Черная книга секретов - Фиона Хиггинс

«Я сюда не для того приехал, чтобы мне поклонялись», — бурчал он.

Сам я задавался этим же вопросом, особенно когда ворочался ночью без сна. Итак, зачем же вы прибыли в Пагус-Парвус, мистер Джо Заббиду? Теперь я уже понимал, что все не так просто, как могло бы показаться. В самом деле: таинственный незнакомец появляется в глухой горной деревушке неведомо откуда и начинает раздавать деньги налево и направо, как будто их у него куры не клюют. И за что он платит? За всякий грошовый хлам и чужие страшные тайны. Галиматья какая-то, да и только. Сколько я ни пытался расспросить хозяина о его прошлом, Джо всегда переводил разговор на что-нибудь другое.

Хотелось бы мне знать, спрашивал я себя, всеобщее поклонение неприятно хозяину из скромности? Сам Джо старался по возможности избегать внимания публики, а я положительно купался в лучах славы. Кто обращал на меня внимание, когда я таскался по улицам Города? Ни единая живая душа. А здесь, в деревне, где Джо встречали как короля, меня встречали как наследного принца. Конечно, поговорить местные стремились не со мной, а с хозяином, и руку пожать жаждали ему, а не мне; но и со мной они охотно заговаривали — уж хотя бы доброго утра желали, и то приятно. Я не мог удержаться от улыбки, потому что думал: встреть они меня в Городе, шарахнулись бы прочь.

Может статься, местные так относились к нам с Джо еще и потому, что Пагус-Парвус был самой что ни на есть глухоманью. Но, как бы нас тут ни обожали, чуяло мое сердце: пока Иеремия Гадсон тоже живет в Пагусе, одним обожанием дело не ограничится.

Мы с хозяином вели очень занятую жизнь, однако, несмотря на то что у меня было полно забот по дому, да и Джо не сидел сложа руки, мы никогда не суетились и не спешили. Мне порой казалось, что здесь, в лавке ростовщика, время течет вполовину медленнее, чем во всем остальном мире. Ни разу не видел я, чтобы хозяин сделал хоть одно торопливое движение; все, что он совершал, совершалось спокойно и с достоинством. Но мне казалось, будто мы чего-то выжидаем, какого-то неминуемого события.

Когда день склонялся к вечеру, деревня затихала, а Полли и братья Корк успевали уже нанести нам свои обычные визиты и удалиться, мы с Джо усаживались у очага и грелись у огня, радуясь уюту и теплу. В такие мгновения даже мысль о возвращении в Город представлялась мне невозможной.

— Никогда туда не вернусь, — признался я как-то хозяину.

— Не зарекайся, — тут же отозвался он. — Все меняется.

Уж это точно — судьба моя переменилась. Для меня Джо был все равно что отец — такой отец, о котором я всегда мечтал. Вместо лохмотьев на мне давно уже была приличная и прочная одежда, а обноски, в которых я прибыл из Города, мы с хозяином с обоюдным удовольствием спалили в очаге. По меньшей мере раз в неделю я нежился перед очагом в жестяной лохани, по самый бортик полной горячей воды. И мы каждый божий день завтракали, обедали и ужинали. Благодарность и гостеприимство местных жителей выражались в разнообразных подношениях, так что дня не проходило, чтобы на крыльце у нас не появлялся какой-нибудь пакет, сверток, или корзина, или битая дичь. Нам приносили кроликов, голубей, даже воробьев (в здешних краях они почитаются за деликатес, особенно нафаршированные луком). Мясник порой оставлял на крыльце целую курицу или гуся.

— Это все взятки, — посмеивался Джо. — Пытаются меня подкупить, надеются, что если накормить, то я передумаю.

Передумать он не передумал, но все подношения принимал, и мы их с удовольствием съедали.

Мрачные воспоминания о прошлой жизни постепенно изглаживались из моей памяти, но на смену им пришло необъяснимое беспокойство. Я изводился, что слишком уж мне хорошо живется и так долго продолжаться не может. Нет, правда, — я столько всего натворил, что заслуживаю наказания, но оно меня почему-то не постигло, а совсем наоборот. Как же так?

Хозяин пытался развеять мои сомнения.

— Это распространенное заблуждение, — говорил он. — Многим кажется, что им слишком везет, что они незаслуженно счастливы. Но ты, я смотрю, забыл, что я говорил тебе об удаче?

— Вы сказали, что каждый человек сам творец своей удачи, — вспомнил я. — И судьбы.

— Совершенно верно, — кивнул Джо. — Ты определил свою судьбу, приехав сюда. Сейчас ты усердно трудишься и получаешь то, что заслуживаешь.

— Но у меня и в мыслях не было сюда ехать! — возразил я. — Коляска Гадсона оказалась у «Ловкого пальчика» по чистой случайности.

— Но решение залезть в нее принял ты сам.

— А если бы я, когда добрался сюда, не поднялся на вершину холма, а спустился вниз? Может, я бы сейчас работал подмастерьем у кузнеца, у Джоба Молта, и подковывал лошадей? А вы наняли бы в помощники одного из сыновей булочника, когда те пришли бы поглазеть на лягушку, — рассудил я.

— Вероятно, — согласился хозяин, — но ты забываешь, что эти трое едва знают грамоту.

— Но я выучился грамоте только потому, что ходил к мистеру Джеллико.

— И все же ты ходил к нему по собственному почину и выбору. Вот видишь? Ты все сделал сам.

Так мы и рассуждали вечер за вечером, так и ходили кругами, пока наконец однажды хозяин не спросил меня:

— Ладлоу, тебе здесь хорошо? Ты доволен?

— Да.

— А будь у тебя возможность вернуться в прошлое, в тот вечер в Городе, ты бы захотел изменить ход событий?

— Сам не знаю, — протянул я. — Поступи я иначе, я никогда бы вас не встретил.

— Именно, — веско отчеканил Джо. — Все, что с тобой случилось, и дурное, и хорошее, в конечном итоге привело тебя сюда.

На этом наш разговор прервался, потому что дверь лавки отворилась и вошел очередной посетитель. Кстати, если Джо и дремал у очага, то всегда просыпался, стоило кому-нибудь поскрестись в дверь. Но если он спал слишком глубоко, Салюки играла у нас роль дозорного: она будто чуяла приближение посетителя и, когда тот еще только подходил к крыльцу, громко квакала. И никогда не ошибалась.

О, эта лягушка была умная и занятная тварь. Когда хозяин позволял мне, я с удовольствием кормил Салюки. Как проворно она выстреливала языком! Глазом моргнуть не успеешь, а жук или червяк уже исчезают у нее во рту. Крышку террариума я с самого первого дня больше не трогал: хозяин запретил, и я слушался. Иногда Джо вынимал Салюки из ее стеклянного обиталища и держал на ладони. Он так нежно гладил лягушку по пестрой спинке, что Салюки едва не светилась и тихонько посвистывала на свой манер. А я не забыл слова хозяина насчет того, что нужно завоевать у Салюки доверие, и не терял надежды: может, когда-нибудь и мне это удастся.

Я отчетливо помню эти дни, проведенные в тепле и уюте лавки, где мы устраивались у огня и отворачивалась от холодного внешнего мира. Но, разумеется, внешний мир то и дело стучался в дверь. Местные жители всячески старались изъявить свою благодарность за все, что Джо для них сделал. Один за другим они освобождались из железной хватки Гадсона и радовались, что больше не состоят у него в должниках. Однако былое отчаяние теперь сменялось гневом: Иеремия так долго держал их в страхе, запугивал, обирал, измывался! Да, местные жители расплачивались с Гадсоном, возвращая деньги. Но не одной этой расплаты жаждали их сердца.

Как-то вечером нас посетил местный доктор, Сэмюель Моргс. Меня это не удивило: накануне Джо явно выделил доктора из числа дневных клиентов, как он обычно делал с очередным закладчиком секрета, и пригласил в гости в полночь. И, подобно предыдущим ночным гостям, у доктора тоже оказалась за душой интересная история.

Внешность у доктора была изможденная, что усугублялось не сходившим с его лица угрюмым выражением, и пациенты мистера Моргса вряд ли могли бы определить по его лицу, что их ждет — жизнь или смерть. Возможно, проведай пациенты, что доктор и сам затруднялся в точности ответить на этот вопрос, они бы встревожились. Ведь на самом деле мистер Моргс вовсе не был доктором, всего лишь самозванцем-шарлатаном, ударившимся в бега из других краев, когда тамошние его пациенты обнаружили, что продаваемое им чудо-лекарство, панацея от всех болезней, — не что иное, как крапивный настой с разбавленным вином.

Для такого беглеца горная деревушка была лучшим прибежищем, какое только можно помыслить. Сказать по правде, особого вреда доктор Моргс никому не приносил. Он появился в Пагус-Парвусе лет десять назад и с тех пор исповедовал один-единственный врачебный принцип: держался теории, что большинство хворей проходят сами за семь дней. Поэтому доктор прописывал всем пациентам свое чудо-лекарство (усовершенствовав его, то есть сменив вино с крапивным настоем на смесь меда и пива). Лекарство надлежало принимать неделю подряд, и оно оказывало замечательное действие. Что касается уровня смертности, никому из местных и в голову не приходило как-то увязать деятельность доктора Моргса и частые случаи смерти от сердечных приступов в местных краях. Доктор пользовался доверием.