Жара - Эд Макбейн

Во время обычной слежки в подземке в преследовании участвуют двое детективов. Каждый из них садится в вагон, соседний с тем, в котором едет подозреваемый, и встает у застекленной двери, ведущей из вагона в вагон. Все как в детективных романах. В последние годы увидеть что-то сквозь эти застекленные двери сделалось не так-то просто, потому что они сплошь расписаны. Нужно было вглядываться сквозь надписи и присматривать за подозреваемым, обложенным с обеих сторон, чтобы быть готовым выйти вслед за ним. Но сейчас, как ни странно, эти росписи были на руку Клингу. Посмотрев на стекло в двери, он обратил внимание, что оно расписано только снаружи, темно-синей краской, так что сквозь него было ничего не видно, но зато создавался зеркальный эффект, так что Клинг мог хорошо видеть отражение Огасты, даже стоя к ней спиной.

Она села лицом к платформам и каждый раз, как поезд тормозил, напряженно всматривалась сквозь разукрашенные окна. Клинг насчитал девять остановок. На Хоппер-стрит она внезапно встала и двинулась к выходу. Клинг вышел на платформу одновременно с ней. Она свернула налево и поспешно направилась к выходу на улицу. Ее каблучки звонко щелкали по полу. Его жена ужасно спешила. Клинг последовал за ней, держась на безопасном расстоянии. Дошел до конца платформы, толкнул дверь и увидел ее уже наверху. Ее длинные ноги так и мелькали, сумочка болталась на плече.

Он взлетел по лестнице через две ступеньки. После сумрака тоннелей солнечный свет показался ослепительным. Клинг быстро посмотрел на угол, обернулся в другую сторону и увидел ее: она стояла у светофора, ожидая, пока зажжется зеленый свет. Клинг остался на месте. Через улицу он перешел одновременно с Огастой и последовал за ней, держась на расстоянии квартала. На часах рядом с банком было уже полпервого. А следующая встреча Огасты была назначена на два, на другом конце города. Видимо, ленчем она решила пожертвовать... Вопреки очевидности, Клинг отчаянно надеялся, что ошибается. Он бы отдал свою правую руку за то, чтобы Огаста зашла в одну из столовых или ресторанов, которых в этой части города было полным-полно. Но она продолжала быстро шагать по улице, не глядя на названия улиц и номера домов. Видимо, она точно знала, куда направляется. Этот район представлял собой смесь картинных галерей, бутиков и магазинчиков, торгующих антиквариатом, цветами, обувью, бижутерией и прочей мишурой. Огаста шла в сторону Скотч-Мидоус-парка, расположенного в самом сердце квартала, населенного художниками. «Художник, – подумал Клинг. – Этот сукин сын – художник».

Он прошел вслед за ней два квартала, до угла улиц Хоппер и Мэттьюз. Потом Огаста внезапно, ни на миг не замедляя шага, не глядя на номер дома – она явно была здесь не в первый раз, – свернула в подъезд одного из старых зданий, которые когда-то были фабричными, а теперь превратились в жилые дома, квартирная плата в которых была просто астрономической Клинг подождал пару минут, заглянул в дверь, чтобы убедиться, что в подъезде никого нет, и вошел в вестибюль. Стены были выкрашены в темно-зеленый цвет.

Лифта не было – только железная лестница в конце вестибюля, вроде той, что вела в помещение для детективов у них в участке. Клинг прислушался – у хороших копов слух тренированный – и услышал слабое цоканье каблучков где-то наверху. В вестибюле висел список жильцов. Клинг поспешно просмотрел его, боясь, что Огаста вдруг вернется, спустится вниз и обнаружит в вестибюле его.

Потом он снова вышел на тротуар. В доме было шесть этажей. В каждом из верхних этажей на улицу выходило по четыре окна. Скорее всего на каждом этаже не одна квартира. Клинг записал адрес в блокнот – Хоппер-стрит, 641, – пересек улицу и зашел в закусочную на углу. Взял отсыревший гамбургер и тепловатый гоголь-моголь и сел к окну, следить за домом напротив. Часы на засаленной стене показывали 12.40. Клинг проверил время по своим часам.

В час он заказал еще один гоголь-моголь. В половине второго он попросил принести холодный кофе. Огаста появилась только без четверти два. Она немедленно подошла к краю тротуара и остановила такси. Клинг допил кофе, потом снова вошел в дом 641 и списал все имена жильцов. Жильцов было шесть. Шесть подозреваемых. Торопиться было некуда – все, что могло случиться, уже случилось. Он сел в подземку и поехал на другой конец города, в ателье Джефферсона и Уайета, где его жена должна была быть в два часа. Он ждал на тротуаре на противоположной стороне улицы – она вышла около пяти, – и проводил ее пешком до ее агентства на Керрингтон-стрит. Он издали смотрел, как она поднялась на крыльцо узкого здания.

Потом снова сел в подземку и поехал домой.

* * *

Когда Джонатан Ньюмен впустил Кареллу и Дженеро в свой фешенебельный номер на верхнем этаже отеля «Пирпойнт», на нем не было ничего, кроме свободных брюк. Он сообщил детективам, что только что принял холодный душ и все равно задыхается от этой проклятой жарищи. Кондиционер работал на полную мощность; в номере было довольно-таки прохладно. Но Ньюмен обливался потом, и Карелла подумал, что это неудивительно. Он в жизни не видел такого волосатого человека. Ньюмен был чуть повыше Кареллы, примерно шесть футов два дюйма. Лохматая рыжая голова, рыжая бородища, закрывающая пол-лица, и густая рыжая шерсть на груди, руках и спине. Он был здорово похож на орангутанга. Такой же густой мех, и того же цвета. Он подошел к столику, на котором стоял стакан, набитый тающими кубиками льда, и спросил детективов, не хотят ли они чего-нибудь выпить. Оба отказались.

– Когда наконец кончится эта жара? – вздохнул он.

– Говорят, где-то на той неделе, – ответил Карелла. – Может быть.

– Когда я уезжал из Сан-Франциско, там было так хорошо! – сказал Ньюмен. – Знаете, мы его зовем городом сквозняков. И не зря! Там все время такие славные ветерки... Как здесь люди вообще живут летом?

– Но ведь вроде бы и вы здесь когда-то жили, разве нет? – спросил Карелла.

– Только до тех пор, пока не стал достаточно взрослым, чтобы выбирать самому, – ответил Ньюмен. – На самом деле я демобилизовался из флота на Западном побережье и решил остаться там. Самое лучшее решение, какое я принял за свою жизнь. Знаете, чем я там занимаюсь?

– Нет, – сказал Дженеро. – А чем?

Он слушал очень внимательно. Карелла подозревал, что Дженеро заворожен – впервые в жизни он видит говорящую обезьяну!

– Гробы делаю, – сказал Ньюмен.

– Гробы? – переспросил Дженеро.

– Гробы, – кивнул Ньюмен. – До флота я занимался рекламой, а потом пошел добровольцем, чтобы малость встряхнуться – тем более что меня бы все равно призвали. Меня сделали лейтенантом, потому что я закончил университет Рэмси, знаете?

– Знаем, – сказал Карелла.

– Знаем, – подтвердил и Дженеро, но как-то неуверенно.

– А потом я вышел в отставку и сразу решил остаться на побережье. И спросил себя: чем мне хочется заниматься? Снова рекламой? Если бы я хотел заниматься рекламой, мне надо было бы вернуться обратно на восток, верно? Настоящая реклама – на востоке. И я сказал себе – нет, это не для меня. Никакой рекламы! И я спросил себя: что рано или поздно понадобится любому человеку? Вот как вы думаете?

– И что же? – спросил Дженеро, хотя заранее знал ответ.

– Гроб! – ответил Ньюмен. – Рано или поздно мы все отправляемся в это большое небесное агентство, верно? И для этого большого путешествия всем нам необходим гроб. Вот их-то я там и делаю. Гробы. Я наладил производство гробов.

Карелла молчал.

– Ну вот, и я приехал сюда по делу – хотя, надо признаться, отчасти и для собственного удовольствия, – вы ведь не побежите докладывать в налоговую полицию, верно? – а тут мой бестолковый братец покончил жизнь самоубийством, и его похоронили в гробу, который сделал не я! Ну что ж поделаешь... – вздохнул Ньюмен, осушил свой стакан и подошел к встроенному бару, чтобы налить себе новую порцию. – Эй, ребята, вы точно не хотите?

– Мы на службе, – ответил Дженеро.

– Ну и что? – удивился Ньюмен.

Дженеро, похоже, начал колебаться.

– Нет, спасибо, нам нельзя, – поспешно сказал Карелла. – Мистер Ньюмен, когда вы приехали?

– Двенадцатого июля. Тогда тут было здорово, помните? Проклятая жарища началась потом. Это просто невыносимо, честное слово! – сказал он и бросил в стакан четыре кубика льда.

– И с тех пор живете здесь?

– Ага, – сказал Ньюмен. Он взял бутылку с тоником и плеснул поверх джина и кубиков льда.

– Виделись ли вы со своим братом до его смерти?

– Не-а.

– Почему?

– Мы с ним не ладили.

– Многие люди не ладят со своими братьями, – вставил Дженеро. Потом посмотрел на Кареллу и пожал плечами.

– Тем более с тех пор, как он запил, – продолжал Ньюмен.

– После смерти вашего отца, – уточнил Карелла.

– Ну да, два года назад. До того-то он был вполне себе ничего, если не считать того, как он обошелся с Джессикой.