Карусели над городом - Юрий Геннадьевич Томин

в ответ что-нибудь вроде «да, ты мне понравился» или «да, мне на Земле хорошо», но услышал вполне спокойный и деловой ответ:

— Я должен остаться, пока это возможно. Тогда, может быть, я узнаю…

— Сложное у тебя задание, — сказал Алексей Палыч. — «Пойди туда, не знаю куда. Принеси то, не знаю что…»

— Не совсем так, — ответил мальчик. — Куда — известно. А вот что, узнать пока не удалось. Каждый раз что-то мешало. Один сразу помчался в газету. Другой испугался и выбросил ребенка в реку. От мальчика после так пахло, что его не приняли даже в школу наездников. а некоторые из ваших требуют за молчание миллионы… этих…

— Долларов, — подсказал Алексей Палыч.

— Нет, марок.

— Марки есть в разных странах, — сказал Алексей Палыч.

— В разных и требовали.

— Мне ничего от тебя не нужно, — сердито сказал Алексей Палыч.

— Значит, ты не хочешь, чтобы меня отозвали?

— Нет! — сгоряча сказал Алексей Палыч.

Сказал… и тут же задумался. Теперь-то уж ясно было, что мальчик этот вовсе даже не мальчик, а как бы разведчик, который должен что-то выяснить, чего не удалось прежним разведчикам. Правда, его, кажется, не интересовали технические секреты. Он хотел узнать что-то о людях. Технических секретов Алексей Палыч выдать не мог по причине простой: он их не знал. Потом, подумал Алексей Палыч, вряд ли те, кто швыряется младенцами на такие расстояния (на какие?), будут интересоваться чертежами. Да и мальчик об этом говорил…

Но с другой стороны…

Когда ребенок — ребенок, то с ним чаще всего нелегко. Его надо кормить, одевать, лечить, смотреть, чтобы он не совал в рот куличики из грязи и не выткнул себе глаз вилкой. Такой Алексею Палычу не нужен, потому что у него есть Андрюша, который ничуть не хуже и, честно говоря, не лучше.

Когда ребенок — не ребенок, а такое вот чудо, способное «подключаться», «отзываться», толковать о серьезных вещах, то еще неизвестно, что может он выкинуть в дальнейшем. Такой ребенок тоже не нужен нормальному человеку.

Но дело в том, что Алексей Палыч был человеком ненормальным.

Мир, в основном, заполняют нормальные люди. Они едят, спят, ходят на работу, радуются и огорчаются — живут, как все.

Ненормальные[20] люди тоже едят. Но, кроме того, они отличаются одной особенностью: задумываются над тем, до чего им, вроде бы, не должно быть никакого дела.

Всегда было известно, что Солнце вращается вокруг Земли. Это было ясно; кроме того, это было просто-напросто видно. Но появился Коперник и сказал:

— Не верьте глазам своим, это Земля вращается вокруг Солнца[21].

— Как так? — сказали ему. — Ты, Коперник, очки-то протри. Вот оно, Солнце. Отсюда оно выходит, а туда входит, разве не видно?

— Видно. Но это потому, что и ты вместе с Землей вращаешься.

— И церковь наша, выходит, вращается?

— И церковь.

— Куда же она вращается, если уже двести лет на месте стоит.

И Коперника объявили сумасшедшим.

Но вот сумасшедшего Коперника мы помним, а тех умных забыли.

Всегда было известно, что дождевая капля падает на Землю. Но появился Ньютон и сказал:

— Земля тоже падает на каплю. Более того, она падает на все, что падает на нее, даже на Луну, которая с виду вообще никуда не падает.

— А чего же Луна на нас до сих пор не упала? — спросили его.

— Потому что она удаляется от нас с такой же скоростью, с какой приближается.

— Как же она удаляется, если приближается? И как приближается, если удаляется?

— А вот это вы узнаете в восьмом классе, — ответил Ньютон.

Многие считали, что Ньютон не в своем уме. Но теперь-то мы знаем: он был не в уме тех, которые так считали.

А однажды появился человек, который сумел оскорбить весь мир. Он заявил, что люди и обезьяны родились в одной колыбели. Оскорбились, конечно, не самые умные, но и умных достаточно.

Говорят, что на одном весьма научном собрании образовался целый хор недовольных и между ними и Дарвином произошел примерно такой разговор:

— Как? — кричал возмущенно хор. — И мы — тоже?..

— И вы тоже, — ответил Дарвин.

— И даже король?

— И даже королева.

— Как же так?!

— А вот так, — сказал Дарвин. — Читать надо больше, учиться.

— У-ху, у-ху, — закричали недовольные и стали бросать в Дарвина сучьями и недозрелыми фруктами.

Портрет Дарвина можно найти в каждой школе.

Алексей Палыч не был ни Коперником, ни Ньютоном, ни Дарвином. Он даже не стал обыкновенным научным работником. Но ненормальность в нем все же была — он мог поверить в невероятное.

Невероятное было все, что произошло с ним за эти два дня. Но это произошло.

И Алексей Палыч решился, теперь уже окончательно.

— Я обещаю, что тебя не отзовут, — сказал Алексей Палыч. — Вернее, если и отзовут, то не по моей вине.

— А Боря?

— Боря поймет. Но должен тебе сказать: у нас будет много трудностей. Я пока просто не представляю, как тебя прятать, и прочее…

— Это хорошо, что будут трудности, — сказал мальчик.

— Смотря для кого хорошо, — не согласился Алексей Палыч.

— Для нас. Я не знаю почему, но очень важно, чтобы трудности были. А прятать меня не обязательно. Не нужно только говорить, кто я. Знаем мы вас — сразу броситесь меня исследовать, показывать кружочки и треугольники или рисовать строение атома. В общем, ты, Палыч, не робей. А я отключаюсь.

— Ты бы хоть поел сначала, — сказал Алексей Палыч.

В этот момент послышался стук в дверь. Алексей Палыч быстро накрыл мальчика своим пальто и пошел к двери.

— Кто там?

— Да я же, Алексей Палыч!

В подвал скатился разрумянившийся и запыхавшийся Борис.

— Ну что, нашелся?

— Нашелся. Он и не пропадал. Тут, Боря, такое дело… — Алексей Палыч сбросил пальто на верстак. — Посмотри сам.

Борис присвистнул.

— Это же совсем другой!

— Нет, тот же самый. Он так за одну ночь вырос.

— Еще этого не хватало, — сказал Борис. — Что же теперь с ним делать? А я для него одеяло из дома