Путь эльдар: Омнибус - Энди Чемберс

Пошатываясь и тяжело дыша, алайтокец вывалился из командной капсулы. Свет на мостике погас, так как «Фаэ Таэрут» пыталась перенаправить оставшуюся энергию на поддержание целостности поврежденного корпуса. Тревожные сигналы и голоса звучали, будто непрерывный артобстрел.

Всё потемнело, и корабль погрузился в безмолвие. Откуда-то с нижней палубы до Арадриана донеслись испуганные вопли пленников. Подковыляв обратно к пульту управления, он положил ладонь на тусклые геммы. Ничего не произошло.

— Она мертва, — пробормотал изгой, оцепенев от этой мысли. — «Фаэ Таэрут» мертва.

Глава 13

Бегство

Мир Крови и Слез

Когда настанет Конец Вселенной, развернется великое сражение, исход которого решит судьбу эльдарских душ. В час Рана Дандра мощь нашего народа будет противостоять Великому Врагу, свершится Последняя Битва против Хаоса, и всё сущее сгинет. Фуэган Пылающее Копье, Вестник Погибели, зачинатель Рана Дандра, созовет всех лордов-фениксов, создателей Путей, по которым ступает каждый эльдар, и воины эти объединятся на Хараншемаше, мире Крови и Слез. Там закончится их последний бой, и вселенная вновь познает мир.

Прощальный выпад Гессарта, горькое повторение истории с убийством Дарсона Де’вака, не сразил «Фаэ Таэрут» наповал, чего боялся Арадриан. Системы поддержания жизни функционировали на минимальном уровне, крохотные остатки психической матрицы ещё сохраняли активность. Связь тоже пострадала: когда Кхариас предложил содействие, принц корсаров услышал его голос, но не увидел изображения.

— Согласно устройствам обнаружения, звездолеты имперского эскорта менее чем в цикле пути, — доложил капитан «Наэстро». — Скомандуешь принять на борт твоих выживших?

— Нет, мы справимся, — прорычал в ответ изгой, не желая верить, что с его кораблем покончено. — Ещё есть время для ремонта. Если удастся восстановить генератор скольжения в Паутине, человеческие космолеты не смогут преследовать нас.

— На такой ремонт уйдет много циклов, причем необходима постановка в док, — Кхариас говорил спокойно, но алайтокец знал, что его подчиненный недолго останется на месте с протянутой рукой помощи. Риск оказаться под огнем мстительных имперских кораблей возрастал с каждым мгновением. — Подумай трезво, Арадриан.

Принц корсаров, который по-прежнему ощущал боль от симпатических ран, полученных через психосоматическое соединение со звездолетом в момент атаки, не собирался отступать. Он прекрасно помнил слова Таэлисьета, и возвратиться без «Фаэ Таэрут» означало претерпеть глубочайшее унижение.

— Подойди к нам, чтобы забрать пленников, — резко произнес изгой, после чего обратился к остальным эльдар, сидящим в тусклом свете командного зала: — Мы не покидаем корабль. Ещё есть время на починку генератора скольжения, я в этом уверен.

Несколько офицеров мрачно покачали головами.

— Кхариас прав, — сказала Лаэллин, отходя от своего пульта управления. — Здесь уже нечего спасать, а узники превосходят нас числом, четыре к одному. Если внутренняя переборка какого-нибудь трюмного отсека была пробита, они набросятся на нас. Нельзя тут оставаться.

— Чепуха! — Арадриан огляделся в поисках поддержки от других корсаров, но увидел только грустные лица и качания головами в полумраке. — Я не могу…

Тяжело вздохнув, он сполз на пол командной капсулы, опираясь спиной о главный пульт управления. Тончайшие «усики» энергетических сетей звездолета ласково гладили сознание алайтокца, и глаза его наполнялись слезами — не по себе, а по загубленному им кораблю. «Фаэ Таэрут» выживала на протяжении поколений, а теперь высокомерие изгоя сокрушило её.

Арадриан пытался что-то сказать, но комок в горле не позволил. Тяжело сглатывая и обливаясь слезами, принц корсаров вымолвил почти шепотом:

— Забирай выживших на борт, Кхариас. И приготовь орудийные батареи для уничтожения «Фаэ Таэрут», мы не оставим её в загребущих руках людей.

Наблюдая, как корпус флагмана разваливается под лазерной канонадой, изгой отчасти пожалел, что не остался на крейсере. Ему хотелось поступить так, но в последний момент инстинкт самосохранения оказался сильнее и глубже, чем желание избежать унижения, ждущего по возвращению к Лазурному Пламени, и Арадриан перебежал по абордажному мостику на «Наэстро».

Он не сможет привести обратно не только «Фаэ Таэрут», но и почти тысячу пленников, потерянных вместе с кораблем. На борту двух оставшихся звездолетов не было ни места для размещения людей, ни припасов для поддержания их жизни. Алайтокец оказался не настолько жестоким, чтобы оставить узников в трюме обреченного крейсера: их накачали наркотиками во избежание проблем, перегрузили обратно на имперские суда и оставили дожидаться прибытия союзников из эскорта. Учитывая, что основная масса заключенных содержалась на флагмане, не было смысла держать остатки на «Наэстро», поэтому этих людей тоже лишили сознания и перенесли на их космолеты.

Покинув обзорную галерею, Арадриан направился обратно в свою каюту. Эльдар, мимо которых проходил изгой, бросали на него презрительные или сочувственные взгляды; с презрением смотрели бывшие товарищи по экипажу, с сочувствием — те, кто служил на борту «Наэстро» или «Каэдэн Дарита». Вне зависимости от наказания, которое выберет для него Таэлисьет, на репутации алайтокца был поставлен крест. Да и без этого бывший принц понимал, что потерял всякую ценность не только в глазах Маэнсит, но и своих собственных.

Вернувшись в каюту, изгой пробормотал команду закрытия и опустился на кровать. На полу рядом с ней лежала небольшая заплечная сумка, в которую Арадриан собрал немногочисленные личные вещи с «Фаэ Таэрут». Запустив руку внутрь, алайтокец извлек сложенный пакетик высушенных пурпурных листьев дремолиста. Он не грёзил с тех пор, как поднялся на борт «Ирдириса», поэтому запах наркотика на мгновение показался незнакомым и пугающим. Страх исчез, как только всплыли былые воспоминания о снах и переживаниях, наполненных радостью и ощущением чуда.

Облизнув палец, Арадриан коснулся дремолистов, после чего поднес прилепившийся кусочек ко рту. Изгой снова вдохнул аромат, и на этот раз букет напомнил ему о полетах среди облаков, сотканных из грёз, и созерцании галактик, сияющих ослепительными звездами. Корсару подумалось, что именно сновидчество направило его по нынешнему пути — по дороге, закончившейся крушением надежд и отчаянием. Сняв кончиком языка высохший листок с пальца, Арадриан откинулся на твердом матрасе.

Эссенция дремолиста, как ей и полагалось, заструилась по телу, расслабляя мышцы и обволакивая разум. Закрыв глаза, изгой отключился от внешних раздражителей и начал тихо произносить заученные мантры, чтобы отделить восприятие от остального тела. Казалось, что его обволокли темнота и тишина, но не холодные и пугающие. Это оцепенение, напоминавшее теплые объятия, позволило Арадриану скользнуть в глубокие метагрёзы мемоснов.

Он сидел с Корландрилом на усыпанном цветами холме Эфирного Тора в куполе Великолепных Треволнений, смеясь над воробьями-полуденками, что токовали в кустах.

Он видел смирение на лице прощающейся с ним Тирианны и чувствовал тепло лежащей рядом Афиленниль.

Он ощущал касания Маэнсит в их первую совместную ночь на борту «Фаэ Таэрут». Наслаждение женщины продлилось недолго: из её глаз потекли кровавые слезы, и алайтокец бежал, ища спасения в свободной фантазии.

Вулканическое извержение выбросило блистающее зеленое пламя, вознося Арадриана к небесам, словно горстку пепла на перегретых ветрах. Ураганы ревели вокруг изгоя, крохотной песчинки среди ярящейся бури, и он поднимался всё выше, а внизу расстилались огненные равнины. Алайтокец долго порхал, перелетая с одного порыва на другой, ни разу снижаясь, только взмывая до тех пор, пока не исчезла сама земля, и эльдар не оказался в окружении звезд.

Теперь уже солнечные ветра подхватили нематериальную форму Арадриана, со свистом перебрасывая его по небесному своду, так, что бесплотное тело изгоя скользило между облаками туманностей и кольцами сверхновых. Он сам превратился в звездный свет, стал быстрым и легким, как мысль, а затем обратился в ничто: часть эфирной материи, что скрепляла Вселенную.

Воцарились мир и свобода.

Иногда Арадриан ел, иногда пил, хотя почти не замечал этих неравномерных перерывов в сновидениях. Когда его возвращению к метагрёзам угрожало бодрствование, — истинное пробуждение, вызванное физическими потребностями, — изгой вновь использовал дремолист, давая отпор реальному миру, чтобы продолжить исследование глубин и высот подсознания.