Совместный исход. 1976 - Анатолий Черняев

На днях, вы знаете, большое событие было. Поставили мне бюст. А Политбюро вынесло постановление присвоить мне, как Генеральному секретарю и председателю Совета Обороны звание маршала Советского Союза. Это важно. (И шутит.) Вы, конечно, отметили это событие в своих выступлениях на совещании. (Черненко вскакивает: «Да, конечно, Леонид Ильич, все об этом говорили с большим подъемом.»).

Костя меня уговаривал придти сюда в маршальском мундире. (Черненко: «Да, да, Леонид Ильич, все очень хотели видеть Вас в мундире. Но раз уж Вы. Мы тут.» И поднимает из-за стола президиума портрет Брежнева при полных регалиях. Держит обеими руками перед собой. Овация).

Черненко ставит на стол портрет, выглядывает из-за него и кричит в зал: «Леонид Митрофанович, давай.» Из второго ряда поднимается Замятин (директор ТАСС) и несет в президиум еще один портрет, тоже в маршальском одеянии, но в красках (первый был - увеличенная фотография). Два высоко поднятых портрета. Овация!

«Ну, что вам еще сказать, - продолжает Брежнев. - Событий много. Пусть шумят, кому мы не нравимся. А мы пойдем своим путем! (и опять ленинский жест).

На днях Б. Н. попросил почитать шифровку из Пекина. Австралийский посол Фицджеральд рассказывал нашему послу Толстикову о приеме у Мао новозеландского премьера Малдуна. Кормчего ввели под руки. Подвели Малдуна. Мао протянул руку, а смотрит в сторону (у него потеря координации). Китайские церемонии - рассаживание. Малдун, чтоб подыграть, начинает разговор почти цитатой: «В Поднебесной происходят большие волнения. Народы мира поднимаются на борьбу за независимость. И они непременно победят!»

Мао помолчал, потом сказал: «Нет!»

Малдун: «Конечно, если у них будут настоящие вожди!»

Мао: «Нет!»

Малдун не унимался: «И если они объединяться»

Мао: «Есть еще Советский Союз».

На этом аудиенция закончилась, так как кормчий утомился и его повели. Философский диспут продолжался 10 минут.

22 мая 76 г.

Любопытные «превращения» можно наблюдать, заготавливая «принципиальные» доклады для Б.Н. Сейчас эта работа на финише. 26-го он выступает. И дважды, уже по заготовкам, «выправлял» нас. Главная проблема, как отнестись к отказу ФКП от «диктатуры пролетариата». Писали, конечно, в расчете на то, что все равно назовет это (в закрытом докладе - можно) ревизионизмом. И поэтому, создавая осуждающую тональность, старались не доводить дело до ярлыка, до брани.

И вытаращили глаза, когда Б.Н. начал нас упрекать в нелогичности. Ведь никто не поймет, к чему мы зовем. Я же выступаю перед пропагандистами, им нужны практические советы. А что у вас получается? С одной стороны, вы сообщаете, что еще в 1968 году при подготовке проекта Документа к международному Совещанию 1969 года КПСС согласилась с доводами о нецелесообразности включать в Документ этот термин, а теперь осуждаем ФКП за то, что она поступает так же, как поступили за последние 10 лет десятки самых ортодоксальных братских партий (которые не пользуются теперь термином «диктатура пролетариата»). Давайте уж будем последовательными. И вообще, товарищи, Коминтерна сейчас нет и мы не можем вмешиваться во внутреннюю политику других партий. И если обсуждать что-то из этой сферы, то только в «теоретическом» (т.е. в анонимном) плане, в «проблемных» статьях. Мы же ведь нигде не критиковали ФКП именно за отказ от «диктатуры пролетариата».

Я: Да, Борис Николаевич, сами мы не критиковали. Но мы поместили в «Правде» в одобрительном духе статьи из «Neues Deutchland», из чешских и болгарских газет. И все поняли - зачем мы это сделали, - в том числе «Юманите».

Б.Н.: Ну, и неправильно сделали. Я, например, не согласен со статьей в «Нейес Дейтчлянд» (!!).

В ответ я сделал жест - остается развести руками.

Другое дело, - продолжал Б.Н., - когда они ругают нашу партию, нашу демократию и т. д. Это вмешательство в наши дела. И тут надо давать отпор.

И еще один эпизод. Я подписал на рассылку секретарям ЦК сигнал очередного бюллетеня Международного отдела (внутрипартийная информация для актива тиражом в 25 тысяч). Там статья о XXII съезде ФКП. Подписывал я, так как Загладин был «на даче». Мне бросилось в глаза резкость оценок, в том числе персональных - в адрес Марше. И вообще весь дух - как будто сейчас не 1976 год, а, скажем, 1951-ый.

Позвонил Загладину. Он немного, мне показалось, «засмущался», но потом стал убеждать меня, что так и нужно: «активу, мол, надо знать правду». Я разослал. Но кошки скребли. И, рискуя получить по шее, позвонил Помелову, помощнику Кириленко (он возглавлял делегацию на съезд ФКП), предупредил: мол, резковато, обрати внимание своего шефа. А потом - хотя это был ход против Загладина - сказал Пономареву. Тот взвился: «На кой черт эта информация для бездельников! Какое они к этому отношение имеют?! Мы что - хотим рвать что ли? А если нет, зачем нам такие вещи? Мы сковываем себя, самих себя загоняем в тупик, идеологически закрепляем разногласия, для самих себя (имеет ввиду «верх») делаем их непреодолимыми!» И т.д. «Задержать тираж!»

Б. Н. в этих своих действиях напоминает мне Державина из Дезькиного стихотворения:

Он, старик,..

Что-то молча про себя загадывал.

Был Державин льстец и скаред, И в чинах, но разумом велик. Вот какой Державин был старик!

Брутенц, который с прошлой пятницы стал, наконец, замом, рассказывал мне о том, что было «на даче» в Серебряном бору. Туда выехал бригада: Загладин, Жилин, Пышков, Брутенц и др. Подготовка генеральной речи к конференции КП Европы. Своя компашка. Брутенц в роли белой вороны, но его использовали в качестве объекта для выпивки (в связи с назначением). Были всякие разговоры. Из них Брутенц (я смеялся на это его признание) понял, что отдельская каша варится в рамках «четверки»: составляются реноме, санкционируются характеристики, обговариваются кадровые вопросы, определяется, кто «наш», а кто «не наш». Пошлая компания.

Труднее всего понять Загладина. Может быть, просто совмещение безграничного равнодушия и беспринципного цинизма в отношении людей (любых) с желанием иметь удобную микросреду. Выглядеть «хорошим, своим парнем».

Шапошников мечется. Мое назначение в Ревизионную комиссию глубоко и необратимо уязвило его ., гонит его на необдуманные и гнусные поступки.

Б.Н. чует все это. Но то ли боится сор из избы выносить, то ли видит свою неспособность что-либо изменить.

Один «музыкальный момент» опять же из подготовки Б.Н.'овского доклада. Вчера он меня держал из-за этого до 10 часов вечера, все правил, хотя не так уж много. Наконец, уехал, видно, на дачу. Звонит из машины: «Анатолий Сергеевич, надо потеплее сказать, а то как-то все сухо!»

Я: «О чем? О компартиях?»

Б.Н. (раздраженно): «Да нет же. Ну, я приеду - позвоню по другому телефону. Ну, что вы не понимаете? События всякие».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});