ПОЛИТИКА: История территориальных захва­тов. XV—XX века: Сочинения - Евгений Тарле

В самом конце XVIII в. (1792 г.), по данным, собранным в 1800 г. на острове Куба, общая цифра населения была 272 300 человек, из них 54 150 вольноотпущенных и 84 890 рабов, уже в 1835 г. численность населения поднялась до 800 000 человек, а число рабов увеличилось до 300 000, Производство сахара развилось так грандиозно, что в 30-х годах XIX в. Куба производила около 1/5 всего сахара, потребляемого в Европе, а в 1857 г. 1/3 всей европейской потребности в нем обеспечивалась сахаром, вывозимым с острова Куба. На Пуэрто-Рико в 1794 г. насчитывалось 30 000 белых, 2000 вольноотпущенных и 17 500 рабов, на Сан-Доминго в испанской части острова в 1788 г. — 30 000 белых, 80 000 вольноотпущенников и 15 000 рабов. И только на острове Маргарита соотношение иное: 1000 белых, 300 вольноотпущенных и 4000 рабов. В общем во всех испанских владениях на Антильских островах (Куба, Пуэрто-Рико, испанская часть Сан-Доминго) к концу XVIII в. количество рабов вовсе не превосходило белых до такой степени, как рядом, на тех же Антильских островах, во французских и английских владениях, напротив, белых было больше, чем рабов.

Это численное соотношение отчасти объясняет и сравнительную редкость рабских восстаний и даже отдельных актов террористической мести со стороны рабов против их безжалостных мучителей и эксплуататоров. Раб был зажат в этих населенных белым людом колониях, как в железных тисках, бежать и скрыться было труднее, чем на соседней (английской) Ямайке или на соседней (французской) Гваделупе. Круговая порука, основанная на страхе за собственную жизнь, сплачивала в одну враждебную рать против рабов все белое население испанской колонии — и плантатора, и торговца, и ремесленника, которые около него кормились, и даже портовых носильщиков и грузчиков, видевших в беглом рабе конкурента по поискам заработка.

Но все же случаи мести, протеста, насилия против насилия бывали и в испанских колониях. Чаще всего это выражалось в убийстве плантатора или надсмотрщика, или в поджоге хозяйской гасиенды (плантаторского дома), или в порче и убое скота, принадлежащего плантатору.

Плантаторы стояли на вершине социальной лестницы. Они составляли аристократию колонии, из их среды нередко назначался (но всегда приказом из Мадрида) губернатор, в их руках были и администрация и суд. Пониже их стояли купцы, судовладельцы, крупные скупщики колониальных продуктов, владельцы движимых капиталов, так или иначе зарабатывавшие на скупке, транспорте и перепродаже продуктов плантационного хозяйства. Ремесленники стояли ниже их и с ними не смешивались, так же как сами купцы и колониальные финансисты с большим трудом допускались в «аристократический» круг. Были, но не в большом числе, в испанских колониях и свободные мелкие хуторяне-земледельцы. Они не играли почти никакой роли вплоть до середины XIX в. Наконец, пред-пролетарский элемент, рассеянный по портовым городам и никак не спаянный, был текучим, непостоянным элементом испанских колоний XVI–XV1I1 вв. Не только из их среды, но и из среды более имущей вербовалась громадная масса контрабандистов. Из них же составлялись отчасти те отряды добровольцев, которые устремлялись за позднейшими конкистадорами в поисках неоткрытых или необследованных земель или в погоню за золотом и серебром.

Серебро в Потоси, алмазы в португальской Бразилии были впервые открыты именно такими отрядами, шедшими часто совсем наобум, на веру неопределенным слухам и фантастическим рассказам местных жителей, И если им везло, то они превращались в плантаторов, вернувшись в старые колонии, откуда пустились на поиски, или в новых местах, где почва, климат и другие условия позволяли это сделать. А если им казалось более подходящим «пахать море, а не землю», по характерному португальскому выражению тех времен, то они становились судохозяевами, купцами или пиратами (эти три специальности тесно увязывались тогда), а товарищей, которым меньше повезло, чем им, они вербовали в напарники, в экипаж купеческого или пиратского судна. По наблюдениям современников выходит, что неимущие переселенцы из Испании в ее заатлантические колонии редко засиживались в качестве чернорабочих, портовых носильщиков и т. п. в тех городах, где они высаживались с корабля. Пожив год, другой и осмотревшись, они начинали мечтать о перемене участи. Девственная, необъятно огромная страна на материке, громадные малообследованные недра больших островов, совсем незаселенные мелкие острова Вест-Индского архипелага, заманчивая жизнь и прибыльная деятельность контрабандистов или пиратов — все это срывало с места и манило вдаль. Более устойчивыми элементами, тоже из класса людей, кормившихся исключительно своим личным трудом, были подмастерья и рабочие ремесленных мастерских. Цеховой строй, несмотря на попытки перенести его в колонии, плохо прививался там. Да и очень мало было мастерских и обученных рабочих.

Постепенному, но все более явственному ослаблению испанского могущества способствовала длительная напряженная борьба против Нидерландов и Англии.

Восстание Нидерландов против Испании и вступление их в историю колониальной политики мы рассмотрим на основе отмеченного выше принципа. Мы устанавливали, что военным взрывам всегда предшествует подготовка подспудных сил, которые проявляются в действии только тогда, когда одна из заинтересованных сторон не находит себе другого выхода. Мы должны, следовательно, предпослать изложению непосредственно нашей темы характеристику причин, побудивших нидерландскую буржуазию пойти на страшный риск, втянув свою страну в долголетнюю тяжелую войну, иначе говоря — краткий обзор экономического и международного положения Нидерландов начиная с конца XV и до середины XVI в.

К выводу, что открытая война с Испанией стала неизбежна, первыми пришли Нидерланды.

Удар, нанесенный Нидерландами по испано-португальскому владычеству, знаменовал не только войну одной торговой нации против другой с целью экономического освобождения от власти колониального капитала. Война шла под лозунгами, которые позволяют определять ее как первую (не считая потерпевшей крах крестьянской войны в Германии 1525 г.) успешную буржуазную революцию, принимая английскую против Стюартов — за вторую, восстание американских колоний против Англии — за третью, а французскую революцию 1789 г. — за четвертую.

Впервые борьба одного государства с другим сплелась, правда в самом зачаточном виде, с выработкой программы, вернее принципов, оставивших неизгладимый след на последующих поколениях буржуазии ряда европейских стран. Нидерландцы отстаивали буржуазное освобождение от феодальных оков. Наряду с экономическими они выставляли чисто политические требования, они добивались свободы совести, права населения страны выбирать себе веру независимо от религии, которой придерживается ее государь, прекращения произвольных по приказу короля или инквизиции арестов, т. е. свободы личности, права народа уплачивать только те налоги, в голосовании которых они участвуют, одним словом, права политического самоуправления. В истории Европы такие требования формулировались впервые.

Что представляла собой Испания в экономическом отношении к началу нидерландской войны? В XIV и XV столетиях товарно-денежные отношения развивались медленно, и они приводили к консервации феодальных отношений. Лишь в XVI в., вследствие того что Америку открыли испанские мореплаватели, что первые конкистадоры вышли из Испании, что им достались в руки серебряные рудники Потоси — нынешней Южной Боливии, — а позднее и золотые россыпи, в Испанию, как уже упоминалось, хлынул такой поток драгоценных металлов, что необычайно быстрый темп обогащения, казалось, делал эту страну сильнейшей в Европе. Но все же тут было больше видимости, чем солидного укрепления финансов казны или хотя бы правящих классов. Феодальный строй препятствовал оплодотворению и приумножению капиталов. Земледелие в Испании было запущено, промыслы и мануфактурное производство распространялись слабо, а промышленность влачила жалкое существование. Товаров для вывоза Испании не хватало, а с XVI и еще больше с XVII столетия сначала Испания, а потом и вся Северо-Западная Европа стали как бы воронкой, через которую золото Нового Света, проходя и не задерживаясь, устремлялось в Индию в уплату за индийские товары, а также в страны Европы, где развитая мануфактурная промышленность производила товары значительно дешевле испанских. Даже испанское судостроительство было ничтожно: оно ограничивалось суденышками или просто лодками, пригодными преимущественно для каботажного плавания. Испания закупала суда у тех же нидерландцев, у англичан, у ганзейских купцов, распродающих их за невозможностью использовать самим. Таким, образом, испанцы поощряли не только вывоз товаров из Индии, но и развитие европейского судостроения. Но в результате одностороннего развития хозяйства богатая и суверенная Испания постепенно становилась нацией зависимой, страной, которая только покупает у других европейских стран, а не производит нужных товаров.