Истоки тоталитаризма - Ханна Арендт

Помимо аристократов, правительственных чиновников и евреев в эти фантастические дела оказалась всерьез втянутой еще одна группа людей, которые вместо получения ожидаемых прибылей потерпели огромные убытки. Эта группа состояла в основном из представителей низших слоев средних классов. Неожиданно они превратились в антисемитов. Эти люди пострадали больше других: они рисковали своими небольшими сбережениями и постоянно оказывались разоренными. Для их легковерия существовали веские основания. Капиталистическая экспансия на внутреннем рынке во все большей степени вела к устранению мелких собственников, для которых стало делом жизни как можно быстрее увеличить то немногое, что они имели, поскольку было более чем вероятно, что они потеряют все. Они все более отчетливо осознавали, что если им не удастся пробиться в ряды буржуазии, то они могут опуститься в ряды пролетариев. Десятилетия общего процветания настолько замедлили этот процесс (хотя и не изменили его тенденцию), что паника этих людей воспринимается как преждевременная. Однако некоторое время беспокойство низших средних классов в полной мере соответствовало предсказанию Маркса о их скором исчезновении.

Низшие средние классы, или мелкая буржуазия, являлись потомками объединенных в гильдии ремесленников и торговцев, которые в течение веков были защищены от превратностей судьбы посредством определенной замкнутой системы, ставившей конкуренцию вне закона и пользовавшейся в конечном счете покровительством государства. Вследствие всего этого они винили в своих бедствиях манчестерскую систему, которая ввергала их в превратности конкуренции и лишала всякой особой защиты и привилегий со стороны властей. Они были поэтому первыми среди тех, кто ратовал за «государство всеобщего благоденствия», которое, как они ожидали, будет не только защищать их от всяческих непредвиденностей, но и позволит сохранить унаследованные от предков профессии и призвания. Поскольку одной из наиболее примечательных характеристик века фритредерства была возможность доступа евреев ко всем профессиям, то казалось вполне естественным считать евреев представителями «манчестерской системы, реализованной в ее крайнем варианте»,[72] тогда как ничто не было более далеким от истины.

Такое весьма опосредованное возмущение против евреев, которое мы обнаруживаем сначала у некоторых консервативных писателей, иногда сочетавших нападки на буржуазию с нападками на евреев, получило значительный импульс, когда те, кто надеялся на поддержку со стороны правительства или рассчитывал на чудеса, должны были прибегнуть к довольно ненадежной помощи банкиров. Для мелкого лавочника банкир представлялся таким же эксплуататором, каким владелец крупного промышленного предприятия был для рабочего. Однако, в то время как европейские рабочие, на основе своего собственного опыта и марксистского образования в сфере экономики, знали, что капиталист осуществляет по отношению к ним двойную функцию, заключающуюся и в эксплуатации, и в предоставлении возможности производить, никто не мог просветить мелкого лавочника относительно его социальной и экономической судьбы. Его участь была еще хуже, чем участь рабочего, а на основании своего опыта он считал банкира паразитом и ростовщиком, которого он вынужден был сделать своим компаньоном несмотря на то, что этот банкир, в отличие от фабриканта, не имел никакого отношения к его делу. Нетрудно понять, что человека, использующего свои деньги только и непосредственно в целях приобретения больших денег, можно ненавидеть сильнее, чем человека, получающего свои прибыли посредством длительного процесса производства, причем процесса, в котором он сам участвует. Поскольку в то время никто не просил кредита, если мог обойтись без него — а мелкие торговцы уж точно не могли, — то банкиры выглядели как те, кто эксплуатирует несчастья и нищету, а не рабочую силу и продуктивные возможности.

Многие из этих банкиров были евреями, и, что еще более важно, в силу ряда исторических причин фигура банкира вообще носила определенные еврейские черты. В результате левацкое движение низших средних классов и вся пропаганда против банковского капитала приобрели в той или иной степени антисемитскую направленность. Такое развитие событий не получило широкого распространения в промышленной Германии, однако имело большое значение для Франции и в меньшей степени для Австрии. Какое-то время дело выглядело таким образом, как будто евреи впервые вступили в непосредственный конфликт с другим классом, причем в конфликт, в который никак не вмешивалось государство. В рамках национального государства, где функция правительства в той или иной мере определяется занимаемыми им господствующими позициями — позициями, располагающимися над соперничающими классами, подобное столкновение могло даже определенным образом, пусть и чреватым опасностями, привести к нормализации положения евреев.

Однако к данному социально-экономическому аспекту проблемы вскоре добавился другой, которому суждено было в конечном счете сыграть более зловещую роль. Положение банкиров-евреев зависело не от займов, предоставляемых маленьким людям, находившимся в затруднительных обстоятельствах, а от выпуска государственных займов. Возможность давать мелкие займы была предоставлена мелким дельцам, которые подобным образом готовились к таким же многообещающим карьерам, как у их более состоятельных и почтенных собратьев. Социальное недовольство евреями со стороны низших средних классов превратилось во взрывчатое политическое вещество, поскольку считалось, что эти ненавистные евреи находятся на пути к политической власти. Разве не достаточно хорошо были известны иные аспекты их отношений с правительством? Социальная и экономическая ненависть в свою очередь придавала политической аргументации то яростное звучание, которое прежде полностью отсутствовало.

Фридрих Энгельс однажды заметил, что главным действующим лицом антисемитского движения в его эпоху было дворянство, а хор составляла воющая толпа мелкой буржуазии. Это верно в отношении не только Германии, но и австрийского христианского социализма, а также антидрейфусаров во Франции. Во всех этих случаях аристократия, давая последний отчаянный бой, стремилась объединиться с консервативными силами церквей — католической церкви в Австрии и во Франции, протестантской церкви в Германии — под предлогом борьбы с либерализмом во имя христианства. Толпа использовалась аристократами только как средство укрепления собственных позиций для того, чтобы их голос получил более широкий резонанс. Ясно, что они и не могли и не желали организовывать толпу и что они отвернутся от нее, как только достигнут своей цели. Но при этом они определили, что антисемитские лозунги весьма эффективны в деле мобилизации широких масс населения.

Соратники придворного капеллана Штекера не были организаторами первых антисемитских партий в Германии. Сразу же после того, как была выявлена привлекательность антисемитских лозунгов, радикальные антисемиты тут же отделились от Берлинского движения Штекера, вступили в крупномасштабную борьбу с правительстом и основали партии, представители которых в рейхстаге при голосовании по всем серьезным вопросам внутренней политики выступали вместе с крупнейшей оппозиционной партией — социал-демократами.[73] Они быстро избавились от компрометирующего первоначального союза с силами прошлого. Бёкель, первый член парламента, занимавший антисемитские позиции, был обязан местом парламентария голосам крестьян Гессена, которых он защищал «от юнкеров и евреев», т. е. от дворян, у которых было слишком много земли, и от евреев, от чьих кредитов крестьяне зависели.

Какими бы мелкими ни были эти первые антисемитские партии, они стали сразу же отличать себя от всех других партий. Они изначально заявили претензию на то, что являются не партией наряду с другими партиями, а партией «над всеми партиями». В национальном государстве, разделенном на классы и партии, только государство и правительство притязали на место над всеми партиями и классами, притязали на то, чтобы представлять нацию как целое. Партии являются, как считалось, группами, депутаты которых представляют интересы своих избирателей. Даже несмотря на то что, они боролись за власть, предполагалось, что правительству надлежит устанавливать равновесие между конфликтующими интересами и их выразителями. Претензия быть «над всеми партиями», заявленная антисемитскими партиями, отчетливо засвидетельствовала их притязания стать представителями всей нации, получить исключительную власть, завладеть государственной машиной, подменить государство. Поскольку в то же время речь шла об организованных партиях, то было ясно, что они желали получить государственную власть как определенные партии так, чтобы их избиратели могли занять господствующие позиции.