История одного путешествия - Гайто Газданов

- У римских ораторов, как это известно всякому бывшему гимназисту, Вирджиния дернула за рукав Володю, собиравшегося прервать брата, - итак, у римских ораторов речь была построена так: вступление - раз, изложение - два, заключение - три. Не желая быть голословным, я считаю достаточным сослаться на знаменитую и довольно каверзную в синтаксическом смысле речь Цицерона против Катилины.

- Николай!

Но Николай продолжал говорить: в его речи фигурировали и Гракхи, которых он вспомнил одновременно с Цицероном, и соображения о шоссейных дорогах, и хвалебное описание природы - "понимаете, тихий остров в середине реки, а на острове - камыши и в омуте лилии и шелест травы". - Это в омуте-то у тебя трава шелестит? - Где надо, там и шелестит, - невозмутимо сказал Николай. Другими словами, Николай предполагал в ближайшее время - это происходило в конце мая - предложить Артуру принять участие в автомобильной поездке за город, скажем, в окрестности Фонтенбло. Можно захватить с собой купальные костюмы. Было решено, что Володя отправится к Артуру и пригласит его. Володя раскланялся и ушел.

За дверью квартиры Артура слышался смех и лай, сразу оборвавшийся после того, как раздался звонок. Горничная открыла дверь, и в эту же секунду показался Артур.

- А, Володя! Милый друг, тысячу лет вас не видел.

Здравствуйте. - У него было гибкое и сильное рукопожатие, которое с первого же раза расположило к нему Володю.

- Что это у вас тут - лай и хохот?

- Это моя жена с собакой.

Только тогда Володя вспомнил, Николай за столом говорил, что встретил Артура с молодой женщиной в белом и что она оказалась его женой.

- А она красивая? - спросила Вирджиния.

- Замечательная, - сказал Николай, - красавица.

- Брюнетка или блондинка?

Николай задумался. В самом деле, брюнетка или блондинка? Он решительно не помнил этого. Она была маленькая, "изящная, как статуэтка". "La comparaison est plutot isee", {Пожалуй, избитое сравнение (фр.).} - заметил Володя, - да, уж ты у нас известный стилист - с черными глазами, большими, как блюдечки. - Как у Андерсоновской собаки? - смеялась Вирджиния. - Да, только очень красивыми. Впоследствии Вирджиния убедилась, что описание Николая совершенно не соответствовало действительности, что жена Артура была высокая, а не маленькая и что глаза ее были сине-серые. И хотя она шутила над Николаем и его ненаблюдательностью, но эта резкая неправильность описания доставила ей удовольствие; и, поймав себя на этой мысли, она с досадой пожала плечами. - Ты такой глупый, Николай, - говорила она ему вечером, когда они остались вдвоем, - ты такой глупый, как же ты не видел, что она высокая и что у нее волосы светлые с золотым отливом? А меня ты мог бы описать? Ну, какие у меня глаза? - Не знаю. А нет, знаю.

- Какие?

- Самые лучшие.

Она поцеловала его и, подумав, прибавила:

- А Володя не ошибся бы.

- Ну, ведь он специалист.

- Почему?

- Он писатель.

- Да, так на какой же день это назначено? - спрашивал Артур. - На следующую пятницу? Я спрошу Викторию, кстати, представлю вас. Одну минуту.

Он вернулся в кабинет вместе с Викторией. Володя внимательно на нее посмотрел. Первое впечатление, которое она производила, было - что это неправдоподобно, что это экранное изображение, а не живая женщина. Блистательная молодость Виктории сразу заставила Володю вспомнить свои гимназические годы, lady Hamilton, Дину и долгие романтические мечты, целый мир - музыки, женщин, медленного разгона синих волн далекого, воображаемого моря. Это ощущение с такой силой охватило Володю, что он не сразу ответил на первый вопрос Артура, который спрашивал, говорит ли Володя по-немецки.

- Да, да, конечно. - Володя встряхнулся и заговорил по-немецки, чему Виктория по-детски обрадовалась. Проект пикника она встретила с восторгом, и Володя ушел, условившись о том, что в назначенный день в восемь часов утра Вирджиния, Николай и он будут ждать у подъезда Артура. Провожая Володю, Артур вдруг, неожиданно для самого себя, спросил его:

- Володя, вы свободны завтра часа в два дня?

- Конечно.

- Хотите встретиться? Я вас давно не видел, мы поговорим.

- Хорошо. В два часа у метро Трокадеро.

- Entendu {Договорились (фр.).}.

Все эти месяцы Артур находился в состоянии, которого он никогда не испытывал. Он не знал, что жизнь заключает в себе столько радости, что самые незначительные вещи, которые раньше он делал механически, могут доставлять столько удовольствия - все, вплоть до хождения в магазины перчаток, белья, материй, куда его водила Виктория. Ему казалось, что вся его жизнь до этого времени была чудовищно ошибочна и бессмысленна и что только теперь он жил впервые.

Вечер после визита Володи был такой же густой и счастливый, как другие, неясный и теплый; мягкий струился бордюр обоев на стене; Виктория в мохнатом белом халате, выйдя из ванны, сидела на коленях Артура. - Мы самые, счастливые в мире, Виктория, правда? - Он почему-то вспомнил, - может быть, по противоположности ощущения тепла с тогдашним ощущением холода - Россию, позднюю осень, ледяной ветер над пустынной мостовой, пулеметную стрельбу, катившуюся вдоль стен, лохматых, нечищенных лошадей красной кавалерии, нетопленную комнату, заплаканное лицо квартирной хозяйки - какой вы счастливый, что уезжаете в Англию, только дал бы Бог доехать благополучно и высокие волны Черного моря, и дядю, такого же широкого и громадного, как он сам, отчаянного, веселого и насмешливого. И путешествие сквозь этот незабываемый российский ледяной вихрь.

- Поезда не идут, пути взорваны.

- Артур, мы едем верхом.

И вот - два невысоких коня с непривычными казацкими седлами и отчаянный карьер через пустынную степь с ледяными лужами и сильным ветром в лицо, от которого захватывало дыхание и глазам становилось больно.

- Едем, Артур? Не устал ли мой бедный, хрупкий мальчик? - И дядин хохот летел по ветру. - Если лошади пристанут, мы их понесем, Артур? Ты видишь, они совсем маленькие. Ну, едем. - И после короткой остановки - быстрая дробная рысь. Пальцы ног Артура застыли, рука не чувствовала поводьев, но никогда он не сказал бы дяде, что он замерзает. - Молодцом, Артур, еще немного тренировки, и из тебя выйдет настоящий человек, как твой отец, а не бабий угодник, каким бы сделала тебя твоя мать. И тотчас же по приезде в маленький уездный город, в единственной гостинице с разбитыми стеклами окон, заклеенными бумагой, - три раунда бокса: два синяка на лице Артура, опухший глаз у дяди и на следующее утро - опять такое же путешествие. - Это тебе не салон Констанции - салоном Констанции, матери Артура, дядя называл все, что имело отношение к женщинам, которых он терпеть не мог и в светской жизни. Тогда Артур разделял его взгляды. Что сказал бы дядя теперь, увидев Викторию на коленях Артура? Салон Констанции? А что сказала бы мать? Артур представил себе ее медленные движения, рассчитанные повороты головы, изученные интонации. - Артур, но эта комната ужасна. Кто мог выбрать такие обои? Артур, разве можно покупать гладкие ошейники для собак? Собака должна быть декоративна, Артур. Все должно быть хорошо подобрано, декоративно и заранее известно. "В этом месте он должен остановиться и сказать: простите, я сделал два лишних шага". Больше всего мать Артура любила повторять знаменитый рассказ об офицере, прискакавшем с докладом к Наполеону, изложившем все, что было нужно, и покачнувшемся в седле.

- Vous etes blesse? {Вы ранены? (фр.).}

- Non, Sire, je suis mort {Нет, сир, я мертв (фр.).}.

- Удивительно, это совсем по-английски, - говорила она. Артур вспомнил ее тщательное французское произношение:

- Vous etes blesse? - Non, Sire, je suis mort.

- Да? Из Вены? Но она не говорит по-английски? И даже не свободно по-французски? Это поразительно. У нее большое приданое, Артур? У вас может быть ребенок? Но это невозможно. Значит, я буду бабушкой? Но разве ты не понимаешь, что это абсурд, Артур"?

----

Володя вернулся домой после короткой прогулки вечером. Николай и Вирджиния были в театре, маленькую девочку давно уложили спать; в квартире было тихо, только рояль изредка чуть-чуть позванивал, когда по улице проезжал грузовик. Володя сел было писать, но ничего не получалось. Он несколько раз вывел свою фамилию, изменяя росчерк - В. Рогачев, В. Рогачев, В. Рогачев, потом вкось написал:

"Что день грядущий мне готовит?"

и задумался. Легкие шаги по коридору вдруг привлекли его внимание. Он поднялся, открыл дверь и увидел няню, молодую девушку, только что вышедшую из ванной. Он посмотрел на часы: было половина десятого. В коридоре было темно; и когда няня поравнялась с комнатой Володи, он заметил, что на ней был только легкий капот.

- C'est vous, Germaine? {Это вы, Жермен? (фр.).} - сказал он вдруг изменившимся голосом. Он видел ее белое тело у шеи, где сходились полы капота, и руки - рукава Жермен были засучены, - ее ноги без чулок. - Qu'est ce que vos faites? - Je rentrais chez moi, monsieur Vladimir. - Venez donc pour un instant {Что вы делаете? - Я ухожу к себе, мсье Владимир. - Тогда подождите минутку (фр.).}, - сказал он, не узнавая своего голоса и понимая, что он не может сейчас иначе говорить и действовать. В глазах Жермен появился испуг, и за этим испугом Володя заметил еще что-то, точно это был двойной взгляд. - Может быть, мне так кажется, - успел он подумать, - может быть, это просто отражение моего же желания? Губы его высохли, он провел по ним языком: неподвижные глаза Жермен были направлены на него с тем же двойным выражением. - Mais venez donc, n'ayez pas peur, voyons {Ну подойдите, не бойтесь (фр.).}. Он взял ее руку выше локтя, и - хотя он знал это раньше и Жермен знала это так же, как он, - сейчас это стало неминуемо. Он поднял ее на руки, капот опустился и повис, открыв все ее тело. - Laissez moi {Оставьте меня (фр.).}, - сказала Жермен, но по тому, как она вздрагивала в его руках, Володя чувствовал, что ее слова не имеют никакого значения и никакого отношения к тому, что происходило. - Vous vous deshabillez? {Вы раздеваетесь? (фр.).} - Жермен прошептала это с тем же невыразительным ужасом, с каким она сказала: laissez-moi.