Берестяная почта столетий - Янин Валентин Лаврентьевич

В грамоте № 177, написанной в XIV в. Максимом Онцифоровичем, в частности, говорится: «Поклон от Максима ко попу. Дай ключи Фоми…» Если только Максим не доверил попу ключей от собственных хором, то и в этом случае речь идет о необходимости войти в церковь тогда, когда там нет богослужения, т. е. об аналогичном случае.

На вопрос, какое отношение к товару, почему-то оказавшемуся в церкви, имеет поп, помогает ответить одна летописная фраза. Описывая страшный пожар 1293 г., во время которого, воспользовавшись всеобщим смятением в городе, «злые люди» занимались грабежом и «что в церквах, а то все разграбиша», летописец добавляет: «…в святом Иване над товаром сторожа убиша». Значит, церковь использовалась не только для богослужения, но и для хранения наиболее ценных товаров. И это более чем естественно в деревянном городе, где пожары вспыхивали постоянно, пожирая незащищенные от огня дома и усадьбы и вылизывая сосновые настилы мостовых. Гибель в огне была естественным концом любого деревянного дома, что хорошо заметно во время раскопок. Иные описанные в летописи понсары были настолько грозными, что огонь перебегал по ладьям на противоположную сторону Волхова, а люди спасались от нестерпимого жара, стоя по горло в реке или укрываясь в колодцах, которых в Новгороде было очень мало. В этом пламени сгорали книги и иконы, плавились ювелирные украшения и в золу превращались затейливые узоры резного убранства домов. Опасность пожара была повседневной и неотвратимой. Именно она, в частности, вызвала необходимость хранить деньги в земле; потому в лесной и в лесостепной полосе наглей страны находят так много древних монетных кладов. Но в землю не спрячешь меха или дорогие ткани. Своего рода «несгораемыми ящиками» для их хранения служили каменные церкви. В средневековых церквах Новгорода всегда можно увидеть в стенах ниши и нишки, в которых некогда находились такие ценности. А позднее, уже в XVI в. церкви строились в два или даже в три этажа, причем нижние этажи целиком отводились для хранения дорогих товаров, были прежде всего складскими помещениями.

Можно было предполагать, что число религиозных текстов значительно увеличится, если раскопками будет затронута усадьба духовного лица. Во время работ на Неревском конце небольшой участок, на котором во второй половине XIII в. жили священники, был однажды обнаружен. Как раз на нем и были найдены обрывки немногочисленных текстов церковно-литературного содержания. На этом участке, входившем в состав усадебного комплекса Онцифоровичей, скорее всего располагались священнослужители одной из построенных Онцифоровичами церквей.

Целая усадьба церковников была открыта на древней Черницыной улице в Людине конце во время раскопок 1973-1977 гг. Она имела громадную площадь, такую же, как любая боярская усадьба, а связь ее с церковью прослеживалась на протяжении длительного периода - с середины XII до XIV в.

Сначала эта связь проявилась в особенностях состава вещевых находок. Рядом с обычной утварью здесь стали встречаться не вполне обычные предметы: обломок паникадила - большого светильника, помещавшегося в центральной части храма, обрывки вышитых золотой нитью церковных облачений, золотые украшения священнических риз, обломки бронзовых тисненых окладов для икон. Связь владельца усадьбы с церковью подтвердилась несколько неожиданным путем. В слое середины XII в. здесь были обнаружены остатки большого деревянного дома, который, как и почти все северные русские дома, был двухэтажным. В верхнем этаже домов располагались жилые комнаты; в нижнем, называемом подклетом, было холодное помещение для разного рода хозяйственных нужд. В Новгороде во время раскопок было открыто больше тысячи остатков подобных домов, но только в этом пол нижнего этажа вскоре после сооружения дома был выстлан кирпичом – плинфой, которая тогда употреблялась только для строительства церквей. Дендрохронологический анализ остатков этого дома позволил установить дат его сооружения: 1149 г. Взять кирпич со строительства церкви к себе на усадьбу для ее благоустройства мог по-видимому, только священник.

В изобилии встречались здесь и берестяные грамоты. Всего за пять лет раскопок усадьба на Черницыной улице дала сорок один берестяной документ. Из них двадцать самым убедительным образом подтверждали принадлежность владельцев усадьбы к духовному сословию потому, что это были никогда не встречавшиеся ранее церковные поминания. Процитирую одно из них – грамоту № 508:

«Иосиф, Онуфрио, милостиви на сиа: София, Федосия, Улияна, Пелагия, Деметре, Павело, Оводокия, Офимию, Гюръги, Мирофа».

Святые Иосиф и Онуфрий отмечаются в церковных службах в один и тот же день - 4 января по старому стилю. В этот день священнику, жившему на раскапываемой усадьбе, была подана берестяная записка с молитвой, обращенной к этим святым и призывающей их милость на большую группу богомольцев, названных здесь по именам.

Кто же был хозяином этой усадьбы? Уже в первый год раскопок удалось установить имя ее владельца, жившего здесь в конце XII – начале XIII в. Из прослоек этого времени была извлечена грамота № 502 с таким текстом: «От Мирслава к Олисьеви ко Грициноу. А тоу ти вънидьте Гавъко Полоцанино. Прашаи его, кодь ти на господь витаеть. А ть ти видьло, како ти было, и я Ивана ялъ, постави и пьредь людьми. Како ти взмоловить».

Перевод этого достаточно трудного для восприятия текста звучит так: «От Мирослава к Олисею Гречину. Тут войдет Гавко Полочанин (житель Полоцка). Потребуй от него ответа, где он остановился. Ведь ты это видел, как получилось, когда я Ивана схватил и поставил его перед свидетелями. Как он ответит?» Грамота связана с судебным разбирательством по делу какого-то Ивана, свидетелем по которому- по-видимому, на стороне Ивана - должен выступить Гавко Полочанин. Мирослав советует Олисею Гречину, когда войдет Гавко, спросить у него, где он в Новгороде остановился. Вероятно, от его ответа («како ти взмоловить») зависит дальнейший ход следствия. Нужно полагать, что эта записка написана и передана адресату во время судебного заседания непосредственно перед допросом Гавки, а Мирослав и Олисей Гречин были членами суда, рассматривавшего дело Ивана.

Три обстоятельства кажутся немаловажными для установления личности автора и адресата записки: место находки документа, фигурирующие в нем имена и сама причастность Мирослава и Олисея к судебному следствию.

Кстати, уже позднее, в 1976 г. в тех же слоях усадьбы на Черницыной улице была найдена берестяная грамота № 531, подтвердившая связь владельца усадьбы с судом. На двух сторонах длинного листа бересты мы прочли письмо некой Анны брату Клименту. Анн.а просит Климента вмешаться в ее судебный конфликт с Коснятином. Коснятин обвинил ее и членов ее семьи в том, что они злоупотребили его доверием, отдавали находящиеся у них деньги Климента в долг под проценты, извлекая, в свою пользу доход, и при этом оскорбил Анну и ее дочь. По закону Анна имеет право предъявить встречный иск и требовать от Коснятина уплаты штрафа. Брат же должен заступиться за свою сестру. К населению усадьбы никто из названных лиц не имеет отношения. По-видимому, письмо Анны было принесено сюда в связи с рассмотрением ее дела.

Как уже нам известно, грамота № 502 найдена на усадьбе церковников. Поэтому в поисках адресата наиболее интересны имена духовных лиц, причем не рядовых священников, на что указывает величина.усадьбы на Черницыной улице. Само прозвище «Гречин» также ведет к мысли о принадлежности его владельца к духовенству: греки в средневековой Руси чаще всего бывали связаны с церковью. В частности, в Новгороде по письменным источникам известно пять Гречинов. Из них трое были художниками, писавшими фрески: Гречин Петрович в XII в., Исайя Гречин и Феофан Грек, в XIV в., а два- церковные деятели: Савва Гречин в середине XIII в. был попом церкви Константина и Елены, а потом стал новгородским архимандритом, а еще один Гречин, которого летописец не называет по имени, – кандидатом в новгородские архиепископы. Этот последний и интересует нас в первую очередь потому, что он жил на рубеже XII-XIII вв.