Империя и воля. Догнать самих себя - Виталий Аверьянов

Говоря о самостоятельности и суверенности своей родины, мы ведем речь о статусе особого «человеческого материка». Россия сильно отличается от других исторических миров, у нас особый, уникальный, ни на что не похожий цивилизационный континентальный климат. Внешний мир не столь дружелюбен к нам, как того хотелось бы. Но есть в нем и незадействованный потенциал комплиментарности по отношению к России и русским, который особенно велик на Востоке и юге, среди бедных и беднейших обществ. Запрос на братские отношения, на идеологию новой справедливости и милосердия в массах азиатских обществ, в странах Третьего мира огромен.

Есть поле для работы и с западными народами — но там ситуация сложнее, а комплиментарность может быть вызвана не столько открытостью с нашей стороны (которая на данный момент чрезмерна), сколько способностью быть сильным. В любом случае, и на Западе, и на Востоке проецируемые русские братство, правда и милость должны основываться на мощи, на убедительной силе, на способности одерживать победы. На сегодня симпатии с Западом, напротив, строятся на основе слабости, зависимости России, заискивания нашей элиты перед сильными, богатыми и цивилизованными, пасующего и пассивного жеста в ответ на коварство и двойные стандарты.

На алтарь сближения с Западом русские неоднократно приносили слишком большие жертвы. Пора становиться взрослее — и на этот раз стать уже взрослее навсегда.

Царство Россия превыше всего.

Опричнина — модернизация по-русски

Как во тереме живет православный Царь,Православный Царь Иван Васильевич.Он грозен, батюшка, и милостив,Он за правду милует, за неправду вешает.

Народная песня

Глупцы только, которые не знают обстоятельств его времени, свойств его народа и великих его заслуг, называют его тираном.

Петр I

17 февраля 2010 года в Институте динамического консерватизма прошел круглый стол об актуальности опричнины. Он дал неожиданные результаты. Как минимум, настоящим событием в нашей социально-исторической мысли явилась работа А. И. Фурсова «Опричнина в русской истории», получившаяся на основе сделанного им доклада. Несомненно, глубокими и нетривиальными были также выступления Максима Калашникова, Александра Елисеева, Егора Холмогорова и других участников. Началась заинтересованная полемика как противников, так и сторонников «новой опричнины».

Что касается статьи Фурсова, то в ней впервые столь отчетливо была показана исключительная сложность опричнины XVI века, нестандартность ее как политической инициативы, целенаправленно преображающей властные и социальные отношения. Кроме того, Фурсов убедительно показал положительную сторону внутренней связи опричнины и нео-опричнины в русской истории, а также диалектику трех полюсов русского государства: олигархии, опричнины и самодержавия, — диалектику, рисующую лицо России как своеобразное, ни на что не похожее. (Замечу в скобках, что опричнина выступает как своего рода «странный аналог» демократизации власти, русское прочтение демократического принципа, не фантазийного, не манипуляторского, как современная «демократия», а реального рабочего принципа — «к народности через чрезвычайку».)

1. На крючке, но не чекистском

В спорах о путях модернизации сегодня как будто сам собой всплывает вопрос об опричной русской идее. Хотя некоторые по давно внушенной привычке видят в ней лишь эвфемизм бесчеловечности и крови, на деле в опричнине сказался творческий поиск выхода из тупиков.

Сейчас Россия снова в тупике, в патовой ситуации. Одна половина головы заявляет стремление к развитию, к выходу из равновесия как удела отставших и сдавшихся на милость победоносным акулам внешнего мира. Другое полушарие — боится перемен и мертвой хваткой цепляется за пусть мелкое и неприглядное, но осязаемое наследство РФ 1991–2010 годов, наследство тех, кто согласен прочно сидеть на внешнем — не чекистском! — крючке и не суетиться под глобальным клиентом. (Прошу не понимать все это банально-упрощенно: я не имею в виду под полушариями двух первых лиц в государстве. Эта граница проходит как-то по-другому.)

Властному истеблишменту свойствен консерватизм самого последнего, самого подлого образца из тех, какие можно себе представить. Это консерватизм для себя, охранительство того, что удалось урвать, самоподдержание застойных процессов в «элите», которые длятся де факто с брежневских времен. Этот консерватизм замешан на неверии не столько даже в свою страну, сколько в самих себя. Может быть, в неэстетичности его и объяснение самой раздвоенности — надо же ведь как-то эту неприглядность прикрывать.

Последняя попытка приукрасить его — назвав «модернизационным» — лишь усугубляет впечатление. «Единая Россия» — классическая партия «боярского царства», молчальники мирской злобы, конвертировавшие свое терпение в земные блага, которые говорят и пишут лишь по поручению, а думают — «в бороду» и «в стол». Массовка «Единой России» враждебно-безразлично слушает речи тех, кому дана власть вещать о модернизации, инновациях, программах развития, сильной России, выходе в великие державы, преодолении коррупции и т. п.

В манифесте «Единой России, где было заявлено о консервативной модернизации, хорошо просматривается одна из излюбленных мыслей кремлевских идеологов. На протяжении веков в России цена человеческой жизни, — скорбят они, — была почти ничтожна, великие успехи и победы часто доставались очень дорого. Убойный аргумент — который, на взгляд этих идеологов, способен оправдать все что угодно, любые нынешние неуспехи и поражения. Что скрывается за этим аргументом? За ним скрываются «человеческая жизнь», неприкосновенность самих квазибояр, а заодно в скрытом виде неприкосновенность их кланов, собственности и устоев. Все можно поменять в стране, но только не элитарный «застойный процесс». «Победить коррупцию, — провозглашают единороссы, — можно, лишь изменив социально-экономическую ситуацию и качество государственного управления. Это нельзя сделать за один день, — но это нужно делать каждый день». Сиречь нужно не побеждать коррупцию, а бороться с ней перманентно, «консервировать» ее — классическая мечта бюрократии. В этом, в сущности, и заключен весь официозный «российский консерватизм».

Не считая комичной кампанейщины по веерному сооружению ФОКов и пропаганде здорового образа жизни, они, разглагольствуя о жестокостях прошлого, а значит и намекая на собственную гуманность, не расшифровали, как собираются поддерживать человеческий потенциал. Партия агрессивных квази-бояр тайно кровожадна — сберегать и преумножать народ в действительности она не намерена. Ведь у элитариев уже вошло в пословицу, что «с народцем нам не повезло», а потому предпочтительнее те, кто лишен «иждивенческих» комплексов, кто подешевле в труде, посговорчивее в коррупционных схемах и менее склонен ко всяким традиционно русским политическим неожиданностям, вроде той же опричнины — предпочтительнее гастарбайтеры, иммигранты, прописавшиеся в РФ этнические кланы, склонные к данническим отношениям и к «земляческой» тактике выживания в среде пассивного и несолидарного большинства.

Итак, подведем первоначальный итог. Консерватизм для себя означает:

• Коррупцию как потребление стабильности всей системы;

• Неприкосновенность политического и кланового статус-кво;

• Игру в неофеодальную олигархическую «удельность», то есть сговор частей и меньшинств против самой возможности предъявления целей целого, национальных интересов большинства;

• Как следствие из всего предыдущего: бесконечную имитацию созидательного и производительного начала (партия «конкретных дел», как они сами себя именуют).

Знающие историю люди не усомнятся: ситуация похожа на княжески-боярский олигархат XVI века, в борьбе с которым царская власть выработала модель самодержавия. Достигнуто это было через опричнину.

По мнению многих, опричные принципы и модели срабатывали в России после Иоанна Грозного еще не раз, причем в критические моменты. Не наступает ли вновь такой момент?

2. Шизо-консерватизм

Модернизационный консерватизм, который был принят на съезде нашей боярской партии в прошлом году, шизофреничен как короткое замыкание. В ее манифесте заявлена «идеология стабильности и развития», то есть одна часть этой идеологемы блокирует другую. Эта идеологема и все «находки» спичрайтеров партии мало согласуется и с консерватизмом, и с модернизацией, поскольку за медоточивой риторикой просматривается осторожное желание, как бы не наплевать в лицо ненавистному прошлому и как бы не накликать неведомое будущее. За официозной шизофренией скрывается нечто более страшное, чем болезнь — бессилие. Именно бессилие и безволие, воплощенное в нынешней системе, блокирует как развитие, так и самовоспроизводство национальной идентичности (то есть подлинный консерватизм). Развития в этой системе не происходит, но и национальное лицо размывается, деградирует.