Глаза и уши режима: государственный политический контроль в Советской России, 1917–1928 - Измозик Владлен Семенович

Между тем в ходе Гражданской войны власть все сильнее ощущала необходимость контроля настроений населения, в том числе и при помощи именно перлюстрации, в сочетании с задачей политического сыска. Поэтому приказ РВСР от 12 июля 1919 года за № 1197/222 предусматривал новую структуру органов цензуры почт, телеграфов, радио и телефона. Она включала восемь видов почтовой цензуры:

1. Отделение почтово-телеграфного, радио и телефонного контроля в Отделе военной цензуры в количестве 25 человек (старших контролеров — 3, контролеров — 20, контролер-шифровальщик — 1, химик-лаборант — 1).

2. Почтовые подотделения Московского и Петроградского отделений военной цензуры почт и телеграфов. Штат Московского отделения теперь составлял 212 человек, Петроградского — 233 (цензоров-руководителей — 15; цензоров, знающих не менее трех иностранных языков, — 30, менее трех иностранных языков — 120, цензор-шифровальщик — 1, заклейщиков — 10, для телеграфного отделения цензоров-руководителей — 4, цензоров — 20, прикомандированных из почтово-телеграфной конторы — 12 в Москве и 32 в Петрограде, химик-лаборант (для обнаружения скрытого текста. — В. И.) в Петроградском отделении — 1).

3. При РВС фронтов штат военной цензуры предусматривал 27 человек (старших цензоров-руководителей — 2, из них один для почты, другой для телеграфа, цензоров — 25).

4. При РВС армий полагалось иметь 22 цензора (цензоров — 20, контролеров — 2).

5. Военно-цензурные пункты при полевых почтовых конторах штабов дивизий должны были иметь по четыре человека (начальник — старший цензор — 1, цензоров — 2, письмоводитель — 1).

6. В отделениях военной цензуры почт и телеграфов группы «А» (конторы, пропускавшие в сутки более 10 тыс. почтовых отправлений) штатная численность составляла 89 человек (цензоры-руководители — 10, в том числе для телеграфа — 4; цензоров, знающих иностранный язык, — 20, не знающих иностранный язык — 44, заклейщиков — 5, прикомандированных из почтово-телеграфной конторы — 10).

7. В отделениях военной цензуры почт и телеграфов группы «Б» (конторы, пропускавшие в сутки от 5 до 10 тыс. почтовых отправлений) штат предусматривал 46 человек (цензоры-руководители — 6, в том числе для телеграфа — 1; цензоров, знающих иностранный язык, — 10, не знающих иностранный язык — 24, в том числе для телеграфа — 4; заклейщиков — 2, прикомандированных из почтово-телеграфной конторы — 4).

8. Отделения военной цензуры почт и телеграфов группы «В» (конторы, пропускавшие в сутки менее 5 тыс. почтовых отправлений) должны были иметь 22 сотрудника (цензор-руководитель — 1, цензоров, знающих иностранный язык, — 5, не знающих иностранный язык — 14, в том числе для телеграфа — 4; прикомандированных из почтово-телеграфной конторы — 2) [215].

Таким образом, согласно новым штатам в работе по просмотру почтово-телеграфной корреспонденции теперь должно было участвовать не менее 10 тысяч человек. Самое же главное, что к этому времени цензура переписки стала как бы «несуществующим учреждением» и официальная цензура превратилась в службу перлюстрации. Об этом свидетельствуют новые подробные инструкции.

Они были подготовлены в марте 1919 года для цензоров почтовой и телеграфной корреспонденции: «Для цензурования международной корреспонденции», «Для почтовых военно-цензурных отделений (кроме Москвы и Петрограда)», «Схема движения писем в отделении ВЦ почт и телеграфов», «Правила для цензурования корреспонденции из Красной Армии», «Правила цензурования корреспонденции, идущей в Красную Армию», «Правила для контролеров военно-почтового контроля», «Ведомость о раздаче писем» [216]. Инструкции имели от 10 до 20 пунктов и множество подпунктов, подробно расписывавших поведение цензора в том или ином случае. Привести их здесь полностью, естественно, невозможно, но суть их заключалась в следующем.

В отношении международной переписки требовался полный просмотр всей корреспонденции — входящей и исходящей. Конфискации подлежали «письма шифрованные, имеющие условный смысл или непонятные по своему содержанию», «содержащие в себе указания о деяниях, караемых уголовными законами», «по порнографическому содержанию <…> открытые письма».

Безусловно, следовало задерживать письма «на непонятных языках <…> до перевода», «возбуждающие какие-либо сомнения о причастности к шпионажу или контрреволюции», «содержащие в себе военные тайны врагов Советской республики», а также по усмотрению начальника подотделения — письма, «исходящие из России с тенденциозным изложением событий внутри страны, искажающие действия и мероприятия Советской власти», «содержащие явно преступные сведения об экономическом положении страны». Кроме этого, цензура писем проводилась «соответственно требованиям и инструкциям Комиссариатов: финансов, иностранных и внутренних дел и других Советских учреждений» [217].

«На все конфискованные и задержанные письма» требовалось составлять в двух экземплярах меморандумы, «скрепленные подписью контролера и обязательно проверенные руководителем». Меморандум должен был включать следующие сведения: «а) от кого и куда письмо, б) кому и куда, в) краткое содержание тех мест письма, на которые обращено внимание; г) пп [пункты] инструкции, по которым предполагается конфискация или задержание письма; д) штемпель контролера и руководителя; е) время составления меморандума». Письма, подлежащие конфискации и задержанию, простые и заказные, пересылались в «Отдел цензуры при одном экземпляре меморандума». Конфискованные письма, «по возвращении их Отделом», следовало хранить в подотделении два года и затем сдавать для уничтожения в почтовые учреждения [218].

В отношении внутренней переписки инструкция указывала, что цензуре подлежат: «1. Письма из Красной Армии; 2. Письма в Красную Армию; 3. Все заказные письма; 4. Все телеграммы». При этом письма «берутся в почтовой конторе только в том количестве, которое Отделение в состоянии просмотреть в один рабочий день». Следовало задерживать письма шпионского и контрреволюционного характера, «обличающие преступления по должности, спекулятивные, непонятного и уголовного смысла, шифрованные, по секретным спискам Особых отделов или ЧК».

Эта корреспонденция направлялась «в ближайшее учреждение Особого отдела, если содержание ее военного характера, и в Чрезвычайную комиссию, если содержание корреспонденции частного характера». На эти письма также составлялись меморандумы. От контролеров требовалось также «все сведения, касающиеся внутренней жизни Красной Армии и ее морального и политического состояния» записывать «на особые именные отчетные листы» и группировать «по соответствующим частям». Если какое-либо сообщение «подтверждается более чем одним письмом, то за таким сведением ставится количество подтверждающих его писем». Два раза в месяц требовалось представлять сводку сведений о состоянии Красной армии [219].

Сам механизм перлюстрации раскрывает «Схема движения писем в отделении ВЦ [Военной Цензуры] почт и телеграфов». Заказные письма сотрудники, прикомандированные из почтовой конторы, должны были распределять по группам: красноармейские, официальные, международные, частные. Затем вся корреспонденция передавалась на «секретный стол». Здесь ее должны были просмотреть по адресам. При этом «письма, адресованные на имя лиц, значащихся в секретных списках» передавались начальнику секретного стола. По отобранным письмам составлялся список «с указанием номеров писем (без указания адресов и фамилий)». Этот список и всю остальную корреспонденцию возвращали на стол № 1. «Международную корреспонденцию на неизвестных языках» следовало в тот же день отправлять в Московское отделение. «Все письма адресатов, значащиеся в поименных списках» начальник секретного стола должен был в тот же день «переслать не распечатанными в то учреждение, по спискам которого они задержаны».