Ever since we met (СИ) - "Clannes"

Щеки розовеют: нельзя не признать, что ей приятно, что он носит оберег, что она ему подарила. Знак Сварога, слышала она не раз, самый удачный для того, чтобы амулет из него сделать, он и защищает, и удачу приносит, и зачаровать его возможно. Правда, никто не говорил, что с ее кулоном он так легко путается, цепляясь за цепочку. Она стоит спокойно, ждет, пока он распутает — глаза прячет снова. Зачем ему знать, как она нервничает от того, насколько к ее груди близко его пальцы?

— Вот и все, — заявляет он, наконец. — Давай, ведьмочка, сделаешь мне свой колдовской кофе?

Колдовство колдовством, но мяту и базилик, думает Саша, она ему в кофе не подмешает никогда, как бы ни хотелось иногда. Хватит и тех венков. И так довмешивалась в его жизнь больше, чем имеет на то право. Так что кофе у нее самый обычный. Правда, радость вспыхивает в глазах его после первого же глотка, как если бы он и правда был волшебным, и от этого радость и внутри нее загорается ярким огоньком, прогоняющей грусть и обиду после кошмара даже из самых затененных уголков сознания — куда-то в бессознательное, наверное. Ее чай, кажется ей, немного горчит — она сама знает, что лишь кажется.

Понять бы еще, почему.

Она все не понимает, почему, вечером, но выбрасывает эти мысли из своей головы. Они в белом сегодня, не в черном, как во время большинства ритуалов, все три кутаются в теплые пальто — у реки, куда они идут сегодня, будет теплее, тетя Наташа уже об этом позаботилась. Закат совсем скоро, когда они из дома выходят, пробираются через лес напрямую, не боясь, зная, что никакая тварь не посмеет связаться сразу с тремя, даже если вдруг решит вылезти при свете дня. У речки они останавливаются, и вовремя добираются, на самом деле, потому что там, за деревьями — и они это больше чувствуют, чем видят — край солнечного диска касается горизонта. Из кармана пальто Саша достает цепочку с амулетом на ней, Соне кивает — она, предвкушающая, нетерпеливая, голову послушно клонит, волосы откидывает с шеи, позволяя замочек застегнуть, оглаживает подрагивающими пальцами холодный металл, символ принадлежности к чему-то куда большему, чем можно было бы подумать, чем можно было бы представить. Что там масоны, смеялась как-то раз тетя Лена, что там секты, ведьмы — вот кого больше всего в мире. Ведьмы, во всех уголках мира поклоняющиеся одной богине и молящиеся на одном языке, никогда не будут спорить по богословским вопросам и убивать за веру, как последователи всех тех религий, что не подкреплены бурлящей в крови магией, и в этом их главная сила. Никто не сможет разделить тех, кто не позволяет сомнениям закрасться внутрь. Только они сами могут отказаться от своей магии, куда бы ни забросила их жизнь, что бы ни приготовила им. Только они могут выбирать. И Соня, как они все, выбирает себя и свою силу — по крайней мере, пока что, а там видно будет.

— Вы вовремя, — приветствует их Верховная, стоит им шагнуть за границу временного круга, не поганками очерченного, а всего лишь кинжалом по земле да воде. Долго он не просуществует, но долго им и не нужно. Части ковена еще нет, думает Саша, но поворачивается и видит, как выходят понемногу они из леса, все в белых сорочках, все с волосами расплетенными. Расцеловываются все тепло и сердечно, приветствуют новенькую, в кубок с вином капают понемногу своей крови, как привычно и как обычно, скидывают обувь, на прогретую специально землю без страха простудиться вставая, волосы расплетают те, что заплетенными прибыли, верхнюю одежду сбрасывают. Набреди кто на них, решит, что и правда ведьмы собрались на шабаш, и неправ не будет. — Давайте тогда начнем.

Костер огромный, кажется, сможет достать до небес, если подбросить в него еще дров. Они пачкают одна другой ладони здоровые, не порезанные, когда смыкают руки вокруг него кругом, шепчут многоголосым хором благодарность и просьбу беречь их и дальше. Ладони размыкаются, цепкая хватка слабеет, они по часовой стрелке обходят одна за другой огонь, прежде чем подойти к реке. На ее веретене алые пятна от крови, и испачканы ею капельки лунного камня, мутного от пойманного внутри лунного света, и когда Саша, на колени опустившись, отпускает дар в воду, и, возвращаясь к костру, обходит его уже против часовой стрелки, у тени ее, колышущейся в наступившей как-то слишком быстро темноте, рога явственно вырастают. Знак того, что подношение принято. Рогатые тени пляшут в неровном свете, когда они свои места занимают, благодарности шепчут все так же, все вместе, ни единого диссонанса, ни в едином звуке не расходятся они. Завершением — вино, по глотку из кубка, и молчаливые просьбы к богине, и Саша жмурится, как ребенок, не зная, чего попросить. Саднит ладонь, слишком глубоко порезанная и слишком сильно сжатая, и должен бы обжигать огонь, к которому она стоит почти вплотную, но не обжигает, лишь ласкает мягко, ластится кошкой, протяни руку и погладишь. Саша руку не протягивает, лишь шепчет быстро-быстро, сбивчиво, желание самое важное, определившись, наконец, с ним. Просит, чтобы все было хорошо еще год. В конце концов, это ведь и правда самое главное. Магия бурлит внутри, когда в полночь они выходят из круга, и Саша знает, что ее просьба исполнится. Собирается приложить все усилия для этого.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

И почему-то за кулон Сони, когда они обнимаются на прощание, ее кулон не цепляется.

========== Глава 13 ==========

— Поймал! — торжествующе кричит Ваня, обхватывая ее руками. Саша смеется и визжит, изворачиваясь в его хватке, но даже руки высвободить не получается. Ну вот кто так подкрадывается? А главное, договорились ведь, что она будет справляться без магии, и она согласилась, не раздумывая. Теперь только и остается, что визжать и дергаться, раз не получается вырваться. Она и дергается — раз, другой, а затем замирает, чтобы успокоить его бдительность.

Его дыхание шевелит ее волосы и ей тут же кажется, что это было плохой идеей.

— Поймал, — соглашается она со смехом, к нему поворачиваясь. — Что теперь делать будешь, о великий охотник?

— Добычу, — заявляет он с серьезным лицом, — в доисторические времена утаскивали к себе в пещеру. Если добыча была невелика, ее закидывали на плечо.

— Да попробуй найди тут добычу крупнее меня, — фыркает Саша, притворно обижаясь, и язык показывает. — Теть Лена не считается, если ты на нее попытаешься поохотиться, она не попытается тебе уши оторвать, а просто возьмет и оторвет.

— Это воспринимать как твое нежелание кататься у меня на плечах? — вопрошает Ваня, картинно надувшись. — Я же восприму, ты же меня знаешь.

— И что ты мне сделаешь? — она улыбается насмешливо, время тянет. Если он сейчас расслабится, она сможет из его хватки выскользнуть за долю секунды, раньше, чем он среагирует. Ну, может быть, за шарф успеет ухватить. — В снег кинешь?

Он вместо ответа ее еще крепче стискивает и вместе с ней валится. Тут, с этой стороны дома, крыша совсем близко, и они вчера и позавчера таскали снег, сваливая его в огромные сугробы, такие, чтобы в них утонуть можно было. Они и тонут — снег за шиворот только чудом не забивается, Саша визжит снова, жмурится от неожиданности, не от страха, и теперь уже сама Ваню обхватывает, пока снег на них сверху сыпется.

— Закопались-таки, — слышит она смех снаружи, когда, наконец, они оба перестают вертеться. — Вылезайте теперь сами, я помогать не буду.

— Ну па-ап, — басит над ухом Ваня, и от этого смешно. — Мы ж выкапываться до завтра будем.

— Ничего не знаю, сами все, — смеется дядя Андрей снаружи. Судя по голосу, уходит. Вот блин…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Придется самим, — вздыхает она, приподнимаясь немного. Зря, думается сразу. В этой своеобразной снежной капсуле, в которую они попали, где снег, в последний момент остановленный ее непроизвольно вырвавшейся магией, замер в сантиметрах от них, они близко. Может, даже слишком. Его губы так уж точно — и ей очень хочется его поцеловать.

Нельзя, думает Саша. У него есть Алена, у нее есть Даня. Не должна она думать сейчас о том, чтобы его целовать. Лучше уж выкопаться отсюда поскорее.