Остров последнего злодея - Эдуард Веркин

– Я прошу всего лишь минутку вашего внимания! – крикнул я. – Минуту! Реконструкция должна быть завершена!

Они смотрели на меня. Бешено.

– Ахлюстин, – я указал на привязанного к столбу, – он нарушил наш договор, нарушил условия игры. Он открыто выступил против своего барона, против своего фазендейро! Против меня! И, в соответствии с традициями, он должен быть наказан! Бичеванием! Сейчас он спит – для его поимки пришлось применять спецсредства. Однако скоро он очнется. И пробуждение станет для него неприятным сюрпризом.

Я достал из-за голенища плетку.

– Двадцать ударов каждый! – объявил я. – Подходите по очереди! Начнем с Потягина!

Я протянул ему плетку.

Потягин сделал было движение, но Октябрина прорычала так грозно, что он остановился.

– Так и знал, что ты ни на что не способен, – подмигнул я Потягину. – Слушаешь бабу… Слушаешь бабу – сам баба и есть! Может, тогда Урбанайтес?! А, Фома? Давай!

Я шагнул к Урбанайтесу. Тот тоже шарахнулся.

– Урбанайтес Фома – ума ни хрена! – выдал я. – Знаешь, Фома, старина Ахлюстин неоднократно о тебе отзывался самым неуважительным образом. Говорил, что ты долговязый дурень. А ты его не хочешь разочек стегануть.

– Себя стегани! – огрызнулся Фома.

– Правильно! – выкрикнула Октябрина. – Совсем одуревший!

– Ты бы вообще молчала, макака!

Я не держал на Октябрину зла, просто надо было подпустить немного грубости, подлить омерзительности в собственный образ, эх я…

– Так! – я хлопнул себя по сапогу. – Так-так! Бациллы бунта проникли в ваши неокрепшие души! Коготок увяз – всей птичке пропасть. Что ж, если вы отказываетесь выполнить свой долг, его исполню я. Я сам проучу этого негодяя! В соответствии со сценарием…

Мне было очень смешно. Глядел на их лица и с трудом сдерживался – очень хотелось смеяться. Хохотать.

Но я сдержал себя. Я взмахнул в воздухе плетью и подмигнул Октябрине.

– Бунтовщик должен быть строго наказан, – сказал я. – Иначе смысла в жизни нет. Шестьдесят плетей, это научит его уважать хозяина!

И тут я, как круглый дурачок, повернулся к ним спиной, перекидывая плетку из руки в руку.

Ждать пришлось секунд десять, не больше.

Через десять секунд меня стукнули по голове. Очень слабо стукнули, даже в глазах не помутнело. Вообще-то я специально раскидал вокруг такие небольшие обрезки от пальмовых листьев, похожие на короткие дубинки. Для пущего искушения. Видимо, ими они и воспользовались. Октябрина воспользовалась, скорее всего, треснула меня именно она.

В глазах не потемнело, но я рухнул как подкошенный. Прямо развалился, как карточный небоскреб. Лежал, закрыв глаза, раскрыв уши.

Октябрина стукнула меня еще, на этот раз по голове вообще не попала, по шее. По шее получилось больнее.

Она бы меня еще и в третий раз осчастливила, однако кто-то ее оттащил. Урбанайтес, наверное. Октябрина нечленораздельно возмущалась, крови моей требовала.

– Дайте мне его! – слышал я Октябрину. – Я ему все глаза выцарапаю!

Но вместо Октябрины на меня накинулся Потягин. С какими-то всхлипами и всхлюпами он принялся меня пинать, тоже по большей части неумело. Во всех источниках говорится, что следует пинать в область почек и печени, а Потягин лупил по ребрам и в пузо. Болезненно, но неопасно.

Минуты две пинал.

– Хватит! – подал голос Урбанайтес. – Убьете еще…

Спасибо тебе, Фома, за человеколюбие, подарю тебе осциллограф. Потягин втянул сопли и отступил.

– Бросим его в море! – принялась фантазировать Октябрина. – Нет, бросим его в термитник! В яму!

– Правильно! – согласился Потягин. – Он сравнивал тебя с коровой! Говорил, что у тебя вырос третий рог…

– У меня нет третьего рога! – взорвалась Октябрина. – У меня вообще рогов нет! И прекрати вспоминать, что рассказывал этот идиот, а то сейчас в лоб тебе закачу!

– Но это ведь не я про рог сказал…

– Замолчи, трус!

Послышался звук шлепка, видимо, Октябрина влепила Потягину пощечину.

– Это нельзя вот так оставлять!

И снова шлепок.

– Он издевался над нами неделю, – сказал Урбанайтес. – Обзывал, морил голодом, придумывал разные пакости. Перессорил нас почти. Мне кажется, он должен ответить.

Спокойно так, без истерии, даже не сказал, а сообщил. Молодец, Урбанайтес, давай, еще чуть-чуть осталось!

– Да уж конечно! Я ему все припомню! Все!

Мне показалось, что еще немного, и Октябрина скатится в истерику. Или в бешенство.

– Мне кажется, что Антона надо наказать, – почти прошептал Урбанайтес.

Стало тихо. Они некоторое время молчали, затем я почувствовал, что кто-то вытянул из моей руки плеть.

Пять баллов!

– Молодец! – обрадовалась Октябрина. – Надо сделать с ним то, что он собирался сделать с Ярославом!

– Но это… Это как-то…

– А Ярик?! – ярилась Октябрина. – Это же просто мерзко – я никогда ничего подобного даже и не слышала! Лупить людей плеткой!

– В термитник – вот это хорошая идея, – вставил Потягин. – И намазать сиропом…

– Мне кажется, Антону не помешает разок почувствовать на своей шкуре то, что он готовил другим, – неторопливо проговорил Урбанайтес. – Это справедливо. И надо Ярослава освободить.

Я снова чуть не рассмеялся. Придумывая мне кары и осыпая мое недвижимое тело проклятиями, они совсем забыли про спящего Ахлюстина. А теперь принялись пыхтеть, отцепляя его от столба, уронили, я услышал, как наш боксер неаккуратно брякнул костями.

Закончив с Ахлюстиным, они принялись за меня. Потащили к столбу, Урбанайтес и Потягин тянули за руки, Октябрина за ноги. Я мучался искушением ее пнуть или просто вскочить с диким воплем и хорошенько их испугать.

И если быть уж совсем откровенным, мне было немного страшно. Потому что я представлял, что эти изуверы сейчас со мной будут делать.

Я не ошибся. Они притащили меня к столбу и стали привязывать. Разумеется, я им не помогал. Все время валился, один раз свалился на Октябрину, придавил ее к земельке, она верещала, пытаясь меня столкнуть, но я в бессознательности утратил всякую мобильность. Пришлось Потягину и Урбанайтесу переворачивать меня на бок, я при этом весьма неудачно зацепился за Октябринину рубашку и вырвал из нее огромный клок.

Но они меня все-таки привязали. Дураки. Собирались меня сечь плетьми, а привязали спиной! Я вот сечь Ахлюстина не собирался и поэтому тоже привязал его спиной – дал им знак, толстый намек… Но эти болваны были ослеплены ненавистью, ничего не поняли. Руки за столб, стянули веревками. Сорвали фляжку с пояса и вылили мне на голову чудесную газированную воду, хорошо хоть без сахара.

Я очнулся, открыл глаза и тут же увидел перед собой перекошенную физиономию Октябрины.

– Это для тебя пробуждение станет неприятным сюрпризом! – прошипела мне в ухо Октябрина. – Неприятным!

Как тысяча кобр, прямо страшно сделалось.

Я застонал.

– Очнулся! – обрадовалась Октябрина. – Давай, просыпайся!

Девушка с фамилией птицы схватила меня за волосы и как следует потрясла голову.

Я тут же спросил:

– Как самочувствие, красавица? Нос не болит?

Октябрина тут же ударила меня кулаком. В зубы. Рассекла губу, я почувствовал вкус крови, приятно.

– А я думал, ты меня поцелуешь…

Она стукнула меня еще раз. Теперь по уху.

– А еще ночью ты хотела мне это ухо отгрызть…

– Сейчас ты получишь! – завопила мне Октябрина в другое ухо. – Сейчас!

Она выхватила у Урбанайтеса плетку и принялась меня лупить. Не разбираясь – по рукам, ногам, лицу, одним словом, куда ни попадя.

Меня никогда не лупили плеткой, это был интересный опыт. Не так больно, как мне представлялось. Терпимо. Но кричал я жутко. Если бы кто со стороны услышал, волосы бы у него зашевелились. Наверное, потом заболит, но это будет потом, завтра. Послезавтра покроюсь коростой. Биогелем не буду пользоваться, шрамы останутся. У меня будут настоящие шрамы!

Главное, чтобы эта бешеная красавица не кинулась кусаться. Шрамы одно, укусы – совсем другое. Хотя можно будет врать, что это меня волки так.

– Хватит, – Урбанайтес перехватил плетку. – Уже тридцать ударов, с него хватит…

– Нет, не хватит! – влез Потягин.

Потягин работал ощутимее. В смысле того, что больнее. Хорошо хоть плетку я взял специальную, реконструкторскую – она лупит в треть силы, кожу только рассекает, в мясо не углубляется. Но все равно приятного мало. К тому же Потягин что-то разошелся, во вкус вошел. Так что под конец мне стало действительно больно. И вот когда я стал подозревать, что немного ошибся в расчетах, послышался голос:

– Остановитесь! Остановитесь немедленно!

Потягин прекратил меня лупить. Октябрина охнула. Ахлюстин проснулся. Все, все сработало идеально. Как я и рассчитал.

Я гений.

Это оказалось даже интересней реконструкции. В реконструкции все определено заранее, каждый знает свое место и свой маневр, нет творчества. А здесь…

Нет, я все-таки велик! Взял четверых самых обычных ребят и за несколько дней превратил их в настоящих зверей! Колоссально! Мой эксперимент войдет в учебники! Надо только придумать этому название. Манипуляция… Экстремальная манипуляция! Вот как я назову свое искусство!