Полная луна. Дядя Динамит. Перелетные свиньи. Время пить коктейли. Замок Бландинг (сборник) - Пелам Вудхаус

3

Типтон сиял, опровергая предположения хозяйки, что он утомлен после долгой дороги. Очки сверкали; сам он, по всей вероятности, летел.

Реклама настойчиво рекомендует лекарства, которые обеспечат дивный полет, высокую отрешенность, истинную цельность, изгонят же ту раздражительность, из-за которой мы барабаним пальцами, скрежещем зубами и притоптываем ногой. По видимости, Типтон Плимсол давно принимал что-то такое; и поэт Колридж, окажись он здесь, сказал бы, указывая на него: «Вот, теперь понимаете, что я имел в виду, когда писал: «Питается медвяною росою, пьет воду райскую».

– Гип-гип! – крикнул счастливец, несколько забывшись.

Хорошо кто-то сказал, что только решишь: мир и безопасность – и, пожалуйста, пагуба! Не успел Типтон пролететь полдюжины футов, как увидел Веронику с ожерельем, и ему показалось, что его стукнули чем-то тяжелым.

– Что это? – воскликнул он, еще не грозно, но и не без того. – Кто это подарил?

Леди Гермиона всполошилась. Она помнила тот первый вечер, когда будущий зять так бурно откликнулся на невиннейшую сцену. Увидев очами души, как фактический владелец типтонских магазинов разрывает помолвку и уезжает домой, она на секунду едва не потеряла сознание.

Только она пришла в себя, чтобы подумать, как увести Веронику в угол и уговорить меньше чем за сорок минут, необходимость эта отпала.

– Фредди, – ответила Вероника.

Типтон издал низкий, глухой, душераздирающий звук. Если бы здесь был лорд Эмсворт, он бы его узнал – именно такой звук издавала Императрица, тщетно пытаясь достать картошку, выкатившуюся из свинарника.

Он все понял. Теперь, когда сердце его спускалось до самых носков, он увидел, что Фредди играл, радуясь его счастью. Это не друг – это змий, из самых неверных. Неудивительно, что Типтон пошатнулся: кто тут не пошатнется!

И какая наглость, какое бесстыдство! Ну, подари простой кулон, никто и слова не скажет – подарок брата. Но бесценное ожерелье… Братья их не дарят. Дарят их змии.

Фредди тем временем сильно побледнел. Все, о чем думал Типтон, он видел четко, как верхнюю строку у окулиста, и сам думал о том, что, если ничего не предпринять, концессии не будет.

– Это моей жены! – крикнул он.

Лучше бы он молчал. Такого цинизма Типтон вынести не мог. Как это ни трудно, мы простим змия, который соблазняет невинную жертву на свои средства. Но если он еще и крадет – нет слов.

– То есть я…

Бормотание это прервал мягкий, но властный голос – голос человека, сотни раз мирившего жучков на скачках и разнимавшего лотошников:

– Минуточку, Фредди.

Галахад Трипвуд был добр. Он любил, чтобы все радовались. Заметив, что сестра его отрешенно и неприязненно на все это смотрит, он решил, что самое время вмешаться разумному человеку.

– Фредди пытается сказать, что эта штука принадлежала его жене, – объяснил он. – Она ей надоела, и теперь он волен делать с ней что хочет. Почему не отдать сестре такую безделушку?

– Безделушку? – выговорил Типтон. – Она стоит тысяч десять.

– Десять тысяч? – искренне удивился Галли. – Дорогой мой, что с вами? Нет-нет, я не поверю, что вы обманулись! Неужели человек с таким вкусом, с таким чувством приличия подарит десятитысячное колье чужой невесте? Есть вещи, которых просто не делают, Агги купила это в галантерее. Я не спутал?

– Все правильно, дядя Галли.

Типтон мучительно наморщил лоб:

– В галантерее?

– Вот именно.

– Шутки ради?

– Конечно! Женский каприз.

Это Типтон понял. Он знал своих соотечественниц. Скажем, Дорис Джимсон купила как-то двенадцать воздушных шаров, и они по дороге домой протыкали их сигаретой. Лицо его посветлело, да и сам он расслабился.

Как на беду, Вероника сочла уместным сказать свое слово.

– Тип-пи! – воскликнула она. – Я его надену на бал.

Типтон опять потемнел.

– Да? – спросил он. – Вот как, на бал? А я разрешу моей будущей жене носить всякую галантерею? Ха-ха. Все, что нужно для этого бала, куплю я сам. Я!

И левой рукой он указал на себя, правой – схватил ожерелье. Оглядев комнату, он остановился на Пруденс, которая пробиралась к дверям, поскольку все эти споры мешали ей думать об озере.

– Уходите? – осведомился он.

– Да, – призналась она.

Типтон остановил ее властным мановением руки:

– Минутку! Вы говорили, вам нужно что-нибудь для базара. Прошу!

– Спасибо, – ответила Пруденс и вышла, оставив по себе напряженное молчание.

4

Комната ее, соседняя с комнатой Типтона, выходила не в парк, а на луга. Туда она и смотрела со своего балкона, пытаясь обрести утешение в этом мирном пейзаже. От перелесков и кущ она ждала того, чего ее сосед некогда ждал от уток.

Но когда дух сломлен, толку от них мало; с усталым вздохом вернулась она к себе – и тут же взвизгнула. В кресле кто-то сидел.

– Не хотел беспокоить, – приветливо сказал Галли. – Ты размышляла, дорогая. Тебе показалось, что я вор?

– Мне показалось, что это Фредди.

Галли поправил монокль и заметил, серьезно на нее глядя:

– Тебе повезло, что это не он. Ожерелье валялось на столе. Да, ты могла все испортить! Я его взял. Дорогая моя, неужели ты не поняла, что оно для тебя значит?

Пруденс устало махнула рукой, как христианская мученица, которой приелись львы:

– Ничего оно не значит. Мне на все наплевать, если со мной нет Генри.

Галли встал и погладил ее по голове, хотя для этого пришлось покинуть кресло. Однако смотрел он на нее озадаченно. Он думал, что она умнее.

– Будет и Генри, – сказал он. – У нас в руках талисман. Мы можем диктовать оппозиции любые условия.

Он вынул монокль, протер носовым платком, вставил обратно.

– Давай я расскажу, что было после твоего ухода. Плимсол увел Веронику в сад, мы остались. Слово взял Фредди. Он прекрасно описал нам, что сделает с ним Агги. Гермиона приняла это холодно, заметив, что у него болезненное воображение. Мой острый ум все спас: вот и хорошо, больше ее ничего не интересует. На ее взгляд, инцидент исчерпан.

– А разве это не так?

– Было бы так, если б не Фредди. Америка что-то с ним сделала. Мастер! Мы слушали как зачарованные.

– Что же он сказал?

– Сейчас, сейчас. Он сказал: если мы не вернем ожерелье, он все откроет Типтону, мало того – признает, что это его подарок. Вероятно, при этом он потеряет концессию, но Бог с ней, один он страдать не хочет. Успех был огромный. В жизни не видел Гермиону такой синей.

Пруденс восторженно глотнула воздух.

– Ох! – сказала она. – Кажется, понимаю.

– Так я и думал. На Гермиону больно смотреть. Заглянул Кларенс и заметил для верности, что он сказал Плимсолу насчет этой помолвки, Эгберт просил. Зашел и Эгберт и утверждал, что он просил не говорить.

Пруденс глядела в потолок, видимо, благодаря небо за такую благосклонность к деве в беде.

– Дядя Галли, это же очень хорошо!

– Еще бы.

– Они разрешат мне выйти за Генри!

– Именно. Это наша цена.

– Мы не уступим!

– Ни на йоту. Подлезет к тебе – посылай к своему поверенному.

– Они вас замучают.

– Дорогая моя, я немолод, меня мучили люди и почище. Но не преуспели. Меня минуют просьбы, словно это легчайший воздух.

– Шекспир?

– Очень может быть. Уж он скажет. Великий человек.

Пруденс радостно вздохнула:

– Нет, это вы великий человек, дядя Галли. Повезло Генри с крестным!

– Я тоже так думаю. Есть и другая школа. Ну, я пошел, спрячу его получше. Придумал прекраснейшее место, ни кто не догадается. А потом погуляем.

– Я бы рада, но придется написать Генри. – Вдруг ее поразила новая мысль: – Фредди жалко!..

Мысль эта посетила и Галахада.

– Да, немного, – признал он. – Что ж, не разбив яиц, не сделаешь яичницы. Это не Шекспир. Кажется, я. А может, слышал где-то. И потом, ему недолго мучиться. Гермиона сложит оружие, ты уж мне поверь.

Глава 10

1

Если бы Пруденс лучше слышала – или, точнее, если бы она не приоглохла с горя, – она бы уловила с балкона какой-то короткий крик. Если бы она пристальней глядела на луга и кущи – точнее, если бы она не приослепла от слез, – она бы заметила, что издал его Генри Листер, сидевший на пеньке у второй кущи справа.

Но она не увидела его, не услышала, хотя он кричал и махал руками словно семафор, и ему пришлось смотреть, как она исчезает в доме. Теперь ему оставалось запомнить, где ее окно, и пойти на поиски лестницы.

Предположив, что он понуро ушел из гостиной, Фредди не ошибся. Задержавшись лишь для того, чтобы свалить кресло и еще один столик, он покинул комнату. О багаже он мог не беспокоиться, так сказала сама хозяйка.

Чувства человека, приехавшего надолго, а изгнанного через двадцать минут, по необходимости хаотичны, но одно Генри знал – времени у него бездна. Шел шестой час, день растягивался до бесконечности. Чтобы занять его, он пошел побродить, инстинктивно избегая лужаек перед замком, и добрался наконец до упомянутой кущи, где и присел поразмышлять о том, как бы увидеть Пруденс.