уклониться от работы, и совсем другое – вооруженный бунт, захват судна и убийство ни в чем не повинных людей. Вполне достаточно, чтобы трижды повесить кого угодно.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});