Наследница - Екатерина Панова

жертвой косоглазия.

К кабинету Примула, Ясмин входила, как солнце, снизошедшее к смертным. Земной и очевидный, он был слишком далеко от сияния, которое поселилось в ее груди.

Это было очень глупо, но мастера Файона она заметила куда раньше Примула. Может, потому что он стоял на том месте, где когда-то стоял Абаль, высеченный в сумраке лучами утреннего света.

— Садись, — Ясмин послушно села, реагируя на прохладный и чем-то знакомый голос.

Даже не удивилась. Ясмин виделась с Примулом всего дважды, но ведь виделась. Сначала она просто разглядывала мастера Файона, уставившегося на неё в ответ своими мерзкими совиными глазами. Он не мог не знать сплетни о собственным подвигах, гуляющих по Астрели. И не мог не догадываться, кто их блистательный автор.

Смешно. Но в отличии от Примула, его она всерьёз опасалась.

— Разговор нам предстоит более долгий, чем я ожидал, — мягко сказал Примул, и Ясмин наконец взглянула на него.

Взглянула и не сразу поняла. Картинка не усваивалась мозгом. Отслаивалась и расплывалась, как плохо сделанный снимок.

— Что? — спросила она. И тут же совершенно по-детски добавила: — Это же неправда. Этого не может быть.

Ум метался, как волк в ловушке из красных флажков.

Она тупо уставилась на Примула, пытаясь усвоить. Понять. Напротив Ясмин сидел ее собственный отец с тем же незнакомым холодком в глазах, который она видела в прошлой, якобы цивилизованной жизни. Его лицо, его брезгливая складка у губ, морщинка гордеца, превратившаяся со временем в чёрный порез, словно рассекающий лоб на две половины. Мозг медленно перезагружался, как ноут, у которого на середине действия кончился заряд. Ясмин почти физически чувствовала белые точки, бегущие строкой по чёрной глади собственного сознания.

Кто-то безымянный вырезал из ее груди сердце тупым мачете.

Наконец, странности заметил и мастер Файон, настороженно переводя взгляд с Ясмин на Примула и обратно.

— Мой мастер, — осторожно окликнул он Примула. — Мы должны продолжить допрос. Сегодня напряженный график, мы не может потратить на мастера Ясмин слишком много времени.

— На мастера Ясмин, — тупо повторила Ясмин.

Ее мир и этот перекликались, если не дословно, то в основных вехах. Это значит, что Абаль ее брат? Что она целовала собственного брата и мечтала о нем ночами? От ужаса у неё начали дрожать руки, а к горлу подкатил комок тошноты и несказанных слов.

— Мастер Ясмин, — Начал вкрадчиво мастер Файон. — Мы не станем спрашивать об операции в целом, у нас уже есть отчёт от участников, но есть несколько… непроясненных моментов…

— Пусть он уйдёт, — Ясмин коротко мотнула головой. Сил на этикет больше не было. — Скажи ему убраться.

Примул, сидевший застывшей статей, наконец отмер и коротко кивнул.

— Мастер Файон, оставьте нас ненадолго.

Мастер Файон вскинул голову, глаза непонимающе сузились, но Ясмин почти не заметила его реакции. Он ее не интересовал, он должен был уйти.

Несколько беззвучных секунд мастер Файон и Примул провели в неясном и молчаливом противостоянии, но в конечном счёте победил папочка. Так было в той жизни, так будет и в этой.

— Она рассказала тебе…

Когда они остались одни, Примул встал, открыл шторы и уронил взгляд куда-то в зелёный весёлый сад, полный диковинных цветов. И если бы он немного подумал, то понял, что мастер Гербе ничего не рассказывала. Но он был подлецом, так что охотно поверил бы в такой же поступок любого другого человека. Даже бывшей любимой.

— Да, — произнесла одними губами Ясмин. — Но почему? Почему? Мне было всего десять, и я ничего не знала. Тебе было мало превратить мою жизнь в болото, ты мечтал уничтожить меня!

Примул — отец! — не счёл нужным даже повернутся к ней.

— Я не могу позволить себе шероховатости в биографии, — снисходительно пояснил он. — Мой наследник вошёл в силу, но противников моего режима все ещё многие тысячи, всех вас не выкорчуешь…

Он говорил и объяснял ещё, но Ясмин запомнила только одно слово. Шероховатость. Он назвал ее шероховатостью. Она ждала ответа на своё «почему» двадцать лет и наконец дождалась — в другом мире. И все каким-то странным образом встало на свои места. Все стало понятно.

— И ты послал Абаля убить меня. Брата сестру. Разве это не…

Не что? Грех? В этом мире грех голым ходить, а убить и не попасться — обычное дело. И это ее считают исчадием ада. Или нет — болота, в этом мире нет другого ада.

— Но, Ясмин, Абаля ты вынудила сама пойти на эту операцию. — Примул засмеялся, и Ясмин с отвращением увидела, что от него не осталось даже человеческой формы. Только человекообразная клякса с чужим взглядом. — Если бы ты не спровоцировала его на вечернем приеме, то все сложилось бы иначе.

Иначе, это если бы ее убийство передарили кому-то другому. Тому же Верну.

— Ты, конечно, все это затеяла назло мне и не скрою, мне понятны твои чувства. Но Абаль мой сын и наследник Варды, тебе придётся обратить свой взор на других достойных мастеров. Поверь… Поверь, ни один тебе не откажет.

Ясмин сидела прямая, как спица, и слушала все эти гадости. Человек, который был ее отцом. Или правильнее сказать — не был ее отцом? Который забрал у неё семью, детство и мать, право на спокойную жизнь, а в конечном счёте забрал и Абаля. А теперь предлагает ей взять взамен любого другого мужчину, словно она ручная змейка, которой безразлично около чьего тела греться.

Она надеялась, что ее стошнит. Что она проснётся или наоборот, упадёт в обморок. Но она сидела, и кабинет оставался прежним, только тени ползли по потолку.

— Я хочу поместье, — сказала она мертвым голосом. — Хочу гражданство и подтверждение статуса Айрис. Хочу, чтобы в Варду вернулись все ростки Бересклета и Древотока. И, разумеется, место в Большом совете. Мое оружие достигло четвёртого уровня, что выше уровня большинства мастеров, и я единственный мастер, который покорил Чернотайю.

Примул повернулся к ней всем корпусом, неспешно и плавно, как бригантина в узкой речной протоке, и недоуменно приподнял брови.

— Одного ростка Бересклета достаточно для Варды.

— Абаль не поверит, что я предала его ради поместья, — Ясмин не была уверена, что понимает все свои слова. Мир перевернулся у неё в голове дважды за последние две недели. — А вот ради Бересклета — другое дело. Достойное дело.

— Но лишь юные ростки Бересклета, Катха и Древотока, — равнодушно согласился Примул. — Совет будет наказан за несправедливость, допущенную к детям. А ты взамен никому не скажешь ни слова и будешь раз в неделю приходить ко мне для личного отчета. Мы