Три пятнадцать - Джослин Джексон

Зайки жил у нас почти тринадцать месяцев, дольше остальных псов-приемышей. Босс до сих пор называет то время Годом Шепота: Зайки попал к нам замученным и, стоило повысить голос, пугался и делал огромные лужи. Он был из мелких терьеров, но мочевой пузырь, похоже, занимал девять десятых его тела.

Мама в жизни не снимала меня, Босса или собак-приемышей. Ей нравилось снимать не свою жизнь, а чайные сервизы, садовых ящериц, чужих малышей в шляпах, интересные трещины на асфальте. На этой фотке Зайки был шелковистым шариком медового цвета со смеющейся мордой и на траве стоял уверенно. Наверняка мама сфотографировала его аккурат перед тем, как отдать. Я сунула снимок в задний карман.

За последний фотоконтейнер я взялась, раздосадованная тем, что пока нашла лишь снимок пса, которого Лиза сбыла с рук три года назад. Если бы детектив из телесериала порылся в моей комнате, он наверняка узнал бы мой возраст, имя моего лучшего друга, что я ненавижу математику, но люблю естествознание и что у меня зависимость от клубничной жвачки, которая, как уверяет Босс, испортит мне зубы. Очень хороший детектив нашел бы под отлетевшей половицей стратегический запас тестов на беременность и сделал бы кучу интересных выводов о моей несуществующей половой жизни. В Лизиной комнате не было ничего интимнее трусиков, по которым я догадалась, что моя мама предпочитает танга.

В последнем контейнере лежали только фотоальбомы, которые Босс купила на распродаже в «Доллар Дженерал». Лиза называла альбомы Старыми Девами, во-первых, из-за вычурных обложек с цветочками (словно для весенней свадьбы!), а еще потому, что «никто не засунет ни единой фотографии между их девственно-белыми страницами».

Я стояла на коленях, озираясь по сторонам. Искать больше негде. Презрительно фыркнув, я по одной вытащила Старых Дев из контейнера, чисто для самоуспокоения.

Из третьей выпал бархатный мешочек, темно-фиолетовый, по длине и ширине почти такой же, как Старая Дева. Открыв альбом, я увидела, что Лиза вырвала кучу пустых страниц и на их место положила мешочек. Цветом бархат напоминал мешочки, в которых продают виски «Краун Роял», только ведь моя мама не пьет. К тому же мешочек растянулся так, словно в нем лежало нечто прямоугольное, а не бутылка.

– Завтрак! – заорала с кухни Босс в самый неподходящий за всю историю момент.

– Секунду!

Я потянула за шнурочек, открыла мешок, наклонила, и из него выскользнула деревянная коробка. Впереди на ней была золотая защелка, к счастью, без замка. Я поглубже вдохнула, чтобы успокоиться, нажала на защелку и подняла крышку.

Что это, я сообразила не сразу. Внутри коробку обтянули тем же фиолетовым бархатом и разложили по углублениям странный набор: две розовые трубки, большую и поменьше, гладкие каменные шарики, каждый размером с резиновый мячик-попрыгун, и что-то маленькое, кривое, цвета слоновой кости. Я взяла ту трубку, что побольше. С одного конца она была тупой, с другого конусообразной, на ощупь прохладной и слишком тяжелой для пластика. Я встряхнула трубку – внутри что-то загремело. С плоского конца на трубке нащупывалась неровность. «Крышка», – с бешено бьющимся сердцем подумала я, но, едва сдвинула ее, трубка ожила и завибрировала. Я выронила трубку и взвизгнула от страха.

– Яичница стынет! – крикнула Босс.

– Ради бога, оставь меня в покое хоть на секунду! – заорала в ответ я. Прозвучало по-настоящему зло, Босс не ответила, и я вдруг испугалась. А если Босс оскорбится, решит задать мне перца и застукает в Лизиной комнате среди жутких интимных игрушек?

Брошенную трубку я подняла, словно дохлую мышь – кончиками пальцев, но потом сообразила, что ее нужно отключить, иначе будет гудеть в своей коробке, пока Босс по звуку не разыщет. Я схватила трубку за основание, с негромким «Фу-фу-фу!» повернула крышку, сунула трубку в коробку, коробку в мешочек, мешочек в альбом, альбом в фотоконтейнер, который задвинула подальше под койку. Поднявшись, я попятилась к двери и выглянула в коридор. Никого.

Я бросилась в ванную и вымыла руки такой горячей водой, что кожа покраснела. Жаль, «Клорокса» под рукой не оказалось. Интересно, Лиза брала эту коробку в лес на «друидство»? От таких мыслей снова захотелось вымыть руки.

– Хорош в детство играть! – зашипела я на Мози в зеркале.

На моей памяти мама ни разу не приводила домой бойфрендов, хотя мужчины звонили, спрашивали ее, а сообщений не оставляли. Порой я слышала, как она возвращается домой часа через три после закрытия «Вороны». Разве я не в курсе, что Лиза любит мужчин, а те отвечают взаимностью? К тому же теперь я знаю ее самый главный секрет. Он связал нас в тысячу раз сильнее, чем коробка с мерзкими гуделками, сильнее, чем ее религия, в которой не почитается ни один из известных мне богов.

Когда я пришла на кухню, Босс мыла посуду у раковины.

– Привет, солнышко, завтрак на столе! – как ни в чем не бывало проговорила она.

Я пронзила затылок Босса испепеляющим взглядом, но она ничего не почувствовала. Моя тарелка стояла на обычном месте – перед стулом у здорового Лизиного бока. Сегодня на то место садиться не хотелось. Я устроилась напротив Лизы, спиной к Боссу, и придвинула к себе тарелку.

– Привет, Лиза!

Мама заглянула мне прямо в глаза, издала звук, означающий «Мози-детка», и меня снова захлестнуло счастье, такое, что захотелось перегнуться через стол и поцеловать ее в инсультную щеку. Но я лишь сидела, болтала ногами и смотрела на нее до тех пор, пока Босс не поторопила:

– Ну, ешь свой завтрак!

– Не хочется.

– Тебе нужен белок.

Я закатила глаза, и здоровая часть Лизиного рта дернулась вверх, словно мама тоже смеялась над глупостями правильного питания. Словно мы обе понимали: Босс не имеет никакого права заставлять меня есть.

– Не хочешь остаться дома? Если что, я выходной возьму.

Как представила целый день с Боссом, по-бабушкиному доброй, рассудительной и безотказной, ледяные мурашки побежали по спине табунами. Знай Босс, что я горластый кукушонок, которого Лиза притащила в ее гнездо, стала бы обо мне заботиться и пичкать остывающей яичницей? Жареные яйца смотрели на меня золотыми глазищами желтков. Недобро так смотрели.

– А контрольная по обществоведению? Я выметаюсь. – Заговорщицки улыбнувшись маме, я схватила тост, оттолкнула стул и чуть ли не рысью бросилась к входной двери, потом на улицу, подальше от проницательных глаз Босса.

К автобусу я пришла заранее, а когда тащила рюкзак на свое обычное место в хвосте, Красавец Джек Оуэнс поднял голову и убрал со лба длинную белокурую прядь.

– Привет, Мози! – сказал он.

– Привет! – пролепетала я, застыв на месте.

Наверное, я так и стояла бы разинув рот, пока не потекла бы слюна, но автобус дернулся, и меня швырнуло в хвост салона. Я плюхнулась на свое место, но тут КДО обернулся и одарил меня улыбкой. От этой кривоватой улыбочки через плечо у тысячи девиц из группы поддержки трусы попадали бы, раз-раз-раз, одни за другими.

Я быстро пригнулась и включила телефон. Большие пальцы набирали «ОМГ КДжекО знает мое имя», когда я заметила, что Роджер уже прислал пару сообщений. Первое, «#пропавших детей=0», пришло еще вчера.

Я закатила глаза. Роджер решил кровь из носу выяснить, где два года бродила моя мама и откуда взялась я. Вчера вечером он прислал пятьсот миллионов эсэмэсок, изложив свой безумный план в таких сокращениях, что мне показалось, будто я переписываюсь с местным клубом компьютерных гиков. Сотовый я отключила, когда Роджер написал, что шерстит архив новостей, дабы выяснить, сколько малышей таинственным образом исчезло за неделю, когда Лиза сбежала из дома. В расчет принималась только территория между Иммитой и Пэскагулой. Видимо, он не нарыл ровным счетом ничего, что совершенно неудивительно. Сама идея по гугловским картам восстановить маршрут, по которому пятнадцать лет назад скиталась хронически торчащая Лиза, – дохлый номер.

Во сне он явно не поумнел, потому что в первом утреннем сообщении спрашивал: «Где Л. стала работать в бегах?»

«Слу, твои конкуренты не дремлют! – настучала я. – КДжекО улыбнул всеми зубами. Я ж Мисс Могильник. Вот она, слава!»

«Слава=твоя судьба. Представь, чо было бы в Кэл. У нас Мози=Мисс Гавайский Инсульт. Ну».

«Утешил», – написала я и захихикала так громко, что пучеглазая девятиклассница в соседнем ряду буквально впилась в меня взглядом, хотя и до этого уже пялилась.

«Покажешь ее маршрут на карте. Встречаемся на крыше СС».

СС значит СуперСвинарник, а СуперСвинарником Роджер называет «Супербарбекю Чарли», дерьмовую забегаловку за моей школой. На крыше забегаловки десятифутовый рекламный щит со злобным человекообразным свином, типа, жирным, из комбеза телеса вываливаются. Раньше Роджер хотел спреем дорисовать кружок со словами «Загляни пожрать родни», но потом придумал, как по мусорному контейнеру забраться на крышу забегаловки, и там ему очень понравилось сидеть в тени огромного щита, поэтому внимания к нему решил не привлекать.