Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ДОМАШНЯЯ ЖИЗНЬ
ПИСЬМО 129–е
Любезный приятель! Первейшее мое попечение по возвращении в дом было о перевозке достального заготовленного для строения нового себе дома леса. Он сплавлен был уже давно с реки Угры, Окою к Серпухову и лежал тут на берегу. Отъезжая в степь, поручил я домашним моим как можно о перевозке его стараться, что ими и учинено было, и я застал уже самое малое количество оного неперевезенным.
Сей–то остаток хотелось мне скорей перевезть, также и нанять для распилки оного пильщиков и сею же осенью оный заложить, дабы весною тем ранее можно было начать строить. Все сие и успел я еще в том же октябре сделать: лес перевезли, пильщики наняты, и хоромы новые заложены были 21–го числа октября месяца.
Между тем покуда сие происходило, не преминул я объездить всех моих ближних соседей и со всеми ими по нескольку раз видаться, а 17–го числа сего месяца, как в день имянин моих, посетили они меня и мы начали осенние вечера провождать в частых между собою свиданиях, и я был с сей стороны соседом своим, Матвеем Никитичем, в сие время доволен. Напротив того все ми не таковы были довольны молодою женою брата Михаила Матвеевича.
Она все что–то удалялась от нас и не хотела никак прикраиваться к обычаям и обыкновениям нашим; а мы того меньше к ее обычаям и дурным привычкам, происходившим от дурного и самого подъяческого воспитания. Словом, чрез короткое время увидели мы, что была она нам худая семьянинка, ибо все ее родные не стоили ничего и были прямо подьяческой, да и дурной еще породы.
Кроме сего в конце сего месяца имел я удовольствие получить из Экономического Общества книжку, содержащую в себе VIII часть Трудов оного. Оно прислало мне оную, как к своему уже сочлену и опять при письме от г. Нартова, в котором уведомлял он меня, что и оба последние посланные от меня сочинения Обществом одобрены и определено их напечатать. Сие порадовало меня в особливости, ибо я, не получая долго никакого об них известия, начинал уже думать, что они обществу не понравились. Сие же уведомление стало побуждать меня к продолжению трудов и сочинениев моих и далее вперед.
Последующий за сим ноябрь месяц ознаменовался более болезнию моей дочери. Бедненькая больна была сперва страшным и даже с кровавым извержением сопряженным и ее до самой крайности доведшим кашлем. Мы все отчаялись уже о ее жизни и почитали ее погибшею. Не могу вспомнить без содрогания, как чувствительна была нам тогда болезнь сия, и к несчастию еще долговременная, и как много она нас огорчала и озабочивала. Истинно не знаю, как она уже спаслась от оной; а не успела она от сего кашля несколько освободиться, как должна была переносить уже другую болезнь, называемою лапухою, но к неописанному обрадованию нашему избавилась она и от оной. Во–вторых, достопамятно было то, что около сего времени все наше государство гремело славою и занималось разговорами о проявившемся в Петербурге русском лекаре Ерофеевиче, вылечивающим всех с преудивительным успехом, так что возмечтали об нем уже и Бог знает что, и почитали его уже сущим эскулапом.
Слава его через самое короткое время сделалась так громка, что обратились и поскакали к нему со всех сторон и краев России страждущие разными болезнями и многие действительно получали от него великое облегчение. Самый друг мой г. Полонский собирался к нему в сию зиму ехать и также полечиться от своей толстоты и водяной болезни, чувствуемой им у себя в ногах.
Словом, врач сей обожаем был почти всеми и составлял около сего времени феномен необыкновенный, и потому не за излишнее почел я поместить здесь некоторое ближайшее об нем известие и анекдоты, слышанные мною от очевидцев, а особливо от шадского соседа моего г. Соймонова, ездившего к нему с сестрою своею для лечения оной, и сделать сие для того, что легко статься может, что иных известий об нем не останется нигде. И вот что рассказывал мне об нем помянутый г. Соймонов:
«Ездил я, государь мой, лечиться с сестрою своею. Я был очень болен. Соседи мои могут засвидетельствовать, сколь я был слаб и в каком худом состоянии находился. Одышка превеликая, весь истончал, ничего не ел, одним словом, был при дверях смерти. Сестра моя была еще того слабее и хуже, а сверх того свело у ней еще и ногу, и все лекари не могли ей ничем помочь.
Приехавши в Петербург, старался я квартиру нанять поближе к нему. Нельзя сказать, сколь много наполнено было то место больными постояльцами и сколь квартиры были дороги; ибо всякий старался быть ближе, потому что его замучили призываниями, а притом ему и недосужно было разъезжать, ибо он сам приготовлял все лекарствы. Я был налегке, со всем тем малая квартира моя стоила мне по 20 рублей на месяц; однако, как я ни близко был, но не мог его к себе залучить, и принужден был кое–как сам до него добрести.
Живет он на Васильевском острову, во второй линии, в маленьком домике государевом, где он жил прежде уже шесть лет, как определенный лекарь при академии к малолетним. Пришедши к нему, нашел я его, сидящего на маленькой скамеечке и упражняющегося в переливании лекарств из склянок в скляночки. Половина горницы завешена была холстиною. Там два ученика перебирали травы, ибо лечит он все ботаническими лекарствами: и капли, и порошки, и мази все у него из трав, и все сам делает, а травы рвут бабы около Петербурга, и он говорит, что их везде много.
Обо мне было к нему рекомендательное письмо от одного моего родственника, ему знакомого. Сие письмо лежало у него на лавке еще не читанное, ибо он, действительно, грамоте не умеет. Он не старался его для того читать, что приятель мой, которого я с письмом к нему посылал, ему обо мне уже сказывал. Я пришед говорю ему:
— Василий Ерофеич!
— Что?
— Получили ль вы письмо от моего брата?
— Да вот оно: я его еще не читал.
— Да ведь оно обо мне писано.
— Так сказывай же, чем ты болен!
Не успел я ему начать сказывать, как человек двадцать начали также рассказывать ему свои болезни. А он все упражнялся в своей работе и ничего не говорил. «Кой чорт!», — думал я сам в себе. Но не успел я ему рассказать, как подает он мне скляночку с каплями.
— Вот эти капельки принимай по две чайных ложечки в красном вине, да поди вон туда, возьми травки, пей вместо чаю.
В самое то время закричал он ученикам:
— Дайте ему травы вместо чаю.
И они уже знали, какую давать.. Вот все, что происходило тогда у нас с ним при первом свидании.
На сих каплях и на траве держал он меня две недели, и я должен был только сказывать ему о переменах, происходивших со мною. Капли очень горькие и слабительные, действуют очень хорошо, трава же пить очень приятна и от удушья. От сего только мог я через неделю уже выходить, одеваться и обуваться в. сапоги и повсюду ездить.
- Огненный скит - Юрий Любопытнов - Исторические приключения
- Ларец Самозванца - Денис Субботин - Исторические приключения
- Похищенный или приключения Дэвида Бэлфура - Роберт Стивенсон - Исторические приключения
- Золотой лев - Уилбур Смит - Исторические приключения
- 100 великих крылатых выражений - Александр Владимирович Волков - Афоризмы / Исторические приключения
- Тень Земли: Дар - Андрей Репин - Исторические приключения / Прочее / Фэнтези
- Вещий Олег. Князь – Варяг - Наталья Павлищева - Исторические приключения
- История посуды. От глиняных черепков до императорского фарфора - Егор И. Кузнецов - Прочее домоводство / Исторические приключения
- Приключения студентов [Том I] - Сергей Минцлов - Исторические приключения
- «Уходили мы из Крыма…» «Двадцатый год – прощай Россия!» - Владимир Васильевич Золотых - Исторические приключения / История / Публицистика