Флибустьеры - Густав Эмар

Дон Марсиаль угрюмо произнес:

— Честное слово, уже два раза этот человек становился на моем пути, и я щадил его. Но пусть он остережется сделать это в третий раз.

— О! — отвечал Кукарес. — Достоуважаемый брат Беччико говорит, что можно получить отпущение многих грехов, если отсечь англичанина 19. Мне еще не случалось встретить ни одного, хотя на моей совести уже восемь смертей. Я ужасно желаю прибавить к этому списку еще и англичанина, это было бы очень выгодной штукой.

— Ну, потерпи немного, если хочешь, чтобы у тебя на плечах сидела твоя голова. Человек этот принадлежит мне.

— Хорошо, не будем больше говорить об этом, — отвечал верный спутник дона Марсиаля, подавляя вздох, — я оставлю его вам. Все равно красавица, кажется, от всего сердца чувствует к нему отвращение, в этом я уверен, и вам нечего беспокоиться.

— Есть ли у тебя доказательства того, что ты говоришь?

— Какое же еще доказательство лучше того, что она уходит всегда, как он появляется, и лицо ее без всякой видимой причины покрывается бледностью?

— О, я отдал бы тысячу унций, лишь бы узнать, как мне следует поступить!

— Кто же вам мешает? Все спят, никто вас не увидит, окна не очень высоко, не более пятнадцати футов. Я уверен, что донья Анита с радостью поговорит с вами.

— О! Если бы я был уверен в этом! — в нерешительности пробормотал Марсиаль, исподтишка бросая взгляд на все еще освещенное окно.

— Кто знает! Быть может, она ждет вас.

— Замолчи, несчастный!

— Зачем же молчать? А вы слушайте, когда говорят правду. Бедная девушка, должно быть, чувствует себя глубоко несчастной. Вероятно, ей нужна помощь.

— Кто сказал тебе это? Ну, я слушаю тебя, говори дальше, да покороче.

— Вещь очень простая: через восемь дней донья Анита де Торрес выйдет замуж за англичанина дона Гаэтана.

— Ты лжешь, негодяй! — вскричал Марсиаль, едва сдерживая гнев. — Смотри, что-то подталкивает меня всадить тебе в горло кинжал, чтобы оттуда больше не выходили такие гнусные слова, как те, что ты сейчас произнес.

— Напрасно, — спокойно и невозмутимо отвечал Кукарес, — я лишь повторяю то, что слышал, и ничего не прибавляю. Один только вы во всем Гуаймасе не знаете этой новости. Да и нет ничего удивительного в этом, так как сегодня вы в городе первый день, целый месяц вас не было.

— Это правда, но что же делать?

— Очень просто! Последовать моему совету.

Тигреро долго смотрел в окно и наконец в нерешительности, снедаемый глубокой внутренней борьбой, опустил голову.

— Что скажет она, увидев меня? — произнес он, говоря как бы сам с собой.

— Карамба! — отвечал леперо с саркастической улыбкой. — Она скажет: «Добро пожаловать, мой милый, мой дорогой». Это так же ясно и верно, как наше вечное спасение. Дон Марсиаль, неужели вы превратились в робкое дитя, которое дрожит от взгляда женщины? Счастье имеет всего три волоска и в любви, и на войне, и когда оно приближается к вам, надо суметь схватиться за один из них. Если же пропустишь удобный случай, то другой может и не представиться.

Мексиканец приблизился к леперо, положил ему на плечо руку и заглянул в его кошачьи глаза.

— Кукарес, я верю тебе, — проговорил он глухим голосом. — Ты меня знаешь, я выручал тебя не раз. Если ты меня обманешь, я убью тебя, как шакала.

Тигреро произнес эти слова с выражением, в котором слышалась такая глухая ярость, что даже видавший виды леперо побледнел и против воли задрожал всем телом, так как он хорошо знал человека, который говорил с ним.

— Я предан вам всей душой, дон Марсиаль. — ответил он голосом, которому напрасно старался придать твердость. — Что бы ни случилось, рассчитывайте на меня. Что надо сделать?

— Ничего. Ждать, не спать и при малейшем подозрительном шуме, при появлении малейшей подозрительной тени предупредить меня.

— Положитесь на меня. Ступайте, делайте свое дело. Я глух и нем и во время вашего отсутствия не сомкну глаз.

— Отлично, благодарю! — отвечал Тигреро.

Он выступил на несколько шагов вперед, снял реату, обернутую вокруг пояса, и сжал ее в правой руке. Затем он поднял глаза, смерил расстояние, с силой покрутил ее над своей головой и пустил на балкон, выходивший из комнаты доньи Аниты.

Петля закинулась за крюк, и реата крепко прицепилась к балкону.

— Помни же! — проговорил Тигреро, обернувшись к Кукаресу.

— Ступайте, — сказал тот, прислонившись к стене и закинув ногу за ногу. — Беру все на себя.

Мексиканец удовольствовался этим — или, по крайней мере, сделал вид, что удовольствовался. Он ухватился за реату и сделал громадный прыжок, как те пантеры, за которыми ему часто приходилось охотиться в пустыне, перехватил ее два раза и через несколько секунд был уже на балконе.

Затем он приблизился к окну.

Донья Анита спала в кресле, откинувшись на спинку.

Она казалось бледной и расстроенной, веки ее опухли от слез. Ее все-таки одолел сон, никогда не теряющий своей власти над молодым организмом. На ее бледных с голубыми жилками, словно мраморных, щеках еще свежа была полоса от скатившейся недавно слезинки. Марсиаль с нежностью глядел на ту, которую любил, не осмеливаясь войти и побеспокоить ее. Во время сна девушка показалась ему еще прекраснее. Казалось, ее окружал ореол девственности и чистоты, будто ангел порхал над ней и охранял ее святой покой.

Тигреро долго и с наслаждением любовался ею. Наконец он решился войти.

Стеклянная дверь была не заперта, а только затворена и отворилась от легкого толчка дона Марсиаля. Он сделал шаг и очутился внутри комнаты.

При виде этой комнаты и молодой девушки, такой чистой, такой спокойной, Тигреро почувствовал, что его охватывает религиозный ужас, сердце билось, как будто хотело выскочить из груди. Все еще колеблясь, обезумев от любви и волнения, он подошел и опустился перед доньей Анитой на колени.

Она открыла глаза.

— О-о! — вскричала она, увидев дона Марсиаля. — Да будет благословен Господь! Он посылает вас на помощь.

Тигреро смотрел на нее глазами, влажными от слез, грудь его трепетно и порывисто вздымалась.

Но вдруг девушка поспешно встала, к ней вернулось сознание и вместе с ним чувство стыдливости и робости, присущее каждой женщине.

— Уходите! — воскликнула она вдруг, отступая в глубину комнаты. — Уходите, кабальеро. Как вы сюда попали? Кто провел вас ко мне? Отвечайте, отвечайте же.

Тигреро покорно склонил голову.

— Бог, — невнятно проговорил он. — Бог один провел меня к вам, сеньорита, вы сами сказали это! О! Простите меня, что я осмелился так неожиданно обеспокоить вас. Я совершил великое преступление, я знаю это, но вам угрожает беда, я почувствовал, я предугадал это. Вы одни, без помощи, не имеете поддержки, и я пришел сказать вам, сеньорита, я грешен, я недостоин служить вам, но я был бы счастлив умереть за вас! Во имя Бога, во имя того, что вы любите и чтите больше всего в мире, не отталкивайте моей любви! Мои руки, мое сердце — все принадлежит вам, располагайте ими.