Появишься - позвони (Книга 1) - Галина Полынская

- Возможно... да, скорее всего так и есть. Я сам никогда никого не любил, и уверен, что не способен на такое чувство, вот и думаю, что и остальные не способны на это. Мне так стыдно перед Олегом, столько лет я вел себя капризным пацаном, от которого он просто обязан все сносить. Порой я просто не понимал, почему, как, каким образом можно просто любить человека, ни за что-то, а просто так, вот и не верил Олегу, все время испытывал его терпение, будто хотел довести его до ручки и увидеть, как он меня пошлет куда подальше.

- И тогда бы ты уверился, что все его поступки в отношении тебя продиктованы лишь долгом, а не любовью?

- Да, да, вот именно! Теперь мне кажется, что я всех и каждого мерил по своим меркам, никому не доверял, думая, что все люди, в той или иной степени, соприкасавшиеся со мной, чувствуют так же как я. Получается, я загнал сам себя в болото из-за того, что никого не любил и никому не позволял себя любить?

- А что тебе подсказывает твое сердце?

- Что я не знаю, что мне делать. Не могу же я приказать себя полюбить кого-нибудь! Просто включить в себе любовь, как лампочку и все разом изменить! Посоветуйте же мне что-нибудь!

- Попробуй изменить все разом, возможно, любовь сама зажжется.

Монах улыбнулся мягкой, тихой улыбкой и в этот момент его лицо отчего-то показалось очень знакомым.

- Возможно, - медленно произнес Артур, - в моей душе уже столько гадости накопилось, что эта гадость не позволяет ей дышать, жить и любить? Я не хочу, чтоб моя душа медленно умирала, а тело исправно продолжало отправлять свои естественные потребности как ни в чем ни бывало... мне так тяжело, батюшка, ну неужто какие-то законы и условия не позволяют вам снять груз с человеческой души и отпустить грехи? Что, у Господа будут какие-то претензии к вам?

- Да я то тебе к чему? - улыбнулся монах. - Разве нужны тебе посредники в общении с Господом? Разве не услышит Он твоего раскаяния, не простит и не наставит на путь истинный? Молись, кайся, Он услышит и простит, проси и Он даст, стучи и Он впустит. Иначе, как можно получить прощения, не покаявшись, как можно услышать ответ, не задав вопроса?

- Да, все это верно, - грустно улыбнулся Артур, - но как бы хотелось именно сейчас услышать про отпущение грехов...

- Так что тебе нужно, услышать или получить отпущение?

- Конечно, получить, но когда ты просто слышишь эту фразу, кажется, что все уже произошло... - Артур присел на корточки и потрогал высокий травяной кустик с мелкими белыми цветочками. - Оказался бы сейчас с Олегом рядом, попросил бы прощения и у него и у Лили...

- Что же тебе мешает сделать это прямо сейчас?

- Разве не важно сделать это, так сказать, лично?

- Не важно.

Артур помолчал пару минут, будто вел сам с собою какой-то внутренний диалог, монах терпеливо ждал, отойдя к распятию.

- Я вот ещё что хотел спросить, - откашлялся Артур, и монах с готовностью вернулся к остаткам алтаря, - произошла со мной странная история. Будто бы попал я в другой мир, и должен остаться там навсегда. Вот, что это такое? Наказание или наоборот?

- Я думаю, это своего рода испытание, хотя я, наверное, не смогу тебе объяснить Его волю, Он так решил, значит, в этом была необходимость. Какой же я могу тебе дать совет? Отличай иллюзию от реальности, не изменяй своей душе и своему Богу, поступай так, как подсказывает совесть, умей прощать, молись, чтобы Господь помог тебе не заблудиться и принять в нужный момент верное решение.

- Это так просто звучит, - усмехнулся Артур, - но это так сложно на деле...

- Не так сложно, как может показаться. Идем со мной.

Монах отвернулся и почти что бесшумно направился в глубь алтаря.

- Но мне же туда нельзя.

- Со мной можно.

Артур шагнул за ним, в босые ступни тут же впились невидимые камешки. Темнота, обступившая со всех сторон, сначала показалась непроницаемой, но, тем не менее, Артур отчетливо видел одеяние монаха, вокруг его фигуры темнота серела и отступала... впереди показался свет, и вскоре Артур увидел большой пролом в церковной стене, монах уже стоял по ту сторону. Переступив через обломки кирпичей и досок, Артур оказался на лужайке, заросшей высокой темно-зеленой травой. Монах молча шел вперед. Следуя за ним, Артур испытывал странное чувство: сердце сжималось в тоскливый холодный комок и падало в пустоту желудка, будто он снова, как в детстве, катается во дворе на качелях, и раскачался почти до "солнышка".

Лужайка оборвалась. Артур застыл, застигнутый врасплох невероятной картиной. Они с монахом стояли на самом краю высоченного обрыва, там, далеко под их ногами открывался сюрреалистический вид: по правую руку золотилась куполами летняя Москва, по левую - раскинулась снежная пустошь с городом в глубоком котловане. Меж ними, синеватым пламенем, похожим на спиртовое, полыхала искривленная в четырех местах граница.

- Вот это да, - улыбнулся Артур, - слов нет...

- Какой бы путь ты выбрал? - монах стоял к Артуру спиной и он не видел его лица.

- В... каком смысле?

- В прямом. Куда бы ты хотел пойти?

Сердце на мгновенье замерло, потом глухо заколотилось через раз. С такой высоты Москва казалась маленькой, словно на макете, самой большой постройкой высился лишь храм Христа Спасителя. Артур вглядывался в тончайшие улицы, крошечные дома, где-то там, по этим лабиринтам, на игрушечном автомобиле, наверное, ехал Олег. В крошечных домах малюсенькие люди занимались своими игрушечными делами, и им всё было предельно ясно и про себя, и про других, и про Бога, и про всё мироустройство в целом.

- Видите ли, отец, - полной грудью вдохнул Артур свежий травяной запах, - вон там, в этой снежной дыре, есть пацан, кстати, его тоже зовут Олег, забавное совпадение, да? Так вот, он молодой, дурной ещё совсем, в девятнадцать решил жениться, это ж надо такое... ну, не в этом суть. Артур замолчал и сел на траву. - Боюсь, что мне опять нужен совет...

- Ты хочешь, что бы я посоветовал, какого из двух Олегов выбрать?

Артур поднял голову. Глядя снизу вверх на монаха, ему показалось, что его фигура вытянулась, стала великанской.

- Да, я понимаю, как это глупо звучит, - хмыкнул Артур, - разве можно советовать в такой ситуации... а что, у меня действительно есть выбор? Я реально могу прямо сейчас пойти либо туда, либо туда?

- Да, можешь, почему нет.

Артур смотрел на простирающуюся перед ним двухмирную картину, над Москвой заходило солнце, такое маленькое, не больше пятирублевой монеты, над городом Бегловых неподвижно застыл густой облачный кисель, прошитый башней-спицей.

- Вы знаете, - откашлялся Артур, - я, когда-то, зачем - не знаю, в архитектурный поступал, жил тогда ещё в Сокольниках, снимал там квартиру с хозяйской мебелью и всякими безделушками. Хозяева этой квартиры были приятелями Олега и сдали мне её за символическую плату. У них там в комоде стояла замечательная ваза, то ли антикварная, то ли под антиквариат, не знаю точно, но уж больно она была красивая - большая, тяжелая, из какого-то металла, черная, и покрыта вся фигурками ангелочков, ветками, листьями. Я рисовал её во всех ракурсах, носился с ней, как с собственным наследством. Знаете, бывает так - прикипишь ни с того ни с сего к какой-нибудь чужой вещи и понимаешь, что она обязательно должна стать твоей. Да попросил бы я этих хозяев, да они бы мне её, может, и продали бы, если б так просто не отдали, так нет, когда пришло время съезжать, я отдал ключи Олегу, что б он передал их, забрал вазу и уехал. Он ещё заезжал туда, проверял, не оставил ли я бардака, как обычно.

Получается, последним в квартире был Олег, наверное, они на него и подумали. Не знаю, как там все в действительности было, но вскоре эти люди перестали с ним общаться, а Олег мне ничего, ни слова не сказал, хотя, наверняка, был уверен, что вазу взял я. Знаете, столько лет прошло, а вот стыдно только сейчас стало.

Вы знаете, а еще... я об этом тоже раньше никому не рассказывал... я как-то нарисовал пистолет с большим черным дулом, обращенным к себе и сидел, смотрел на него долго-долго. Потом приложил ко лбу, к виску и попытался представить, что дуло настоящее. Хотел уловить ту самую грань, толщиной не более секунды, отделяющую человека от смерти, пытался понять, что можно испытать, успеть за эту секунду, хотел узнать, что же такого важного в жизни, почему она так драгоценна, за что её нужно так любить? Конкретно мне - мою? Я сидел, репетировал свою смерть и ничего, совсем ничего не чувствовал, в голове не возникало никаких вопросов-ответов. Только одно было ясным и четким: будь у меня в руке настоящий пистолет и разнеси я себе башку прямо сейчас - в мире ничего не изменится, то есть, вообще, совсем ничего, этого даже никто кроме Олега не заметит. Я скомкал листок, даже выбросил его, будто он и вправду мог выстрелить, мне было так тоскливо, так пусто и я почему-то думал, что так, должно быть ощущает себя женщина после выкидыша. И я пообещал сам себе что с завтрашнего же дня начну что-нибудь меня в своей жизни, в себе самом. Но ощущение тоски оказалось настолько невыносимым, что я напился, на утро валялся с бодуна без единой мысли в голове естественно, было уже не до перемен. Потом все как-то сгладилось, забылось, иногда что-то начинало шевелиться в душе, но я смотрел по сторонам, видел, что другие не лучше, если не хуже, и успокаивался...