Идеальная для колдуна (СИ) - Лика Семенова

теперь и вовсе о всяких глупостях думать не надо.

Она не понимала. Так притворяться невозможно — никакого актерства не хватит.

— Мари, что бывает с теми, кто не подчиняется вашему хозяину?

Она всерьез озадачилась. Даже на фарфоровом лбу появилась едва заметная морщинка:

— Так разве бывает, барышня? Как же можно не подчиниться?

Амели пожала плечами и ничего не ответила. Может, и впрямь не бывает. Тогда откуда все эти женщины в реке?

Мари в последний раз окинула ее придирчивым взглядом, поправила локон, кружево на корсаже:

— Желаю приятной ночи, барышня.

Она подхватила корзину с грязным бельем, поклонилась и поспешно скрылась за дверью. Хлопок створки прозвучал, как выстрел, заставив вздрогнуть всем телом.

Амели не удержалась и все же подошла к зеркалу. Склонилась, рассматривая отражение. Мари права — она была красива. Очень красива. Настолько, что не сразу поверила, что видит себя. Но это осознание лишь скользнуло, будто глоток лимонада по горлу, и тут же исчезло, вымещаемое страхом. Амели поспешно отошла к окну, будто хотела спрятаться подальше от дверей. Ванны на прежнем месте уже не было.

О том, что колдун вот-вот войдет, она поняла по свечам. Основная масса погасла, погружая покои в таинственный полумрак, затеплились огни в алькове. Может, забиться под кровать? В гардероб? Амели вздохнула и зажала в кулаках тонкую ткань — все это детство, глупости. Один раз он ушел — второй раз так уже не повезет.

— Ты весьма хороша.

Амели вздрогнула всем телом, даже охнула, невольно прикрыв рот ладонью. Колдун стоял у камина, скучающе покручивая на пальце кольцо. Он не входил в двери… впрочем, какая разница. Это лишь агония. То, что должно было быть приятным комплиментом, звучало приговором. Будто оглашали на Седьмой площади. Перед повешением, усекновением головы, колесованием. Говорят, несколько лет назад даже четвертовали государственного преступника. Тоже, как водится, оглашали. Все смерть. И то, что собирается сделать этот страшный человек, — тоже смерть. Другая, но не менее черная.

— Подойди.

Амели с ужасом слушала свое шумное дыхание и лишь сильнее вжалась в простенок. Колдун поджал губы и презрительно прикрыл глаза:

— Ты не усвоила урок?

Амели сглотнула:

— Усвоила, мессир, — голос все же был на месте.

Колдун подошел сам. Неспешно, чеканя каблуками элегантных туфель по натертому паркету. С каждым его шагом сердце колотилось все сильнее и сильнее, до боли, пальцы совсем заледенели. Он склонился к уху, легко тронул волосы:

— Ты пахнешь цветами, — Феррандо шумно вдохнул. — Люблю пионы. Жаль, их век недолог.

От этих слов и касаний внутри все сжалось. Пальцы колдуна скользнули на шею, заставив содрогнуться. Это не укрылось.

— Тебе неприятно?

Амели молчала. Она умирала от страха, но к нему примешивалось то же непонятное чувство, которое охватывало в прошлый раз. Близость этого человека вызывала что-то еще, кроме страха. Что-то безотчетное, незнакомое. Предательское.

— Поцелуй меня.

Амели лишь еще сильнее прижималась к стене, стараясь опустить голову, как можно ниже. Она ни за что этого не сделает. Феррандо поднял ее голову за подбородок:

— Поцелуй меня.

Она снова молчала, лишь шумно и тяжело дышала, не зная, куда отвести глаза.

Взгляд колдуна изменился, стал мутным, обволакивающим. Он сам склонился к ее губам, и Амели едва не задохнулась, пытаясь отстраниться. Зажмурилась, чтобы не видеть его так близко. Феррандо крепко сжимал пальцами ее подбородок, преодолевая малейшее сопротивление. Его губы были на удивление мягкими. Амели сжала зубы, твердо решив не сдаваться без боя, но он неожиданно ослабил хватку и отстранился, изменившись лицом.

Амели попыталась дернуться, но ничего не вышло — она не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой. Полнейшее бессилие. Никогда в жизни она не чувствовала себя настолько уязвимой, настолько жалкой. Она с ужасом ощущала, как ослабевает корсет, как расходится шнуровка. Едва не вскрикнула, но тут же опомнилась и прикусила губу. Колдун ее попросту раздевал, вот так — не касаясь. Неспешно, наслаждаясь ее замешательством. Все разом упало к ногам: и платье, и корсет. Амели осталась в одной сорочке, но почувствовала, что руки и ноги свободны. Она попыталась прикрыться, сжалась, но колдун приблизился и развел ее руки, безжалостно припечатав к стене. Неожиданная хватка для такого утонченного человека. Запястья будто сковали железом.

Последняя попытка, несусветная глупость, но это лучше, чем ничего:

— Постойте, мессир.

Колдун с неохотой отстранился:

— Ты утомляешь меня.

Она замотала головой:

— Я не смогу полюбить вас. Вы должны это знать.

— Почему?

— Я порядочная девица. Я не смогу полюбить никого кроме законного мужа, данного священником.

Он неожиданно рассмеялся, сверкнув зубами:

— Надеюсь, вранье закончилось?

— Это не вранье. Так велел Создатель. Остальное — грех.

Колдун не ответил. Подхватил ее на руки и в мгновение ока опрокинул на кровать. Амели забилась, но тут же почувствовала, как руки и ноги будто подхватили веревками, не позволяя шевельнуться. Она лишь дергалась, ощущая, что с каждым движением вязнет все сильнее.

Феррандо со скучающим видом опустился на край кровати, провел над Амели рукой, и сорочка попросту растворилась. Амели пылала от стыда, будто заживо горела на костре. Колдун откровенно разглядывал, шаря по обнаженному телу тяжелым взглядом. Через мгновение к взгляду присоединились пальцы, легко порхая по коже.

— Если бы все это было таким грехом, Создатель позволил бы мне сделать это? Не поразил бы молнией?

У Амели не было ответа. Он навалился тяжестью своего тела, губы жгли шею, рука оглаживала бедро. Пуговицы камзола царапали нежную кожу. Дыхание Феррандо становилось тяжелее.

Амели была полностью в его власти, осознавала это. Было бессмысленно вырываться, кричать, умолять. Колдун был волен сделать с ней все, что угодно. Она инстинктивно чувствовала, что еще немного — и он уже не остановится.

— Вы можете все, мессир. Но и я кое-что могу, — Амели сама не понимала, откуда взялась эта отчаянная смелость, эти невозможные слова. Когда они сумели вытеснить страх и жгучий стыд? — Клянусь душой, мессир, если вы опозорите меня, мне ничего не останется, кроме как кинуться в Валору с башни вашего замка. Клянусь, мессир, меня ничто не удержит. Вам не понять женской чести. И вы останетесь ни с чем. Ни с чем, мессир.

Он лишь шумно дышал в лицо, а в глазах полыхало неудержимое пламя. Казалось, еще мгновение — и он собственноручно свернет ей шею. Может, так оно и лучше? В груди Амели клокотала такая безудержная решимость, что она была готова сей же час расстаться с жизнью. С рвением фанатика. Ничто не страшило.

— Не так добиваются любви, мессир, — она покачала головой. — Мое тело в вашей власти. Но тело