Особый отдел и око дьявола - Юрий Брайдер

Зырянский бог Омоль был действительно похож на жабу, но только громадную, словно экскаватор. Такая жаба, наверное, питалась не комарами и мошками, а пролетающими мимо птичьими стаями. Для аистов и болотных куликов это был настоящий кошмар.

Божественное тело целиком состояло из людей, почему-то сплошь пьяных. Временами какой-нибудь человек-палец или человек-полхвоста отваливался, и несчастный Омоль пытался пристроить его на прежнее место. Со стороны это выглядело довольно жутко, хотя люди, оказавшиеся в столь незавидном положении, горланили песни и дурачились.

Наконец Омоль нашёл того, кого так упорно искал, — Цимбаларя. Голосом, очень похожим на бас старосты Ложкина, он спросил: «Ты был когда-то частью моего сердца?» Цимбаларь, естественно, отпираться не стал. Тогда Омоль поинтересовался, куда же подевались другие части сердца. «Подожди немного, — ответил Цимбаларь. — Скоро сюда явятся мои друзья, и тогда твоё сердце будет в полном порядке».

Омоль печально покачал своей уродливой головой, на которой уже не хватало одного глаза и одного уха (хотя какие уши могут быть у жаб?). «Я не доживу до этого дня, — глухо промолвил он. — Кровь застыла в моих жилах. Попробуй разогнать её в одиночку».

Сжалившись над Омолем, Цимбаларь согласился ему помочь (эта сцена, как ни странно, происходила на фоне Петергофских фонтанов), но тут откуда ни возьмись появился добрый бог Ен, представлявший собой что-то среднее между белокрылым голубем и истребителем-бомбардировщиком «Фантом».

«Издохни! — ласково проворковал он, занося над Цимбаларем свою когтистую лапу. — Однажды я уже растоптал сердце Омоля, растопчу и сейчас. Зло не должно возродиться».

Не дожидаясь столь позорной смерти (а кому охота стать жертвой голубя, пусть даже и говорящего?), Цимбаларь проснулся. Его собственное сердце стучало как пулемёт, и он долго не мог понять, почему вокруг так темно и душно.

Мало-помалу события минувшего дня сложились в более или менее внятную картину, и Цимбаларь вспомнил, что находится сейчас в деревне Чарусе. Нельзя сказать, что это его очень обрадовало.

Нестерпимая жара и густой многоголосый храп вызывали ассоциации с казармой или тюремной камерой. Пошарив возле себя, Цимбаларь наткнулся на чей-то голый горячий бок. С нехорошим предчувствием он повёл рукой дальше, но пальцы ощутили не податливую женскую грудь, а что-то костистое, покрытое жёсткой шерстью. От сердца немного отлегло. Тем не менее службу он начинал совсем не так, как следовало бы.

Рядом раздался скрипучий старушечий голос:

— Чего шебаршишься? Испить хочешь, аль по ветру надо?

Цимбаларь хотел и того и другого практически в равной степени, но из деликатности выбрал первое: «Испить». В руки ему сунули кувшин с холодным пойлом, имевшим явственный привкус клюквы. С перепоя ничего лучше нельзя было и пожелать, но, ополовинив кувшин, Цимбаларь осознал, что сделал неправильный выбор.

— До ветра хочу, — забыв всякое стеснение, сообщил он.

— Параша в сенях, — ответила невидимая старуха. — Посветить тебе?

— Сам справлюсь.

Натыкаясь на людей, вповалку лежавших на полу, Цимбаларь добрался до двери, которая вывела его в сени, после душной горницы показавшиеся настоящим раем.

Сдерживаясь из последних сил, он ощупью отыскал большую деревянную кадушку, судя по всему служившую здесь парашей. Однако радоваться было рано — пуговицы на новых брюках отказывались покидать чересчур тугие петли. Пришлось рвануть ширинку во всю мочь.

Облегчаясь, Цимбаларь испытывал наслаждение даже большее, чем накануне, когда кружками вливал в себя всю эту жидкость. Настроение его сразу улучшились, и недавний сон уже не казался таким жутким.

Конечно, от столь допотопных удобств он давно отвык, но тут уж, как говорится, выбирать не приходилось. Кроме того, не следовало забывать, что даже во Франции ватерклозет появился только в восемнадцатом веке, а до этого все короли, цари и императоры пользовались ночными горшками, то есть той же самой парашей.

На своё место Цимбаларь возвращаться не стал, а улёгся досыпать недалеко от дверей, в сравнительной прохладе. Правда, для этого ему пришлось буквально втиснуться между двумя крепкими, сладко посапывающими телами.

Окончательно он проснулся уже при свете утра, ощущая, что кто-то страстно целует его — и не только в губы, но и в нос, лоб, щёки.

Под хохот гостей, всё ещё наполнявших гостеприимный дом, Цимбаларь протёр глаза и сел. Оказалось, что остаток ночи он провёл между двумя пегими тёлками, примерно трёх-четырёх месяцев от роду, одна из которых, высунув розовый язык, продолжала тянуться к его лицу. Самое интересное, что вчера он собственными глазами видел, как хозяйка заводила тёлок в дом, ссылаясь на усиливающийся мороз.

— Зато умываться не надо, — сказал Петрищев, сидевший во главе стола.

— Он ночью всё меня обнимал, — заговорщицким тоном сообщил механик автобазы, из-под майки которого выпирала густая чёрная поросль. — А когда понял, что я не баба, перебрался в другое место. Решил, наверное, что на девок нарвался.

Цимбаларь любил шутки, но только не те, которые касались его самого. Не удостоив никого из присутствующих даже словом, он пересел на свободную табуретку и принялся поочерёдно ощупывать свои карманы. Результаты обследования ему очень не понравились.

— Ты не пугайся, — улыбнулся Петрищев. — Пистолет, документы и всю остальную амуницию я сдал на хранение старосте. Целее будут... Присаживайся поближе, — в его руках забулькала бутылка.

— Нет, хватит! — Цимбаларь сделал рукой тот решительный жест, которым советские плакатные герои отмахивались прежде от кулаков, вредителей, троцкистов, фашистов, империалистов и маоистов. — Спасибо, как говорится, за компанию, но пора и честь знать.

— Совершенно верно, — согласился Петрищев. — Мы тоже сейчас закончим и тронемся в обратный путь. Но зачем целый день мучиться головной болью. По утрам похмелялся даже генералиссимус Суворов.

Против столь убедительного исторического примера возразить было трудно... Тем более какой смысл стесняться людей, которых ты, скорее всего, уже больше никогда не увидишь? Побуждаемый не только логикой момента, но и зовом масс, Цимбаларь лихо опрокинул рюмку. Закусил он квашеной капустой, целую миску которой ему услужливо подсунул кто-то из водителей.

Этот продукт, весьма полезный после возлияния, а иногда просто незаменимый, имел довольно странный запашок, на что вскоре обратили внимание и другие участники застолья.

— Парамоновна, а почему твоя капуста каким-то душком отдаёт? — не переставая жевать, поинтересовался механик. — Неужто укропа переложила?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});