Наваждение - Пола Вольски

– Немедленно перестань! – приказал дядюшка. – Оставь засов в покос!

Борло услышал только леденящий кровь рык, заставивший его замереть от ужаса. Старик опустил морду к земле и ощерил пасть – обнажились желтые острые клыки. Словно в немой сцене, человек и волшебные звери застыли в неподвижности. Затем пальцы кузнеца вновь, как бы ненароком, коснулись засова.

– Не трогать! – зарычала Элистэ. – Я тебя загрызу, Борло! – Она сама испугалась неистовой ярости, прозвучавшей в ее рычании. – Убирайся отсюда, свинья несчастная! Марш!

Когда она прорычала последнее слово, из оскаленной пасти во все стороны полетели брызги пены.

– Отлично, деточка! – прошептал дядюшка Кинц. – Просто превосходно!

Борло не понял смысла сказанного, но общее содержание уловил. Его дрожащая рука оставила дверной засов в покос, и рычание тут же прекратилось. Оба чудовища присели на задние лапы и выжидающе уставились на кузнеца. Какое-то время Борло оставался на месте, по-прежнему крепко сжимая свою длинную дубину. Однако, когда ничего угрожающего не произошло, он потихонечку начал пятиться вдоль стены. Волки сидели и смотрели. Борло ускорил шаг, добрался до угла, развернулся и кинулся бежать что есть мочи.

– Улю-лю! – завизжала Элистэ. – Ну и припустил!

– Это очень кстати, дитя мое, однако, вероятнее всего, он скоро вернется сюда с подкреплением. Нам с тобой нельзя терять ни минуты.

– Да, вы правы, дядюшка, давайте поспешим.

Наклонившись вперед, Элистэ заскребла лапами по двери, но та не поддавалась. Она ткнулась носом в засов, погрызла его зубами и в отчаянии завыла.

– Деточка, по-моему, ты слегка не в себе.

Протянув вперед правую лапу, дядюшка Кинц без труда отодвинул засов и толкнул дверь. Его племяннице вновь показалось, что сквозь мохнатую волчью лапу проглядывает человеческая рука.

– Ну вот, а теперь вперед.

– Минуточку. – Элистэ обернулась к дяде. – Верните нам прежнее обличье, иначе мы напугаем Дрефа до смерти, не говоря уж о лошадях.

– Да, это очень предусмотрительно. Хотя лошадей нам вряд ли удалось бы провести.

Глаза серого волка сощурились до узких щелочек. Мохнатая шерсть разгладилась, уши задергались, мех на спине как бы окутался туманом. Зверь растаял в воздухе, и вместо него перед Элистэ вновь предстал дядюшка Кинц, такой же добродушный и улыбающийся, как всегда. В тот же миг девушка почувствовала, что и сама меняется. Волчица исчезла, в образовавшийся вакуум хлынул воздух, и она вновь превратилась в человека. Зажженную лампу Элистэ по-прежнему держала в руке.

– Ой, – взвизгнула она. – Ой-ой-ой!

– Идем, деточка, у нас мало времени.

Они проскользнули в конюшню, закрыли за собой дверь и тут же ощутили густой запах лошадей, сена, пота, навоза и кожи. По обе стороны прохода находились стойла, в которых содержались знаменитые скакуны маркиза во Дерриваля. Многие из животных, услышав, как отодвигается засов, проснулись, и из-за перегородок показалось несколько точеных конских голов. Элистэ непроизвольно посмотрела на стойло ее любимой кобылы Хасси, однако знакомой каурой морды не увидела. Хасси не проснулась – из-за перегородки раздавалось ее сонное пофыркивание. Элистэ никогда прежде не доводилось бывать в конюшне ночью. Тишина, густые тени, слабый свет единственной лампы, отражавшийся фосфоресцирующим блеском в лошадиных глазах, придавали знакомой картине несколько загадочный вид. Даже Кинц притих, и голос его прозвучал приглушенно:

– Где же они спрятали паренька, деточка?

– Тише, – шепотом ответила Элистэ. – Некоторые из конюхов ночуют наверху, на сеновале. По-моему, Дреф должен быть вон там.

Ступая с преувеличенной осторожностью, она повела Кинца в дальнюю часть конюшни, где обычно хранилась сбруя и находился прочный чуланчик без окон. Отодвинув тяжелый засов, Элистэ открыла дверь в чулан и испуганно вскрикнула, когда луч света упал на узника.

Вид у Дрефа был ужасен – лицо покрыто синяками, ссадинами и запекшейся кровью, по которой стекали струйки пота, веки посинели и распухли – один глаз почти совсем закрылся, губы разбиты, нос, судя по всему, не был сломан, однако ребрам, кажется, повезло меньше. С явным трудом Дреф приподнялся, опершись одной рукой о стену, другой схватившись за бок. Он приоткрыл глаза и спросил:

– Как, уже?

– Дреф, разве ты нас не узнаешь? – испуганным шепотом произнесла девушка.

– Элистэ? – Дреф прищурился. – Мистер Кинц?

– Вот именно, – ответил старик. – Мы пришли, чтобы спасти тебя. Чудесное приключение!

– А сеньор?..

– Дреф, тебе не нужно разговаривать, – прервала его Элистэ, тихонько вздохнув с облегчением. Слава Чарам, он не ослеп и не лишился рассудка, как показалось вначале. – На вот, выпей. – Она протянула ему графин с чаем.

Дреф принялся жадно пить. Когда графин опустел, Элистэ сообщила ему самое худшее:

– Мой отец приказал назначить экзекуцию на утро.

– Этого следовало ожидать.

– Тише. Мы выведем тебя отсюда, но нужно поторопиться. Кузнец и его подручные могут вернуться с минуты на минуту. Ты можешь стоять? Кости не сломаны?

– Похоже, Борло сломал мне ребро.

– Обопрись на меня.

Дреф повиновался, и Элистэ помогла ему подняться на ноги. Шумно втянув воздух сквозь стиснутые зубы, он встал и покачнулся. Дядюшка Кинц подставил ему плечо, и втроем они двинулись по проходу, провожаемые любопытными лошадиными взглядами. Кое-как они добрались до выхода и закрыли за собой дверь конюшни.

На свежем воздухе Дреф немного пришел в себя. Ночная прохлада придала ему бодрости, и шаг его стал тверже. Теперь они могли двигаться быстрее, за считанные секунды обогнули каретный сарай и выбрались в поле. Элистэ быстро оглянулась через плечо. В поместье было по-прежнему темно, голосов не слышно, но исчезновение Дрефа, разумеется, обнаружат еще до рассвета. Что произойдет потом? Несомненно, взбешенный маркиз во Дерриваль прикажет как следует высечь нерадивого Борло. Так ему и надо! Вдруг Элистэ подумала: а что будет, если каким-то образом обнаружится, что единственная дочь сеньора причастна к этому преступлению? Конечно, дело замнут; ее недостойное, безответственное поведение скроют от посторонних, дабы не портить шансы на ее будущее замужество. Однако маркиз придет в бешенство, и ей придется ощутить на себе всю тяжесть отцовского гнева. Неужели у него хватит жестокости отменить ее предстоящее путешествие в Шеррин, хоть это и не в интересах самого маркиза? Что ж, возможно, отец пойдет на это. Так или иначе, преступницу сурово накажут, если станет известно о ее участии в побеге Дрефа. Нет, нет, отец ничего не должен узнать. Элистэ почувствовала, как ей нестерпимо хочется перейти с шага на бег.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});