Тартарен на Альпах - Альфонс Доде

Тартаренъ присѣлъ на первое попавшееся возвышеніе и пристегнулъ въ сапогамъ ремнями нѣчто похожее на кованную подошву съ тремя огромными и острыми шипами. Онъ уже сотню разъ пробовалъ эти усовершенствованныя подковы Кеннеди въ своемъ садикѣ съ боабабомъ и, все-таки, эффектъ вышелъ совсѣмъ неожиданный. Подъ тяжестью нашего героя шипы врѣзались въ ледъ съ такою силой, что всѣ попытки вытащить ихъ обратно оказались тщетными. Тартаренъ какъ бы приросъ въ мѣсту; онъ дѣлалъ отчаянныя усилія, ругался, размахивалъ руками и альпенштокомъ и, въ концѣ-концовъ, вынужденъ былъ крикнуть проводникамъ, ушедшимъ далеко впередъ въ полномъ убѣжденіи, что они имѣютъ дѣло съ очень опытнымъ альпинистомъ.

Въ виду невозможности извлечь его съ усовершенствованнымъ приборомъ Кеннеди, проводники разстегнули ремни; приборъ такъ и остался во льду и былъ замѣненъ вязаными шерстяными чулками. Президентъ пустился въ дальнѣйшій тяжелый и утомительный путь. По непривычкѣ управляться съ длинною палкой, Тартаренъ цѣплялъ за нее ногами; желѣзный наконечникъ скользилъ, когда путникъ сильно налегалъ на него; онъ попробовалъ было пустить въ ходъ кирку, — орудовать ею оказалось еще труднѣе. А ледяныя волны становились все крупнѣе, громоздились одна на другую, точно взбитыя бурей и сразу застывшія, сдѣлавшіяся неподвижными.

Неподвижность была, однако же, только кажущеюся, такъ какъ глухой трескъ и шуршаніе, едва уловимое передвиженіе громадныхъ ползущихъ льдинъ, свидѣтельствовали о непрестанной скрытой работѣ, совершающейч;я внутри застывшихъ, измѣнчивыхъ массъ. Передъ глазами альпиниста, подъ его альпенштокомъ, открывались трещины, бездонныя пропасти, въ которыя съ безконечнымъ рокотомъ катились мелкія льдины. Герой падалъ нѣсколько разъ, однажды оборвался до половины въ зеленоватую расщелину и удержался только благодаря ширинѣ своихъ плечъ.

Видя, какъ онъ неловокъ и, въ то же время, спокоенъ и увѣренъ въ себѣ, видя, какъ онъ смѣется, поетъ и жестикулируетъ, проводники вообразили, что на него подѣйствовало швейцарское шампанское, выпитое за завтракомъ. Могли ли они подумать что-либо иное о президентѣ альпійскаго клуба, знаменитомъ своими восхожденіями на горы, громогласно прославляемомъ товарищами? Взяли они его подъ обѣ руки съ почтительною твердостью полисменовъ, усаживающихъ въ карету подгулявшаго барина, и старались словами и жестами втолковать ему объ опасностяхъ пути, о необходимости поспѣть засвѣтло въ хижину. Они грозили ему разсѣлинами, холодомъ, лавинами, указывали киреами на огромныя скопленія льдовъ, громоздившихся отвѣсными стѣнами, готовыми вотъ-тотъ наклониться и рухнуть… Добрякъ Тартаренъ отъ души потѣшался надъ всѣмъ этимъ:

— Ха! трещины… о-хо-хо!…- прыскалъ онъ-отъ смѣха, подмигивая проводникамъ и подталкивая ихъ локтями въ бока, чтобы дать имъ уразумѣть, что его не проведешь такими штуками, что онъ отлично знаетъ всю подноготную этой комедіи.

Подъ конецъ развеселились и швейцарцы, — и на нихъ подѣйствовала увлекательная живость тарасконскихъ пѣсенъ. Пріостанавливаясь на нѣсколько минутъ въ болѣе надежныхъ мѣстахъ, чтобы дать вздохнуть путешественнику, они и сами принимались напѣвать по-своему, только не очень громко, изъ опасенія обваловъ, и не долго, такъ какъ уже наступалъ вечеръ. Чувствовалась близость твердой земли; холодъ сталъ рѣзче, снѣгъ и ледъ получили какой-то тусклый оттѣнокъ. Кругомъ сдѣлалось еще мрачнѣе, еще безмолвнѣе, точно смертью повѣяло. И самъ Тартаренъ попритихъ было, когда отдаленный крикъ горной куропатки вдругъ воскресилъ въ его памяти пейзажъ, сожженный южнымъ солнцемъ и освѣщенный цѣлымъ заревомъ ярко пылающаго заката… толпу тарасконскихъ охотниковъ, сидящихъ на пустыхъ ягдташахъ подъ тѣнью оливковаго дерева… Это воспоминаніе вновь подбодрило его.

Въ то же время, Кауфманъ показалъ вверхъ на что-то, похожее на вязанку дровъ, брошенную на снѣгу.

— Die Hütte, — проговорилъ проводникъ.

То была хижина. Казалось, до нея всего нѣсколько шаговъ, въ дѣйствительности же приходилось идти еще добрыхъ полчаса. Одинъ изъ проводниковъ пошелъ впередъ развести огонь. Наступала ночь, холодъ давалъ себя чувствовать. Несмотря на сильное пониженіе температуры, на Тартаренѣ не оставалось ни одной сухой нитки; отъ усталости онъ уже плохо понималъ, что съ нимъ дѣлается; поддерживаемый сильною рукой горца, онъ прыгалъ, спотыкался и едва брелъ впередъ. Вдругъ вспыхнулъ яркій свѣтъ очага въ нѣсколькихъ шагахъ, донесся аппетитный запахъ луковаго супа.

Пришли.

Нѣтъ ничего болѣе первобытнаго, чѣмъ эти "станціи", устроенныя въ горахъ заботами швейцарскаго альпійскаго клуба. Это нѣчто вродѣ сарая съ наклонными деревянными нарами, предназначенными для спанья и занимающими почти все помѣщеніе, за исключеніемъ небольшаго пространства, оставленнаго для очага и для длиннаго стола, наглухо прибитаго къ полу, также какъ и окружающія его скамейки. Столъ былъ уже накрытъ: три чашии, оловянныя ложки, спиртовая лампа для варки кофе, двѣ коробки консервовъ изъ Чикаго. Тартаренъ былъ въ восторгѣ отъ обѣда, хотя луковый супъ распространялъ очень смрадный запахъ, а знаменитая патентованная лампа, долженствовавшая изготовлять кофе въ три минуты, вчистую отказалась дѣйствовать.

За дессертомъ онъ запѣлъ: то былъ единственный возможный для него способъ бесѣдовать съ проводниками. Онъ спѣлъ имъ: "La Tarasque, les Filles d'Avignon". Они отвѣчали ему своими мѣстными пѣснями: "Mi Vater isch en Appenzeller… aou… aou…" Обѣдъ приходилъ къ концу, когда послышались тяжелые шаги и шумъ приближающихся голосовъ, потомъ нетерпѣливый стукъ въ дверь. Тартаренъ въ сильномъ волпеніи взглянулъ на проводниковъ… Что такое? Ночное нападеніе?… Стукъ въ дверь усилился. "Кто тамъ?" — крикнулъ герой, хватаясь за кирку. Но въ хижину уже вошли два янки огромнаго роста, за ними проводники, носильщики, цѣлый караванъ, возвращающійся съ вершины Юнгфрау.

— Милости просимъ, милорды, — сказалъ Тартаренъ съ привѣтливымъ жестомъ добродушнаго хозяина, приглашающаго гостей.

Но "милорды", повидимому, не нуждались въ его приглашеніи и расположились какъ дома. Въ одинъ мигь столъ былъ занятъ, приборы сняты, перемыты горячею водой и опять поставлены для новоприбывшихъ, по заведенному порядку во всѣхъ альпійскихъ хижинахъ; сапоги "милордовъ" сушились передъ очагомъ, а сами "милорды" съ обвернутыми соломой ногами принялись за вторично изготовленный луковый супъ.

Американцы были отецъ съ сыномъ, оба — громадные, рыжіе, съ рѣзкими, непреклонно упрямыми лицами истыхъ піонеровъ. Широко раскрытые глаза старшаго были безъ взгляда, точно въ нихъ ничего нѣтъ, кромѣ бѣлковъ. Скоро Тартаренъ догадался, по его неувѣреннымъ движеніямъ, какъ бы ощупью разысвивающимъ ложву и чашку, и по заботамъ о немъ сына, что это — знаменитый слѣпой альпинистъ, о которомъ говорили въ отелѣ Бельвю и въ существованіе котораго онъ не хотѣлъ вѣрить. Необыкновенный ходокъ по горамъ въ молодости, американецъ, несмотря на свои шестьдесятъ лѣтъ и на слѣпоту, пустился опять въ прежнія горныя экскурсіи вмѣстѣ съ сыномъ. Онъ уже побывалъ, такимъ образомъ, на Веттерхорнѣ и на Юнгфрау, разсчитывалъ взобраться на Сервенъ и Монъ-Бланъ и увѣрялъ, что воздухъ большихъ высотъ доставляетъ ему своею свѣжестью, своимъ "снѣговымъ вкусомъ" неизъяснимое наслажденіе, возвращаетъ ему бодрость молодости.

— Однако, — спрашивалъ Тартаренъ одного изъ носильщиковъ, такъ какъ янки были несообщительны и на всѣ подходы отвѣчали короткими yes и по, — однако, какъ же онъ справляется въ опасныхъ мѣстахъ, ничего не видя?

— О, у него привычныя къ горамъ ноги; къ тому же, сынъ не отходитъ отъ него ни на шагъ, водитъ его, ноги ему ставитъ, когда нужно… Какъ бы то ни было, все обходится благополучно.

— Къ тому же, и неблагополучные случаи не очень-то страшны, кажется? — подмигнулъ Тартаренъ съ многозначительною улыбкой вытаращившему на него глаза носильщику. Часъ отъ часу все болѣе и болѣе убѣжденный въ томъ, что "все это вранье и штуки", Тартаренъ улегся на нары, завернулся въ одѣяло и заснулъ, несмотря на шумъ, дымъ трубокъ и запахъ лука.

— Мосье!… Мосье!…

Одинъ изъ проводниковъ расталкивалъ его, чтобъ отправляться въ путь, между тѣмъ какъ другой наливалъ въ чашки горячій кофе. Тартаренъ поворчалъ немного съ просонья, раза два ругнулся про себя, а, все-таки, поднялся. Наружи его охватидъ холодъ, ослѣпилъ волшебный блескъ луннаго свѣта, отраженный бѣлизною снѣга и застывшихъ ледяныхъ водопадовъ, на которыхъ черными силуэтами вырѣзывались очертанія скалъ и остроконечныхъ пиковъ. Два часа! Добрымъ ходомъ можно къ полудню добраться до вершины…

— Такъ ходу! — бодро крикнулъ П. А. K. и пустился было впередъ, точно на приступъ. Проводники его остановили, — надо было связаться другъ съ другомъ.

— Э, чего тамъ связываться?… Впрочемъ, по мнѣ, какъ хотите, если это вамъ нравится…