Св. Тереза Иисуса - Дмитрий Мережковский

36

В эти дни «ересь» Иллюминатов не только тайно, в народных глубинах, но и почти явно, в высшем сословии, распространяется по всей Испании так, что проникает во дворец императора Карла V: один из его секретарей, дон Алонзо де Вальдес, и придворный проповедник, о. Вивес, — протестанты, а дворцовый капеллан, Казалла, даже почти явный учитель «ереси» в Старой Кастилии. В главном же гнезде «еретиков Толедо» имя Эразма известнее, чем в самом Роттердаме.

Вот основные точки соприкосновения испанских Иллюминатов с «ересью» Лютера и Кальвина: «Внутренняя молитва освобождает верующих от всех прочих обязанностей», внешних церковных молитв и таинств; «Тщетно ходатайство святых перед Богом», «Св. Гостия только кусок теста, pedazo de masa»; «В вере совершенные ни в каких внешних делах не нуждаются».

Но может быть, страшнее и соблазнительнее для Терезы то, что гонят Иллюминатов, пытают их в застенках и жгут на кострах Инквизиции не добрые и святые люди, а злые и преступные.

Если, при основании Толедской обители, Тереза не могла не узнать лично тамошнего архиепископа, Бартоломэо де Карранца, то он должен был казаться ей не только праведным, но и святым человеком. С каким удивлением и ужасом узнала она, так же как и весь христианский мир, что Примас Испании, великий святитель Церкви, Бартоломэо де Карранца, обвинен Св. Инквизицией в ереси Лютера и Кальвина. Узнала она также, что христианнейший король Филипп II ответил на это обвинение тем, что просил архиепископа «положиться на его королевское покровительство, и что, вызванный на суд Инквизиции, в Валладолид, тот, полагаясь на слово короля, старался лишь оттянуть это дело, потому что был уверен, что, только что король приедет в Валладолид, куда ожидали его со дня на день, как он, Карранца, будет спасен. Но Филипп II сжег бы собственноручно не только архиепископа Толедского, но и родного отца своего, императора Карла V, если бы тот оказался „еретиком“. С легкостью и даже считая это высшим христианским подвигом, нарушил он королевское слово свое и выдал головой Карранцу Великому Инквизитору, Фердинанду Вальдесу; жирную Толедскую муху отдал на съедение христианнейший король, высший Эскуриальский паук, низшему пауку подпольному, Великому Инквизитору. Если был на земле когда-нибудь негодяй совершенный, то это, конечно, Вальдес. Меньше всего думая о ереси, этот Гарпагон под маской Великого Инквизитора жег „еретиков“, большей частью знатных и богатых людей, так же спокойно, как мясник режет на бойне овец и баранов, только для того, чтобы грабить их не для Церкви, конечно, а для себя самого, сделав из этого более доходную статью, чем все золотые рудники Перу и Мексики.

Посланные в Толедо люди Вальдеса ворвались в архиепископский дворец, как разбойники, в полночь, когда святитель почивал, подняли его с постели, повлекли по пустынным улицам города и поспешно перевезли в Валладолид. В двух тесных комнатках с наглухо заколоченными окнами и без уборной, в знойное кастильское лето, задыхался он в смраде собственных своих нечистот.

В 1562 году Тридентский собор потребовал у короля дело архиепископа, „дабы прекратить этот небывалый в Церкви соблазн“. Но король ответил отказом, требуя, чтобы Собор не вмешивался в дела Св. Инквизиции. „Лучше, — говорил король, — чем потерпеть малейшую ересь, я соглашусь потерять все мои владения и тысячу жизней, потому что не хочу над еретиками царствовать“. Нехотя отказался Собор от требования своего, но объявил, что катехизис Карранцы, из-за которого началось все это дело, — добрая и святая книга.

Папа Пий V, бывший Великий Инквизитор, будущий святой, потребовал выдачи архиепископа вместе с делом его. Но Филипп, выражая свое „сыновнее послушание Св. Престолу“, ответил, что архиепископ все же останется в Валладолидской тюрьме до смерти своей. Папа пригрозил королю отлучением от Церкви, и мысль, что он, „христианнейший“, будет отлучен „на радость всем еретикам“, ужаснула его так, что он наконец уступил, даже согласился сместить Великого Инквизитора Вальдеса „за непослушание Св. Престолу“ и выслал в Рим все дело архиепископа, 40 000 страниц, на зло перепутанных инквизитором так, что нужны были месяцы, чтобы привести их в порядок.

Папа Пий V умер как раз вовремя, чтобы Св. Инквизиция избегла позора увидеть осужденного ею архиепископа оправданным Церковью; а нового папу, Григория XIII, легче было убедить в виновности Карранцы. Папа объявил его „весьма подозрительным во многих заблуждениях“ и приговорил „торжественно отречься от них, совершив покаяние в семи главных Римских Церквах“. Когда же, через неделю после этого, святитель умер, Филипп II имел бесстыдство сказать об этом человеке, которого довел до могилы:

„Он, говорят, умер, как святой, и я этому верю. Господь уготовал ему место злачно в раю, какое уготовляет всем святым своим!“

Очень знаменательно, что ни св. Тереза Иисуса, ни св. Иоанн Креста слова не проронили об этом страшном деле, как будто оно происходило где-то на другой планете. Но более чем вероятно, что Тереза все-таки неотступно следила за делом Карранцы и, может быть, самое страшное было для нее то, что она чувствовала Иллюминатство — Протестантство — не только извне, в других, но и в себе самой.

„Брат Луис де Гренада хочет, чтобы все были совершенными людьми созерцания и знали то, что следует знать только немногим, а это весьма вредно для общего блага [Церкви]“, — говорит доминиканец Мельхиор Кано в суде своем над „Катехизисом“ Карранцы. Тот же приговор могла бы произнести и над св. Терезой если не вся Римская Церковь, то внутренне и нерасторжимо связанная с нею Св. Инквизиция.

37

„Всякий призванный к Благодати Христовой должен умертвить в себе похоть к познанию, libido sciendi… Кто обладает внутренним светом, должен отречься от (внешнего) света естественного разума“, — учит иллюминат, гуманист Жуан де Вальдес, почти повторяя страшное слово Лютера: „Человеческий разум — величайшая блудница диавола“. „Знание — великое сокровище… Да избавит нас Бог от невежественного благочестия!“ — учит св. Тереза, но учит и совсем другому, вместе с Иоанном Креста, — такому же умерщвлению „похоти знания“, libido sciendi, „величайшей блудницы диавола“, какому учат и Жуан Вальдес и Лютер.

„Быть одной с Ним одним, sola con Él solo“, — говорит св. Тереза. Как удивилась бы и ужаснулась она, если бы узнала, что это говорит теми же почти словами и Лютер, „диавол“: „то, что происходит между Ним и мной“, — между Ним, Единственным, и мной, тоже единственным. „В самое, в самое внутреннее, в самое глубокое, — в сердце души, en lo muy, muy interior, en una cosa muy honda, en centro del alma“, — этот „путь Совершенства“ у св. Терезы и Лютера один и тот же, а путь св. Игнатия Лойолы, так же как всей католической Реформы, — обратный: от самого внутреннего — к самому внешнему, от одного — ко всем.

Тот же иллюминат, Жуан дэ Вальдес, учит „самоуничтожению“ человека в Боге, aniquilacion, теми же почти словами, как Лютер: „Самоуничтожение, самоотречение, даже до ада, annihilatio, resignatio ad infernum“. „Должное получает Бог только тогда, когда человек совсем уничтожен“, — учит Кальвин так же, как св. Иоанн Креста, учитель св. Терезы, в „темной ночи, noche oscura, всех представлений, всех внешних чувств“. Борется с ним Тереза, но не побеждает его, а побеждается им. „Бог есть все, а тварь — ничто“, — скажет Иоанн Креста. „Надо искать Творца в твари“, — скажет св. Тереза. „В твари ничтожнейшей, вызванной Богом из небытия, даже в муравье, — больше чудес, чем ум человеческий может постигнуть“. Но бывали, вероятно, такие минуты, когда и ей так же, как Иоанну Креста, казалось, что „путь Совершенства“, „путь на вершину Кармеля“, ведет помимо всей твари — против всей твари; когда им обоим казалось так же, как св. Августину, не только во дни его манихейства, но и в дни христианства, что мир создан не Богом, а Противобогом — диаволом.

„Вечный Отец подает нам хлеб насущный в плоти Сына Своего… в Причастии… под видом хлеба и вина, — учит св. Тереза. — Только люди мира сего просят у Бога хлеба земного, но люди духа, монахи, довольствуются хлебом небесным, Евхаристией, а о хлебе земном не заботятся вовсе“. Так, для св. Терезы главная мука мира сего — то, что люди наших дней называют „социальной проблемой“, — из христианства выпадает. „Я испытываю иногда большое страдание от необходимости есть и спать“. „Необходимо есть, — это иногда мне так мучительно, что я об этом горько плачу“. „К Богу стремится душа, но вместе с тем чувствует, что ей невозможно обладать Богом, если она не умрет, а так как самоубийство не дозволено, то она умирает от желания умереть“. Это и значит, по Кальвину: „Должное получает Бог только тогда, когда человек совсем уничтожен“; и по св. Иоанну Креста: „Бог есть все, а тварь — ничто“.

„Без любви все есть ничто, sin amor todo es nada“, — первую половину этого религиозного опыта св. Тереза иногда забывает, хотя и не так часто, как св. Иоанн Креста, и у обоих остается только вторая половина его: „Все есть ничто“.