Призрак - Роберт Харрис

Здесь, в кабинете Райнхарта, подобные мелочи английской жизни пятидесятилетней давности казались такими же старомодными, как безделушки, выполненные в жанре викторианской trompe I'oeil[19] (и столь же уместными, как вы могли бы подумать). Но мой метод таил в себе хитрость. И Лэнг, с его талантом сопереживания, тут же ухватил основную идею, поскольку мы детализировали не просто его детство, а детство каждого, кто родился в Англии в середине прошлого века и чья молодость прошла в семидесятые годы.

— Прежде всего нам нужно убедить читателей отождествиться с Адамом Лэнгом, — сказал я ему. — Отбросить образ далекой фигуры в бронированной машине. Узнать в нем черты, которые знакомы им по собственной жизни. Пусть я мало смыслю в бизнесе, но мне понятно одно: как только вы завоюете симпатию читателей, они пойдут за вами на край света.

— Да, я уловил вашу мысль, — ответил он, кивая с одобрением. — Думаю, это блестящий подход.

Мы час за часом обменивались воспоминаниями, и, на мой взгляд, у нас созревала не очень точная копия его детства (я всегда пунктуален в таких вопросах и не собираюсь извращать исторические данные). То есть мы объединяли наши переживания в такой манере, что некоторые мои воспоминания ассимилировались им. Это может показаться вам шокирующим. Я сам был изумлен, когда один из моих клиентов, выступая в телевизионном шоу, рассказал о пикантном случае из своей жизни, который на самом деле произошел со мной. Да, это действительно так бывает. Успешные люди редко размышляют о своем прошлом. Их взгляд всегда направлен в будущее — вот почему им сопутствует удача. Такие персоны не приучены вспоминать былые годы: что они чувствовали, какую одежду носили, кто встречался с ними, каким был запах скошенной травы на лужайке у церкви в тот день, когда играли их свадьбу, или с какой силой первый ребенок сжимал им палец. Вот почему этим людям требуются призраки — чтобы освежить воспоминания.

И хотя мы с Лэнгом работали вместе очень короткий срок, я могу честно сказать, что прежде никогда не имел такого отзывчивого клиента. В конечном счете мы решили, что первым его воспоминанием была попытка убежать из дома в возрасте трех лет. Он услышал за спиной звук отцовских шагов и почувствовал силу мускулистых рук, когда тот сгреб его в охапку и отнес обратно домой. Мы вспомнили, как мать Лэнга гладила рубашки и каким был запах влажного белья на деревянной раме, которое сохло перед раскаленной печкой. В ту пору ему нравилось воображать, что эта рама с бельем была домиком. Его отец в фуфайке садился за стол и ел свинину или копченую рыбу, с которой капал жир. Его матери нравился сладкий херес и книга «Природа красоты» в золотистой обложке. Юный Адам мог часами смотреть на картинки. Именно они пробудили у него первый интерес к театру. Мы вспомнили детские спектакли, на которые он ходил (я сделал пометку выяснить, какие пьесы ставили тогда на утренниках в Лейчестере), и его дебют на сцене в школьной рождественской пьесе.

— Я играл волхва?

— Это будет звучать немного самодовольно.

— Овцу?

— Недостаточно амбициозно.

— Путеводную звезду?

— Идеально! Так и запишем!

Перед перерывом на ленч мы добрались до семнадцатилетнего возраста. Основным событием того периода была удачно исполненная главная роль в пьесе «Доктор Фауст», написанной Кристофером Марлоу. После нее Лэнг утвердился в желании стать актером. Макэра, с его типичной доскональностью, нашел хвалебную статью в «Лейчестерском вестнике» за декабрь 1971 года, где говорилось о том, что «заключительная речь героя, увидевшего вечное проклятие, очаровала публику и вызвала аплодисменты».

Пока Лэнг отдыхал и разминался, играя в теннис с одним из телохранителей, я спустился к секретаршам, чтобы взглянуть на распечатанный текст. Обычно часовое интервью содержит от семи до восьми тысяч слов. Мы с Лэнгом работали с девяти часов утра почти до часа дня. Амелия держала процесс распечатки под строгим присмотром. Девушки слушали запись через наушники. Их пальцы мелькали над клавиатурами, наполняя комнату мягким перестуком пластиковых клавиш. При благоприятном результате наша утренняя встреча могла дать мне до ста страниц текста с двойным пробелом. Впервые с тех пор, как я прибыл на остров, мое сердце омыла теплая волна оптимизма.

— Откуда вы берете этот материал? — спросила Амелия. — Он абсолютно новый для меня.

Склонившись над плечом Люси, она читала текст с экрана монитора.

— Я никогда не слышала, чтобы Адам упоминал о таких событиях.

— Человеческая память представляет собой кладовую с сокровищами, — бесстрастно ответил я. — Но к ней нужно найти правильный ключ.

Оставив ее у экрана, я отправился на поиски еды. Кухня Райнхарта оказалась не меньше моей лондонской квартиры. Полированных гранитных плит здесь было столько, что хватило бы для фамильного мавзолея. На столе стоял поднос с бутербродами. Я положил один из них на тарелку и прогулялся по задней части особняка. Широкий коридор привел меня в солярий (наверное, это помещение можно было назвать и так, потому что оно предназначалось для загара). За раздвижной стеклянной дверью виднелся открытый плавательный бассейн. Сейчас он был накрыт серым, промокшим от дождя брезентом, на котором в коричневых лужицах плавали сгнившие листья. На дальнем конце двора располагались два деревянных здания квадратной формы, а за ними простирались заросли кустарникового дуба и белое небо. Небольшая темная фигура, утепленная таким количеством одежд, что казалась почти сферической, сгребала листья и насыпала их на тачку. Я догадался, что это был Дак — вьетнамский садовник. У меня возникло желание погостить здесь летом.

В помещении витали слабые запахи хлорки и мази для загара. Я сел на деревянное кресло–лежак и позвонил Рику в Нью–Йорк. Он, как обычно, находился в суете текущих дел.

— Как ты там?

— Мы неплохо поработали этим утром. Парень настоящий профи.

— Отлично. Я позвоню Мэддоксу. Пусть он тоже порадуется. Первые пятьдесят тысяч долларов уже пришли. Я переведу их на твой счет. Созвонимся попозже.

На этом разговор и закончился. Я доел бутерброд и вернулся наверх, все еще сжимая в руке телефон. У меня появилась смелая идея, и вновь возникшая уверенность помогла мне решиться на рискованный поступок. Войдя в кабинет, я закрыл дверь, затем вставил флэшку Амелии в разъем ноутбука, подсоединил компьютер к мобильному телефону и подключился к Интернету. Какой легкой станет моя жизнь, думалось мне, какой быстрой будет работа, если я смогу трудиться над книгой в отеле по вечерам. Я убеждал себя, что ничего плохого не случится. Риск казался минимальным. Техника меня почти не подводила, а ноутбук был настолько мал, что перед сном я мог прятать его под подушкой.

Открыв программу почты, я написал в строке «Кому» свой собственный электронный адрес, прикрепил к письму увесистый файл рукописи и нажал на кнопку «Отправить». Мне показалось, что загрузка заняла целую вечность. Снизу послышался голос Амелии. Она искала меня и выкрикивала мое имя. Я с тревогой смотрел на дверь. От беспокойства мои пальцы стали неуклюжими и влажными. «Ваш файл отправлен», — прозвучал противный женский голос, который по какой–то причине нравился моему сетевому провайдеру. Через некоторое время тот же голос сообщил: «Вы получили письмо».

Как только я отсоединил ноутбук от телефона и вытащил флэшку, где–то внизу завыла сирена. В тот же миг за моей спиной раздался грохот, и я, повернувшись на каблуках, увидел, что с потолка на окна начали опускаться тяжелые металлические жалюзи. Они двигались очень быстро, сначала закрыв от меня небо, затем море и дюны. Сияние зимнего дня сменилось сумерками. Стальная рама раздавила последние лучики света, и комната погрузилась во мрак. Я на ощупь направился к двери и, приоткрыв ее, отшатнулся от резкого воя сирены. Мой живот завибрировал от сильного звука.

В гостиной происходил тот же самый процесс: жалюзи упали с потолка, словно железный занавес. Я споткнулся в темноте, ударился коленом о какой–то острый угол и выронил телефон. Когда я нагнулся, чтобы поднять его, сирена замерла на высокой ноте и со стоном замолкла. Я услышал тяжелые шаги на лестнице. Во мрак комнаты вонзился клинок света. Он поймал меня в нелепой позе — на корточках — как крадущегося вора. Мои руки взметнулись вверх, закрывая лицо: пародия на жест вины.

— Извините, сэр, — донесся из темноты озадаченный голос охранника. — Мы не знали, что кто–то поднялся сюда.

* * *

Это была тренировка. Они устраивали ее раз в неделю. Кажется, ее называли «блокировкой объекта». Люди Райнхарта установили в особняке такую систему безопасности, которая защищала гостей от террористических атак, похищения, ураганов, профсоюзных пикетов, всевозможных государственных комиссий и прочих кошмарных организаций из Fortune 500[20], которые любили шляться по ночам вокруг жилищ несчастных богачей. Когда жалюзи поднялись и бледный свет Атлантики проник обратно в комнату, Амелия вошла и извинилась за доставленные мне неудобства.