Я ненавижу - Б. Седов

«Надо прорываться, – подумала Анжелика. – За флажки».

Иван Левашов был в легком шоке, узнав, что его друг и партнер собирался устранить Маркизу.

– Что тебя удивляет? – поинтересовался полковник и откинулся в мягком кресле.

После убийства Лагутина он позволил себе немного расслабиться и лично прикатил на виллу к Левашову, правда, долго перед этим колесил под прикрытием своих людей, проверяя отсутствие возможных хвостов.

Вилла стояла в пригороде на севере Питера в окружении подобных же строений. Если доходы полковника копились на банковских счетах, то его друг и соратник предпочитал не откладывать деньги в кубышку. Ивану Левашову не нужно было беспокоиться за свою репутацию, он не имел никакого отношения к государственным структурам и мог позволить себе жить шикарно без оглядки на кого бы то ни было.

Трехэтажный кирпичный особняк был построен по индивидуальному проекту. Внутри помимо роскошных, обставленных по последней моде жилых помещений находились тренажерный зал, библиотека и небольшой бассейн. В гараже стоял пресловутый «кадиллак», который, впрочем, Левашов старался не часто пускать в дело, предпочитая наемные экипажи, а порой не брезгуя и общественным транспортом. Он не принадлежал к числу тех нуворишей, что каждую секунду своей жизни проживают на понтах. Дом его, однако, выделялся даже рядом с соседними особняками, чьи владельцы были не беднее, а многие даже и побогаче. Дому он придавал особое значение – это была его крепость, где он проводил большую часть времени, управляя делами своего партнера.

Охрана левашовской крепости обычно состояла из двух человек с помповыми ружьями и овчарки. Несколько камер наружного наблюдения следили за окрестностями. Учитывая масштабы строения, это были минимальные меры безопасности. Впрочем, теперь охрану необходимо было увеличить, и Левашов не замедлил сделать это, связавшись с агентством «Ромис» – одной из тех структур, что находились в сфере влияния Петра Аркадьевича.

Полковник погасил окурок в хрустальной пепельнице и зажег новую сигарету. Как это ни смешно, но в собственном доме он не располагал таким комфортом, каким пользовался Левашов, имевший статус его секретаря. Не мог он светиться со своим незаконно нажитым капиталом. Поэтому левашовский шик его слегка раздражал. Живет практически один в этаком дворце, не считая приходящей прислуги и шлюх. А в полковничьей квартире было не продохнуть. Он даже покурить не мог спокойно – жена требовала, чтобы супруг выходил на кухню, или вообще гнала на лестницу!

– Ты что, не понимаешь? – спросил он у приятеля, качая головой. – Здесь никаких следов оставлять нельзя. Все концы в воду! Тем более, что Лагутин был из фээсбэшников!

– Концы в воду?! – раздраженно переспросил Иван. – Ты хотя бы догадываешься, где она сейчас может быть?! Это ты называешь «концы в воду»?!

Петр Аркадьевич развел руками.

– Не разводи панику раньше времени! Мои ребята уже сидят у нее на квартире! Если появится – уложат без разговоров. Еще, глядишь, и повышение заслужу за отличную работу!

– А Стилет! – прервал его Иван, которому было сейчас абсолютно наплевать на карьерный рост полковника.

– Что Стилет?!

– Это ведь я договаривался с Конишевским! – Левашов наклонился к старому школьному товарищу, и выражение его лица было далеко от того, что принято называть дружеским. – Ты понимаешь, что теперь я могу оказаться в очень непростом положении, если Стилет узнает обо всем!

– О Конишевском не беспокойся – с ним я уже вопрос решил! А Стилета – к черту! Он сейчас почивает на лаврах и ввязываться в такие дела вряд ли станет! Если совсем не дурак, то притворится, что знать ее не знает!

– Все-то у тебя просто! – заметил Левашов. – А у меня другая информация. Девица ему дорога, и так просто он от нее не откажется!…

Петр Аркадьевич еще раз окинул взглядом его сутулую фигуру, нервно мечущуюся между раскрытым баром и столом. Они сидели в гостиной на последнем, третьем этаже. Одна из стен была прозрачной, стекло с односторонней проницаемостью, так что полковник мог наслаждаться открывающимся видом – рядами разнокалиберных новорусских особняков, разделенных хвойными посадками. Вдали виднелось шоссе, вернее – проносившиеся по нему машины. Зато сам полковник был сейчас недоступен вражескому оку, даже если бы соглядатай засел в соседнем здании, напоминавшем архитектурой крематорий.

– Ну, предположим, что так! А ты думал, что в сказку попал? – поинтересовался он. – Да, дорогой друг, у нас сейчас новая проблемка нарисовалась с этой твоей Маркизой. Но я все решу. А ты, если так боишься, оставь свои царские палаты и поживи где-нибудь на отшибе недельку или сколько там уж получится. Пока я эту снайпершу не нейтрализую окончательно. Тебе полезно, кстати, будет. Сейчас, слышал, крутые ребята, вроде тебя, платят нехилые денежки, чтобы пожить немного маргиналом. А ты себе такое удовольствие можешь бесплатно доставить!

Левашов метнул на него раздраженный взгляд, но промолчал. Да и что скажешь – что сделано, то сделано и спорить с товарищем просто поздно. Только вот ждать, пока ребята полковника «решат проблему», он не собирался. Очень сомневался Левашов в их способностях.

Скорее, ее найдет ФСБ. Не исключено, что Маркиза не сегодня – завтра окажется у них в руках. А тогда ему, Ивану Левашову останется только придумывать, чем занять себя в пожизненном заключении. Паршивая ситуация. Нужно было опередить фээсбэшников во что бы то ни стало! Иван вздохнул. У него оставался запасной вариант, которым ему очень не хотелось пользоваться. Но сейчас, похоже, ничего другого не оставалось.

Петр Аркадьевич уехал через час, успев порядком нагрузиться. От предложенной постели с девочкой отказался, по-пьяному строго попеняв товарищу за порочный образ жизни. Полковник, забывшись, даже пригрозил ему каким-то товарищеским судом. Левашов проводил его до машины и передал на руки шоферу. Вернулся в гостиную и наблюдал, как полковничья «Волга» выбирается из раскрытых ворот. Потом, опустившись в нагретое полковничьим задом кресло, он пододвинул к себе телефон в корпусе из прозрачного красного пластика. Это была пижонская штучка – одна из тех, что раздражали экономного и скромного милиционера. При наборе номера в аппарате вспыхивали и гасли яркие огоньки.

Звонил Левашов человеку, которого близкие и знакомые знали под кличкой Скала. Но этих близких и знакомых на белом свете оставалось сейчас очень мало. И жизненный путь многих из них прервался именно из-за слишком близкого знакомства со Скалой.

А для остальных он был Валерий Скальневич. C отчеством у Скальневича были сплошные непонятки. Он необыкновенно легко менял его в зависимости от того, с кем имел дело. Например, для людей попроще прибавлял Иванович, а в кругах, где ценилась оригинальность, выдумывал что-нибудь, вроде Вольфовича или Апполинариевича. У Скальневича было несколько паспортов с различными вариантами, и было похоже, что он и сам уже точно не помнит, какой из них настоящий, выданный при регистрации.

Пренебрежительное отношение к собственному отчеству объяснялось просто. Скальневич имел весьма смутное понятие, кому из друзей матери, весьма легкомысленной особы, придерживавшейся в юности хиппового принципа свободной любви, обязан появлению на свет, но не считал этот вопрос особенно важным.

Вообще Скала был одним из тех людей, что умеют мгновенно подстраиваться под окружающую среду. Искусством перевоплощения он владел в совершенстве. В среде работяг, он сходил за своего, не только переходя на простую, оснащенную матюгами речь, но и преображаясь внешне, так что ни у кого не возникало сомнения, что этот человек всю свою жизнь отпахал на каком-нибудь заводе.

А при необходимости, уже через мгновение он мог, сменив не только одежду и речь, но и само выражение лица, превратиться в директора того же самого завода, рафинированного интеллигента-эстета и знатока искусств, крестного отца мафии или прожженного торгаша… В его арсенале было с десяток языков – в том числе армянский и турецкий, помогавшие находить контакты с выходцами с юга.

Ивану уже приходилось работать с ним, и всякий раз он зарекался обращаться к этому специалисту. И дело было не в качестве исполнения заданий – на качество жаловаться не приходилось. А в том, что, поручая Скальневичу устранить кого-либо, следовало учитывать, что устранен скорее всего будет не только объект, но и десяток-другой людей, многие из которых виноваты были лишь в том, что оказались не в том месте не в то время. Левашова это смущало.

Петр Аркадьевич со Скальневичем не был знаком. Иван вел дела с киллером, не советуясь с напарником. Поэтому и не стал привлекать его к убийству Лагутина – чувствовал, что не стоит. Правильно сделал. Если бы полковник вздумал убрать Скалу, а он непременно попытался бы это сделать, то в живых сейчас не было бы не только самого милиционера, но и Ивана Левашова. Скальневич не стал бы выяснять, кто тут виноват!