Капитан "Старой черепахи" - Лев Линьков

— Но ведь все это было до революции в Герма­нии, — перебил Репьев.

— Правильно, до буржуазной революции, — от­ветил Никитин. — А вот это привез мне из Люстдорфа Кудряшев, — председатель передал Репьеву ма­ленький листок бумаги.

—  «Улица Средняя, дом № 12», — прочел Макар Фаддеевич.

— Теперь переверни, — подсказал Никитин. Репьев перевернул листок и увидел на обороте несколько цифр.

— Что за штука?

— Копия с одного из жестяных номерных знаков, прибитых у каждого люстдорфского дома.

— Это уж не шифр ли? Никитин рассмеялся:

— Я всегда говорил, что ты родился чекистом... Надо разузнать, что эти цифры означают, давно ли они написаны и нет ли таких письмен на других до­мах.

— Хитер мужик Федя! Как он до этого докопал­ся? Легко ведь спугнуть.

— Случайно докопался. Этот дом сгорел. Кудряшев был на пожаре, машинально поднял железину и увидел цифры.

— И никто не заметил?

— Да как будто нет, он цифры записал дома, по памяти.

— Хитер мужик! — восхищенно повторил Репьев.

— С догадкой. Он там еще одну штуку приду­мал: тебе для новой работы должна будет приго­диться...

Никитин спрятал бумаги в несгораемый шкаф.

— Ты как, воду любишь?

— Воду или водку?

— Насчет водки я знаю, — улыбнулся председа­тель, — ее-то ты не пьешь.

— А потому хочу просить у тебя два литра спирта.

Макар Фаддеевич сообщил о просьбе профес­сора.

— Надо будет достать, — согласился Никитин,— завтра же достанем. Ну, а сейчас поехали...

...Потушив фары, старенький автомобиль выехал на Аркадийское шоссе. Только на крутых поворотах да перед знакомыми выбоинами шофер переключал на первую скорость.

Никитин любил быструю езду. Ощущение скоро­сти, прохладный воздух, равномерное покачивание, урчание мотора — все это успокаивало и давало возможность полузакрыть глаза и дремать.

Репьев частенько ездил с Никитиным, но отнюдь не разделял его любви к быстрой езде, особенно ночью.

Крупные капли дождя ударялись о ветровое стек­ло. Небо темное, почти черное, казалось низким, и от этого все вокруг тоже было черным, насторожен­ным.

В Люстдорф чекисты приехали за полночь. Ники­тин выслушал Кудряшева, сообщившего, что часа четыре назад он заходил к председателю поселко­вого Совета Карлу Фишеру посмотреть ожеребив­шуюся кобылу и заметил, что среди висящего во дво­ре под навесом пожарного инвентаря не хватает ломика...

— Который обронил в кустах помощник Антосова пассажира? — переспросил Никитин.

— Да шут его знает, может, совпадение... На Фи­шера такое не подумаешь,— ответил Федор и доба­вил: — Я ведь к нему в гости ходил. Думал, наш человек.

— И продолжай ходить. Он ни в коем случае не должен знать, что ты его в чем-то подозреваешь. Но гляди за ним в оба.

Потом Никитин попросил Кудряшева повторить в присутствии Репьева свой тайный план, после чего в канцелярию был вызван пограничник Вави­лов.

Днем Кудряшев, предупрежденный о приезде Ни­китина по телефону, созвал пограничников и расска­зал им о тяжком проступке Ивана Вавилова: Вави­лов признался, что в ночь, когда был убит Самсонов, он, сменившись с поста и возвращаясь в казарму, ви­дел на берегу какого-то человека, но не задержал его якобы потому, что думал, будто это кто-то из ме­стных жителей. Вероятнее всего, это был убийца Самсонова, которому удалось скрыться. Вавилова мучила совесть, и он, наконец, сам рассказал об этом, но это не смягчает его вины.

— Завтра состоится заседание Ревтрибунала,— заключил Кудряшев.

Вавилов не оправдывался и, не глядя в глаза то­варищам, сказал, что так-де ему и надо...

— Товарищ председатель сейчас с ним побесе­дует по душам! — усмехнулся дежурный, когда за Вавиловым закрылась дверь канцелярии.

«Беседа по душам» продолжалась с час, после чего Никитин и Репьев тотчас уехали.

Возвратившись в казарму, Вавилов ни с кем не обмолвился словом, а ночью бежал через выходив­шее в сад окно.

Исчезновение его обнаружили лишь под утро. Кудряшев объявил тревогу, но поздно: дезертира и след простыл.

— Теперь нашему начальнику нагорит по первое число, — говорили бойцы.

И действительно, Кудряшев получил строгий вы­говор в приказе по Губчека. Расстроенный, сумрач­ный, он зашел под вечер к Карлу Фишеру попить чайку и поделился своим горем.

— Ты понимаешь, Карл, как меня этот Вавилов опозорил: я ему, как себе, верил, а вот... А в чем дело-то: оказывается, этот Вавилов кулацкий сынок...

7

Рано утром Ермаков пришел в Арбузную гавань и, стоя на причале, глядел на краснофлотцев, кото­рые, растянув на палубе «Валюты» старый парус, ре­шали сложную задачу: как положить на пять запла­ток шестую?

— Романыч! Альбатрос! Какими судьбами?

Оклик заставил Андрея вздрогнуть. Из люка ма­шинного отделения высунулся механик. Широкоску­лое перепачканное маслом и копотью лицо его расплылось в улыбке. Опершись ладонями о края люка, Павел Иванович вскарабкался на палубу.

Ермаков перешагнул на «Валюту», и они крепко обнялись, для чего Андрею пришлось согнуться: Ли­ванов был на две головы ниже. Толстенький, брито­головый, он троекратно расцеловал приятеля и, не выпуская его руки, на миг отпрянул:

— Помолодел! Ей-ей, ты помолодел, Альбатрос! Вот не гадал свидеться! Каким ветром тебя занесло в Одессу?

— Попутным! — рассмеялся Андрей. — А где твоя прическа?

Он был рад встрече и тому, что Ливанов, по-ви­димому, ничего не слыхал о его ссоре с Ники­тиным.

— Годы, годы!.. Полысел. Механик сокрушенно развел руками.

— А тебя где же это изукрасили?

— Где было, там нас нет, — отшутился Андрей. Краснофлотцы, узнав в Ермакове командира,

с которым вчера приходил Никитин, встали «смир­но».

— Вольно! — скомандовал Андрей и кивнул на парус: — Такую прореху надо зашивать боцман­ским швом, крепче будет.

— Неужто к нам, на «Валюту»? — восторженно воскликнул Ливанов.

— Вместе будем плавать, — ответил Андрей.— Кто у вас старший? —обратился он к рабочим, уста­навливавшим на баке пулемет.

— Я старший, — ответил один из слесарей.

— Как ваша фамилия?

— Орехов моя фамилия.

— Когда вы, товарищ Орехов, закончите уста­новку пулемета?

— На час работы, товарищ командир!

— Добро!.. — Андрей повернулся к Ливанову.— А когда ты запустишь свою машину?

— В ночь думаем запустить.

— Надеюсь, не задержишься?

— Есть не задерживаться!

Днем Андрей перебрался на «Валюту». В малень­кой, тесной каюте он повесил барометр, взятый ко­гда-то с «Пронзительного», и почувствовал себя так, будто все эти годы не покидал палубы...