Несуразица - Игорь Митрофанов

«Да! “Уважения”. Как же! – подумал ОН. – Человек повышает голос из уважения к другим только в одном случае: когда кричит: “Помогите!”».

ОН стоял в посреди квартиры:

«Видимо, придётся вставать! Утро начинается с расцвета хамства. Забреду-ка я в неведомые дали доброты и вежливости!.. Что-то перещеголял с мыслью!»

Не зная таких конкретных мест, ОН, выйдя из записсаного и записанного парадного, пошёл туда, куда пошлось. Обе ноги неожиданно споткнулись возле аптеки, руки среагировали и придержали асфальт на весу.

«Это знак», – отряхнувшись, подумал ОН. Ушибленная ФРАЗА, потирая коленку, пожаловалась:

«Лечите травмы аптеками!», но, привыкнув, что к ней не относятся, изобразила серьёзный надутый вид.

Пришлось зайти в заведение с таблеткой на всю витрину окна. На дверном стекле маячили две надписи, бросающиеся на всякого, со всем сюда входящего:

«Приносить с собой и распивать нелицензионныеупаковки строго запрещается!»«На себя!»

Одна надпись относилась к людям, вторая – к дверям. Слова: «строго» и «запрещается» сразу несли организованность в несерьёзные умы легкомысленных народных масс, а табличка: «На себя» предотвращала любое давление на аптеку уже при входе.

ОН зашёл и удачно втиснулся под косяк у алоэ-каланхоэ с горшком, встревая интересом в наблюдение происходящего, совсем не желая того. Но обзор не давал пропустить калейдоскоп мимо себя. (Лицо могло пялиться только в одну сторону, как в автобусе спиной к движению – и хочешь не глядеть, да глаза натыкаются).

А барабанные перепонки не сдерживали громкость нечаянно хорошей акустики…

Согнутая бабушка смущённо допытывалась у отверстия под стеклом:

– Почему те свечи, которые она купила за пенсию, на прошлой неделе, кончились так быстро? Зато всё время липли к зубам, не горели и не помогали!

Кто-то на другом окошке, краснея от неловкости, громким шёпотом, заглушая гул, спрашивал:

– Эти порошки принимать перед расстройством или после?..

Ещё более стеснялась студенческая пара, покупая два теста на беременность, держа вдвоём одну купюру, как перед алтарём:

– Извините нас, пожалуйста, за необоснованное беспокойство, но вы не могли бы объяснить, на сколько вопросов нужно правильно ответить, какая категория сложности, где предварительно почитать литературу и как отличить, простите, мужской тест от женского?

– Это я про вас читала в «Жалобной красной книге рекордов Гиннеса»?

Не нашлась «остроумно» смолчать проходящая мимо заведующая аптекой, положив на прилавок третью упаковку «теста»:

– А это, если два первых не помогут, – с сознанием дела опытно снаглела она, толкнув примолчаленного фармацевта, и закричала куда-то внутрь: – Разгружай в лобаллаторию, а что не влезет – тащи в кухню! – И, повернувшись к студентам, не сбавляя крика, посоветовала: – Да, чуть не забыла! Лакмусовую бумажку макать только в первую утреннюю мочу!

Слышно было и на улице, потому что прохожие, сделав руками «подводные маски», прилипли снаружи к стёклам, как жабы клювами, посмотреть: «кому и в какую мочу».

Не меняя интонации, начальница снова громко заобращалась через стенку:

– Разгрузил? Подожди, я проверю! Да смотри там, спирт не трогай! А то я тебя знаю!

Зачем она это кричала, не понятно. Спирт невозможно было потрогать, даже если «я тебя не знаю», потому что он (спирт) хранился в запечатанных сургучом бидонах в комнате с железной дверью, с наваренными решётками, под сигнализацией.

У дальнего прилавка слышалось лёгкое препирательство:

– Мне надо природную, натуральную, чистую эхинацею от всех болезней, я читала в последнем номере журнала «Фабрикантка».

– Вот вам кора дуба, пожалуйста, два пятьдесят в кассу, следующий! – в одной тональности дурила тётю уставшая по жизни «продавщица аптеки», страдая от хронической аллергии на людей.

Мужик весом два центнера с гектара кожи, влезший без очереди с претензией: «Мне срочно, я знаю Марьяну Карповну», потребовал «виагру». Услышав в ответ цену, он на весь зал заорал:

– Марьяна!

Заведующая находилась в подсобках.

– Я ж тебе крышу ремонтировал! Где ты? Почему так дорого? Куда смотрит «Минздрав»?

«Минздрав» в это время, видимо, никуда не смотрел, и уж тем более не смотрел на сокровенное этого болвана, который пытался воскресить всё малой ценой.

От «ничего не поделаешь» грубо согласившись с оплатой, доверяя кивнувшей из внутренних дверей «шахине», вместе с которой они жили много лет на Второй Подвальной, мужик спросил:

– Как это надо принимать? До еды или после?

– Не «до» и не «после», – заёрзала провизорша, – а когда она захочет.

– А если я не хочу?

– Поменяйте её на свежую и купите себе гипс!

Пришёл на выручку ситуации мальчик, до этого старательно выдёргивающий кактус под усиленно тихие замечания мамы.

– Дёшево и надолго, только через месяц сильно чесаться начнёт. Я знаю, мне уже всё гипсовали.

Дядя задумался и купил ещё навесную спринцовку.

Аптекарша нашипела на мальчика и поползла, тяжело подвигая станину, во внутреннюю дверь, чтобы вовремя не пропустить период своего кормления.

Решив, что уже до конца подсмотрел бесплатное приложение к представлению, не дождавшись своей очереди (колено само затянулось), подчерпнув для себя новые формы давно старого, не дожидаясь, собственно, рутины самого «фильма», ОН покинул «киносеанс» во время «киножурнала» и, пружиня прекрасным настроением, погулял дальше.

«Цените театры антрактами!»

Не отставая, семенила ФРАЗА.

– Заткнись! И бегом через дорогу, пока красный!.. – весело пожелал ОН ФРАЗЕ «всего наилучшего».

Возле пединститута кипела нарядная толпа. Сегодня был «день открытых дверей». «Высшая школа» слабо и неубедительно пыталась приманить выпускников «средней школы» в непрестижный вуз. ОН не отказывал себе в ленивом удовольствии покурить на солнышке парапета, наблюдая за молодёжным шевелением. (На жаре сигарета не горела, а тлела, сжигая бумагу и пуская дым).

Вот так же когда-то, случайно, ОН удосужился поступать в институт. На заводе было почему-то только восемнадцать дней отпуска, а справка о подаче документов в ВУЗ давала разрешение позволить себе ещё дополнительные полмесяца погрустить вне стен родного цеха. Куда «поступать»? Определённой мысли не было. Только однозначно не с математикой под уклоном на алгебру. Нет! Математику ОН умел и соображал. Но она убивала своей жизненной непригодностью. Извините!

Почему, если подойдут подряд два автобуса № 24, это не заменит один автобус № 48?

Почему, когда планируешь сложить две зарплаты вместе, то в конце второго месяца получается сумма гораздо меньше первого аванса?

Почему из одной рюмки 80 градусного спирта можно сделать две 40 градусного, а из двух рюмок водки не получается одна чарочка восьмидесяти градусов?

Почему семеро одного ждут, только если их зависимость равняется «семь к одному»?

Почему десять миль бегом гораздо длиннее, чем пятьдесят миль на кузове?

Почему уравнение людей решается несколькими неизвестными, и в результате получается величина, которой можно пренебречь?

Почему корень не всегда квадратный?

Почему избыток продукта создаёт его дефицит?

Почему результат твоего отдыха сведён к полному нулю, когда за два часа до рассвета у тебя ещё находятся два гостя, забежавшие вчера в два часа по полудню на две минуты?

Почему, чтобы двигаться со скоростью сто километров в час, достаточно десяти минут?

Почему Константа из соседнего подъезда такая не постоянная?

Почему один час на работе длится полтора часа, на отдыхе – полчаса, во сне – три секунды, а на севере – час за два?

Почему, выкопав ямку в два метра глубиной, не получается горка в два метра вышиной?

Почему чётных домов на этой улице, по правую сторону двадцать три, а нечётных – по левую – восемнадцать?

Почему количество посадочных мест всегда не соответствует количеству проданных билетов?

Почему, когда для сна тебе хватает пять часов в сутки, в выходной день нельзя выспаться за пятнадцать часов на три дня вперёд?

Почему, когда вы садились за карточный стол, у вас было поровну, ты проиграл только сто, а у него сразу стало на двести больше?..

Нет, математику уж точно нельзя было брать за основу будущей жизни!

Выбрав что-то среднее между гуманитарным, планетарным и экстраординарным, ОН сдал документы в самый последний день, последний час и последние минуты институтской подачи. Студентки-секретарши уже собирали папки и пытались улепетать на две минуты раньше. Он уговорил, убедив, что действительно живёт в другом дальнем тупом углу отчизны и поезд ходит с туда только каждого нечётного 24-го числа полного месяца, после обеда. Для убедительности развернул на двух столах «упавшие» под руку схему эвакуации в случае пожара и сейсмическую карту Латинской Америки. Тыкнув куда-то пальцем, стал настойчиво показывать место, откуда злосчастный поезд рискнул сегодня отправиться. Потом ОН серьёзно замолчал. Девки, глубоко вздохнув от жалости к себе, пошли навстречу этому клоунашке, немного запав на глупые прибамбасы да и на внешний вид «по фирме», конечно: сабо, штруксы, батник, отлив, клёпки, выточки, «хамелеоны», дамский длинный коричневый «эс-тэ Морис» – по сигарете в «презент», жова «bruclin» – по пластинке в подарок… В общем, пришлось конструктивно, в течении двадцати минут заполнять анкеты, негромко, вежливо матерясь «вовсю», просматривая при этом вполоборота паспорта, метрики, характеристики и ворох других справок, говорящих о личности этого лица больше, чем оно есть на самом деле. Что тот не был около, не сидел рядом, не стоял возле, не привлекался в качестве, не имел количества, не пил импортного, не ел экспортного, не дышал запретным. В каких командах играл, в каких ансамблях участвовал, в каких кружках занимался, в каких артелях мастерил, в каких обществах внеклассил…