Серебряные звезды - Тадеуш Шиманьский

На вопрос, что нам предпринять, он ответил:

— Заварили кашу, сами и расхлебывайте.

Наше положение было невеселое и требовало быстрого принятия решения. Возвращаться в Сельцы не имело смысла, так как это вызвало бы дополнительный расход горючего, которого потом нам никто не даст.

Посоветовавшись накоротке, мы решили обратиться с просьбой к начальнику штаба 5-й гаубичной артиллерийской бригады, чтобы он освободил часть деревни для нас. Сначала он не согласился, так как это в значительной степени ухудшало условия расквартирования его солдат и вызывало много дополнительных трудностей. Но в конце концов нам удалось его убедить. Орудия, тягачи и грузовики мы поставили в поле за деревней, людей распределили по избам. Теснота была ужасная. Штаб приютился в маленькой комнатушке.

Через несколько часов в деревню приехал командир полка. Когда я доложил ему, что произошло, он был очень недоволен.

Из-за этой неудачной боевой тревоги мы имели много неприятностей. Штаб бригады назначил комиссию, которая изучала все дело у нас и в бригаде. Так как телефонист и писарь решительно утверждали, что приняли пароль «Заря», комиссия уехала ни с чем. Обошлось и без наказаний. Сегодня, спустя много лет, я склонен допустить, что пароль боевой тревоги «Заря» случайно совпал с позывными вызываемой телефонной станции и в этом причина недоразумения.

На следующий день из штаба бригады пришел приказ, который предписывал полку приготовиться к совместным учениям с пехотой в масштабах корпуса. Учения проводились в очень трудных условиях, при сильном морозе и глубоком снежном покрове. Батареи и отдельные расчеты показали хорошую огневую и тактическую подготовку, эффективно сопровождая пехоту и поддерживая ее огнем прямой наводкой и с закрытых огневых позиций, если в этом появлялась необходимость. Хуже было с водителями. Не имея достаточного опыта вождения автомобилей вообще, а в условиях суровой зимы в особенности, они просто из кожи лезли, чтобы справиться с нелегким заданием. Машины скользили, сползали с шоссе, увязали в сугробах. Часто в ход шли лебедки и лопаты, все время надо было разогревать моторы. Водителям помогали артиллеристы.

В общем, полк действовал хорошо. После окончания учений из полка был отозван капитан Крепский. Заместителем командира полка по строевой части был назначен капитан Гайбович, начальником штаба — капитан Сафоньчик, вторым заместителем начальника штаба остался подпоручник Кашевский. Эти изменения положительно повлияли на дальнейший ход обучения полка.

Продолжая вести боевую подготовку, мы главное внимание обратили на водителей, а также на взаимозаменяемость отдельных номеров орудийного расчета, в особенности наводчиков. И вот так, занимаясь устранением этих недостатков, мы в один из дней получили приказ погрузиться в два эшелона на станции Дивово — 1 января 1944 года мы выезжали в район Смоленска.

* * *

Майор Ижик до конца командовал 4-м истребительно-противотанковым полком, который вписал не одну замечательную страницу в историю народного Войска Польского. Под конец войны он стал командиром бригады, в состав которой входил 4-й полк.

Капитан Сафоньчик погиб на моих глазах в 1944 году на Висле в годовщину создания полка от разорвавшейся рядом с ним вражеской мины.

Поручник Шлеен и я в июне были отозваны из полка и назначены на другие должности.

Капитан Гайбович стал заместителем командира полка по политико-воспитательной работе. В конце войны он был назначен командиром одной из артиллерийских бригад.

С поручником Пальчевским я поддерживал связь до момента моего убытия из полка. Под Смоленском я получил письмо от его жены, которая с тревогой спрашивала о нем, так как уже месяц он не подавал о себе вести.

С Татьяной я переписывался до конца войны. Испытание временем оказалось все же сильнее наших чувств. После войны Татьяна уехала в Москву продолжать учиться, и наша переписка прервалась.

С подпоручником Кашевским я встретился после войны. Он был заместителем главного редактора советского периодического издания «Вольность», издававшегося в Польше на польском языке. В то время он уже имел звание майора Советской Армии.

Многие бывшие солдаты нашего полка занимают сейчас важные посты. Мы иногда встречаемся при различных обстоятельствах и вспоминаем былое.

Полковник Зигмунт Бещанин. Плечом к плечу против общего врага

— Тревога! — кричал командир роты поручник Бонк, стаскивая меня с нар.

Я вскочил как ошпаренный, натянул брюки, выхватил из пирамиды винтовку и помчался на плац, на ходу завязывая шнурки тяжелых солдатских ботинок и натягивая гимнастерку.

Ночь стояла темная. Спотыкаясь о пни спиленных деревьев, я в душе проклинал весь свет и особенно сержанта Мончку, старшину нашей роты, который уверял, что тревога должна была состояться накануне.

На плацу роты не оказалось — она уже выступила в направлении Нового Сонча. Только в лесу, в нескольких десятках метров от ворот лагеря, я догнал колонну и занял свое обычное место во второй шеренге. Мои товарищи тоже на чем свет стоит ругали старшину за то, что он обманул нас и, кроме того, весь вчерашний день не давал нам передохнуть во время занятий. Видимо, этого ему показалось мало, и вечером, перед возвращением в лагерь, Мончка устроил проверку приемов рукопашного боя, так что нам пришлось солидно помахать тяжелыми французскими винтовками «лебель».

Все мы недолюбливали старшину и между собой за примитивизм и бездушие прозвали его «амебой».

После часа энергичного марша наша 3-я рота с двумя другими заняла оборонительные позиции вдоль речки Попрад, а несколько других рот должны были «атаковать» нас. Отделение, в котором я служил, было назначено в полевой караул. Мы расположились в указанном месте, выставили дозоры и начали внимательно следить за местностью. И тут я с ужасом заметил, что потерял свою пилотку. Доложил об этом командиру отделения и попросил не посылать меня с донесениями к командирам.

— Это мило! — командир отделения громко захохотал. — Спал без задних ног, потерял пилотку, а теперь хочет отсидеться в укромном месте. Нет, дорогой, именно ты пойдешь с донесением к командиру роты.

— Но я же не могу, господин капрал, пусть пойдет кто-нибудь другой.

— Бери донесение и кругом — марш!

Командный пункт роты разместился в рощице у железнодорожного моста. Открытое пространство я преодолел короткими перебежками, а между деревьями пополз, как того требовал устав. Изрядно попотев, добрался до командного пункта роты.

Когда мы возвращались с ночных учений, уже светало. Рота маршировала с песней. Через каждые несколько сот метров раздавалась команда «Воздух!». Мы разбегались по лугу, ложились на спину и целились в верхушки деревьев и кустов. Потом снова маршировали, распевая озорную солдатскую песню «Чего личико прячешь, милашка».

До самого утра ни командир роты, ни старшина не заметили отсутствия пилотки. Учения окончательно вымотали силы. Всю предыдущую ночь я не сомкнул глаз: все ждал, когда объявят ночную тревогу, о которой говорил старшина. Прикидывал, сколько шагов от нар до ружейной пирамиды, не сводил глаз с аккуратно сложенной у постели одежды. В то время я был совсем зеленым новобранцем. Меня призвали на двухнедельные лагерные сборы в Старом Сонче, чтобы завершить курс двухлетней военной подготовки, который мы проходили в профессиональных училищах. Я хотел успешно пройти курс: это освобождало меня от призыва на действительную службу в армии.

До сих пор у меня не было ни одного взыскания, а теперь, помимо того что проспал подъем, потерял пилотку. Мысль об этом не давала мне покоя.

Рота уже миновала ворота лагеря, когда шедший сбоку поручник Бонк неожиданно приблизился к колонне и уставился на меня.

— Где ваша пилотка? — строго спросил офицер.

— Потерял, пан поручник!

— А голову почему не потеряли? Явитесь для получения взыскания.

— Слушаюсь, пан поручник!

Через пятнадцать минут я стоял перед поручником навытяжку с полной выкладкой, с ранцем и противогазом, ожидая сакраментальных слов «отдаю вас под арест на столько-то суток».

Однако вместо ареста поручник Бонк, человек снисходительный, наказал меня получасом стояния под ружьем. За выполнением взыскания должен был проследить старшина роты Мончка, а пилотку, как мне разъяснили бывалые солдаты, следовало или купить, или попросту «свистнуть» в другой роте. Я, разумеется, предпочел первое.

После обеда я пошел к старшине. Мончка сидел на стуле спиной ко мне, а я стоял под жгучими лучами августовского солнца. Пот лил с меня ручьями.

Пользуясь тем, что старшина продолжал сидеть ко мне спиной, я немного расслабил ноги. Но это оказалось преступной недооценкой хитрости Мончки. Старшина, оказывается, следил за мной с помощью зеркальца, и, как только я ослабил ноги, что было нарушением устава старой армии, он влепил мне еще полчаса стояния под ружьем.