Александр II. Воспоминания - Юрьевская Екатерина

По окончании этой церемонии император с женой отправились завтракать. Когда царь выходил из-за стола, ему передали письмо от министра внутренних дел, который сообщал ему об аресте Желябова. Немного времени спустя Лорис-Меликов прибыл во дворец, чтобы лично доложить царю обо всех обстоятельствах, сопровождавших арест этого страшного анархиста. В своем докладе он указал, что по данным следственного материала можно заключить о неминуемой близости нового покушения.

В связи с этим Лорис-Меликов советовал государю не ездить на следующий день на обычный развод караулов. Александр был удивлен этим предостережением и нашел его излишним. Не располагая достаточными данными, чтобы подтвердить свое беспокойство каким-нибудь определенным фактом, Лорис-Меликов не счел себя вправе настаивать. К тому же император, казалось, дожидался перехода к обсуждению другого чрезвычайно важного дела. Заметив в руках у Лорис-Меликова папку с интересовавшим его делом, он взял ее у него. Внимательно прочтя одну из бумаг, Александр подписал ее.

Это был манифест о введении народных представителей в состав Государственного совета. Этот первый акт, ограничивавший самодержавную власть, должен был стать началом новой эры для русского народа.

Государь наскоро подписал остальные бумаги и отпустил Лорис-Меликова. Поднявшись сейчас же к жене, он сказал ей со вздохом облегчения:

– Это сделано. Я подписал манифест. В понедельник утром он появится в газетах и, надеюсь, произведет хорошее впечатление. По крайней мере, русский народ увидит, что я дал ему все, что было возможно. И все это – благодаря тебе.

– Я счастлива, – ответила Екатерина Михайловна, приникая к нему долгим поцелуем.

В то же время г-жа Шебеко, входившая в вестибюль дворца, встретила Лорис-Меликова, который с сияющим лицом спускался с лестницы.

Он отвел ее в сторону:

– Поздравим друг друга, дорогая Варвара Игнатьевна, – сказал он. – Сегодня великий день в истории России.

Г-жа Шебеко с самого начала была посвящена в эту подготовлявшуюся реформу и умно и отважно защищала ее всегда перед государем. Сияющий Лорис-Меликов открыл перед ней свою драгоценную палку, и она увидела под манифестом три подписи:

Александр

Александр, цесаревич

Константин, генерал-адмирал.

Прощаясь с г-жой Шебеко, Лорис-Меликов сказал ей:

– Я сейчас же отвезу манифест в типографию, чтобы он мог быть опубликован послезавтра.

Вечером император обедал у своей супруги. Он пригласил к 9 часам г-жу Шебеко, не желая провести без нее этот важный день. Когда она пришла, царь предложил ей сыграть партию в ералаш. Во время игры она сообщила царю, что Лорис-Меликов посвятил ее в подробности ареста Желябова и поделился с ней своими опасениями относительно возможности новых выступлений террористов.

Г-жа Шебеко со всей свойственной ей энергией умоляла царя не ездить на следующий день на «развод». Княгиня Юрьевская поддержала ее, напоминая царю, что и сама уже просила его об этом несколько часов назад.

Веселым и беззаботным тоном царь возразил им:

– Почему бы мне не поехать завтра на развод? Не могу же я оставаться затворником в своем дворце? – И, раздавая карты, он перевел разговор на другую тему.

* * *

На следующий день, в воскресенье 13 марта, после обедни и работы со своими министрами царь, наскоро позавтракав, пришел проститься с женой перед отъездом на парад. Держа на коленях одну из своих дочерей, Александр сообщил княгине, как он намерен провести этот день. Через полчаса он поедет в Михайловский манеж, чтобы присутствовать на разводе караулов. Оттуда он отправится к своей кузине великой княгине Екатерине, живущей вблизи манежа. Без четверти три он будет дома.

– Если хочешь, мы тогда поедем вместе в Летний сад, – предложил царь.

Екатерина Михайловна согласилась, и было условлено, что ровно в три четверти третьего она будет дожидаться его, одетая для прогулки.

Александр выехал в три четверти первого из Зимнего дворца в карете, сопровождаемый шестью терскими казаками. Седьмой помещался на козлах, слева от кучера. Трое полицейских чинов, в числе которых был полковник Дворжицкий, следовали за царской каретой в санях.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

По традиции, идущей еще от Павла I, император присутствовал каждое воскресенье на разводе караулов. Церемония происходила обычно в одном из обширных манежей, которыми гордился петербургский гарнизон и где свободно могло бы построиться несколько эскадронов.

Царя окружала блестящая свита из великих князей и генерал-адъютантов. Иностранные послы были тоже в числе приглашенных. Из них в этот день присутствовали: генерал фон Швейниц, германский посол граф Кальноки, посланник Австрии и французский посол генерал Шанци.

Во время парада царь удостоил каждого из присутствующих любезной улыбкой или дружеским словом. Давно уже у него не было такого спокойного и непринужденного вида.

После парада Александр отправился в Михайловский дворец к своей любимой кузине великой княгине Екатерине, где выпил чашку чаю.

В четверть третьего он снова сел в карету и поспешил в Зимний дворец, сопровождаемый той же охраной. По Инженерной улице кортеж доехал до набережной, обычно пустынной, расположенной между Екатерининским каналом и садами Михайловского дворца.

Имея, таким образом, перед собой большое пространство, орловские рысаки царского экипажа пошли полным ходом, так что сопровождавшие его казаки принуждены были галопом следовать за ним.

Несколько полицейских агентов, расставленных там и тут, наблюдали царский проезд. Мальчуган, тащивший по снегу небольшую корзину, офицер, два-три солдата, какой-то молодой человек с длинными волосами и с маленьким свертком в руке – и больше никого на этой широкой, тихой улице.

Как раз в ту минуту, когда царская карета поравнялась с молодым человеком, он бросил свой пакет под ноги проезжавшим рысакам.

Страшный взрыв, густое облако дыма и снега, звон стекол и треск дерева, наконец, крики и стоны… – и зрелище предстало во всем своем ужасе.

Двое казаков и мальчик, тащивший корзину, были распростерты на земле. Рядом лежали убитые лошади. Задняя часть кареты была вывернута. На снегу темнели лужи крови и валялись осколки выбитых стекол.

Император, который остался цел и невредим, поспешил к раненым. Но уже со всех сторон сбегался народ. Соскочивши с саней, полицейские чины схватили покушавшегося, который упал, пытаясь бежать.

Полковник Дворжицкий, начальник эскорта, умолял царя сесть в сани и уехать как можно скорей. Но Александр хотел видеть анархиста, которого толпа грозила растерзать.

Когда он приближался к преступнику, кто-то из толпы спросил испуганно:

– Вы не ранены, ваше величество?

Царь ответил:

– Нет, со мной ничего не случилось, слава Богу.

Тогда покушавшийся поднял на него глаза и со злой усмешкой крикнул ему:

– Не слишком ли рано вы благодарите Бога?

В ту же минуту какой-то неизвестный, стоявший у перил канала в двух метрах от царя, бросил что-то в воздух. И второй громовой взрыв поднял новый вихрь дыма и снега.

Когда облако рассеялось, увидели на земле среди прочих жертв Александра II. Он пытался приподняться, опираясь на руки; лицо его было окровавлено, пальто изорвано, ноги обнажены и раздроблены. Кровь ручьем текла из его ран, кругом валялись клочья вырванного мяса. Его открытые глаза ничего не видели, губы бормотали бессвязно:

– Помогите мне… Жив ли наследник?.. Снесите меня во дворец… Там умереть…

С большим трудом царя уложили в сани полковника Дворжицкого и отвезли в Зимний дворец.

Княгиня Юрьевская спокойно сидела у себя, в шляпе и в пальто, ожидая возвращения мужа, когда вбежавший слуга испуганно крикнул:

– Идите скорей, княгиня, его величеству плохо.

Ни на минуту не теряя присутствия духа, Екатерина Михайловна подбежала к шкафу с лекарствами. Передав слуге несколько пузырьков с медикаментами, которыми Александр иногда пользовался, она быстро спустилась в кабинет императора.