Царство юбок. Трагедия королевы - Эмма Орци

послал воздушный поцелуй по направлению к потолку. Людовик ничего не знал о смерти своей матери; даже у Симона не хватило мужества сообщить ему об этом, и в мрачном одиночестве заключения мысль о матери была единственной отрадой мальчика. Он вспоминал о счастливых днях, когда был с матерью, представлял себе ее лицо, ласковую улыбку и в таких отрадных мечтах незаметно заснул. Он видел во сне маму, тетку, сестру и даже гражданку Симон, которая смотрела на него с ласковой улыбкой, взяла на руки, обнимала, целовала, просила простить свое скверное отношение к нему, и слезы градом лились у нее при этом из глаз.

В эту минуту открылась дверь, и послышался грубый голос.

Этот голос разбудил мальчика; он открыл глаза и посмотрел вокруг; это все был сон, но он так ясно видел всех, а в особенности гражданку Симон и чувствовал ее объятия; мальчик провел рукой по лбу и почувствовал, что его волосы были совсем мокры, как бы смочены слезами.

— Что это значит, Жанна Мария? — спрашивал в это время сердитый голос Симона. — Зачем ты вставала с постели и зачем тебе понадобилось ходить в комнату этого мальчишки?

— Ты ушел, надо же мне было посмотреть, что он делает, — застонала она. — Я посмотрела, не убежал ли он, чтобы нажаловаться на нас конвенту.

— Пожалуйста, лежи спокойно, Жанна Мария! Я больше не оставлю тебя одну с этим мальчишкой. Вот лекарство, которое прислал доктор, а завтра он придет опять. Успокойся, Жанна Мария, тебе скоро будет лучше.

На следующее утро доктор Нодэн пришел снова; сапожник поднялся в верхний этаж к принцессам и велел маленькому Капету оставаться в передней и, если придет доктор, открыть ему дверь.

Когда вошел доктор, в комнате, кроме Людовика, никого не было; дверь в соседнее помещение, где лежала Жанна Мария, была закрыта.

— Сударь, — прошептал мальчик, — вы были вчера так добры ко мне и спасли меня от побоев; мне очень хотелось бы поблагодарить вас.

Доктор ничего не ответил, но так ласково посмотрел на мальчика, что тот отважился продолжать свою речь.

— У меня нет ничего, — проговорил он, покраснев, — чем я мог бы выразить вам свою благодарность; вот только эти две груши, которые мне дали вчера на ужин. Вы очень обрадуете меня, если возьмете их.

Он поднял на доктора умоляющий взор и, вынув из кармана своего поношенного, заплатанного костюмчика груши, подал их доктору.

Тут случилось нечто, что без сомнения привело бы в ярость Симона, если бы он в эту минуту вошел в комнату. Гордый доктор Нодэн, главный врач больницы, встал на колени пред бедным ребенком, у которого не было ничего, кроме двух груш, и, взяв эти груши, тихо проговорил:

— Благодарю вас, ваше величество; я никогда не получал более ценного и благородного подарка; клянусь вам, что буду вашим верным и преданным слугой.

Старик прижал к своим губам руку, подававшую ему груши, и две крупные слезы скатились из его глаз.

В коридоре послышались шаги. Нодэн быстро встал и, спрятав груши в карман, пошел в комнату больной, в тот самый момент, когда Симон, окончив свою ревизию, отворил дверь, ведущую в коридор.

Мальчик проскользнул вместе с доктором в комнату больной и, воспользовавшись тем, что никто не обращал на него внимания, пробрался в свою каморку и, опустившись на соломенный тюфяк, стал с бьющимся сердцем раздумывать о случившемся.

— Как поживает наша больная? — спросил доктор, опускаясь на стул около постели и приветливо кивая Симону.

— Скверно мне, — охая, проговорила больная, — сердце жжет как огнем: кажется, я скоро помру. Да и слава Богу: по крайней мере, не придется больше выносить муки, которые я терплю в этой ужасной тюрьме.

— Какие же это муки, гражданка? — спросил доктор, — Чем ты страдаешь?

— Я сейчас скажу тебе, гражданин доктор, отчего она страдает, — нетерпеливо воскликнул Симон. — Муниципальный совет оказал нам большую честь, доверив воспитание маленького Капета, но мы оба не привыкли сидеть взаперти и бездельничать. Мы целыми днями не видим пред собой ничего, кроме этого Капета, который всегда так таращит свои глаза, что просто вся душа перевертывается. Моя жена, Жанна Мария, которая теперь не может двинуться, привыкла работать и может заткнуть за пояс любую бабу. Мы оба участвовали во взятии Бастилии, были в Версале и доставили конвенту мальчишку Капета из Тюильери. Потом Жанна Мария была всегда первой у гильотины и, когда Сансон со своими помощниками приезжал на площадь, он всегда смотрел, тут ли гражданка Симон со своим вязаньем, на котором она отмечала число отрубленных голов. Мне сам Сансон говорил, что Жанна Мария — самая мужественная из всех женщин, она никогда не отворачивалась, сколько бы голов ни падало в корзину. Она была при том, как австриячка…

— Тише! — воскликнула Жанна Мария, быстро садясь на постели, — Не говори об этом, а то мальчик услышит и опять сделает такие страшные глаза. Не говори об этом ужасном дне; наверно, в той водке, которую мы тогда пили, был яд, потому что она до сих пор жжет мои внутренности и мое сердце. О, я умру от этого! — и она закрыла лицо руками и со стоном упала на подушки.

Симон покачал головой и тяжело вздохнул.

— Это не от того, — пробормотал он, — уверяю тебя, гражданин доктор, это не от того! Это от того, что Жанна Мария сидит без движения и без работы.

— Но если ты так уверен в этом,