По ту сторону рассвета - Ольга Брилева

— Врешь, — сощурился Берен. — И вот где. Ладно, твой Учитель убил Финвэ потому-де, что тот был первый среди эльфов убийца и палач. Ладно, он увел Сильмариллы потому что на самом деле их придумал не Феанор, а этот, как его… Ну, ты знаешь, кто. Ладно, он Деревья прикончил, они испускали какой-то там не-свет… Или не-тьму, пес вас разберет… Но почему он позвал с собой такую мразь, как Унголианта — а какая это мразь, я знаю не из легенд? Зачем было приводить в мир этакую дрянь, когда дряни и без нее хватало? Уж больно этот поступок с деревьями напоминает мне… одного мальчишку, которого вздул двоюродный брат; а мальчишка со зла написал брату в сапоги. Ни дать ни взять. Погоди бледнеть, Илльо. На самом деле твой Учитель все точно рассчитал. Деревья он убил для того, чтобы сразу же, на месте была замечена пропажа Сильмариллов, чтобы Валар попросили их у Феанора, а он сам увидел, какие они сукины дети; чтобы союз между Нолдор и Валар сразу стал невозможен. Но и это еще не все. Он обчистил сокровищницу Форменоста, убил Финвэ и утащил Сильмариллы, чтобы Нолдор не могли остаться в Валиноре. После такого плевка в лицо они обязательно пошли бы в поход, а хоть на край света. И знаешь, зачем ему это было нужно? Чтобы Валар не развалили его крепость во второй раз, как они это сделали с Утумно. Виноват, Хэлгором. Нолдор — вроде как заложники, пока они здесь, Валар пальцем не шевельнут чтобы свалить Моргота. Это он привел нолдор на эти земли. И все разговоры о добровольной жертве и о том, что он хотел спасти нас от эльфов — ничего не стоят.

Илльо стукнул кубком о стол.

— Ты просто повторяешь то, что в тебя вдолбили с детства! — сказал он. — Бездумно и заученно! А ведь ты можешь работать своей головой, можешь! Но не желаешь. Потому что так проще. Проще верить, что эльфы — святые и непогрешимые, а Учитель — источник всякого зла…

— Илльо, ну что ты болтаешь, чего не знаешь сам? Ты что, залезал ко мне в голову? Видел, что там творится? Я знаю эльфам цену. Они могут творить гадости, и творят; могут ошибаться, и ошибаются… Но они не заставляли меня убивать своих друзей.

— Так мятежники — твои друзья? И отбыв срок своей службы, ты все-таки к ним вернешься?

— Разве я не доказал вам свою верность? — горько усмехнулся Берен.

— Учитель редко дает обещания, но всегда держит их, когда дает. Поэтому ты получишь Сильмарилл. И вот он покажет, чего ты стоишь, Берен. Ибо ради блага эльфов его нельзя отдавать Тинголу. Твои драгоценные эльфы перегрызутся из-за Камня, Белерианд изойдет кровью, а мы просто тихо подождем, пока они сами сделают за нас нашу работу. Когда Сильмарилл будет у тебя в руке, ты сможешь решить судьбу Средиземья. Ты сумеешь отказаться от Лютиэн, отдать камень сыновьям Феанора?

Берен не поднимал головы. Он знал ответ, и знал, что Илльо его знает.

Рыцарь встал за креслом и положил руку ему на плечо.

— Послушай меня внимательно и не кидайся сразу, Берен. Моя мать — эльфийка, мой отец — человек. Я хочу, чтобы такие союзы стали обычным делом. Чтобы никто не называл себя Старшими Детьми и Младшими Детьми, потому что еще неизвестно, кто старший. Чтобы никого не заставляли идти на край света за своей смертью. У эльфов как у народа нет будущего. И они сами это прекрасно понимают, из раза в раз воссоздавая в своих городах прекрасное прошлое, свой Валинор. Дивные, но застывшие формы. Смертность — залог вечного обновления. У эльфов единственный выход: полное слияние с людьми. Твой союз с Лютиэн ценен для нас еще и поэтому: первый случай преодоления предрассудков в вашем лагере, первый мостик между двумя народами, проложенный при помощи того, кого называют Врагом. Любовь, которая остановит войну. Символ.

— Я — не символ, — скрипнул зубами Берен. — Я, сто балрогов всем вам в зубы, человек. Живой. У меня от этих разговоров голова не на месте. И сердце не на месте.

— Все правильно, — согласился Илльо. — Кажется, что мир рушится и ты падаешь в бездну среди обломков… Я видел, как сходили с ума и кончали с собой сильные духом, умные люди — они видели крушение своих надежд. Но обратись, Берен — и узнай, что такое истинная надежда. Настоящая любовь и свобода.

— Любовь — это ошейник. А свобода — это длинная цепь.

Берен одним долгим глотком допил вино прямо из кувшина, размахнулся и бросил посудину о стену.

— Ненавижу себя, — сказал он. — Предал все и всех. Если ваш орден и в самом деле таков, как ты расписывал — мне там не место. А если он таков, каким его вижу я — то я туда не хочу.

Илльо встал, тщательно подбирая слова для конца разговора.

— Ты проходишь сейчас через страшное время. Ты изменил всему, что было основой твоего «я». Оно разрушено, и сейчас ты пытаешься довести дело до конца, разрушив тело пьянством. Но ведь обломки можно собрать. Обращение даст твоему «я» новую основу. Прежний Берен умрет? Да, но он уже мертв. Родится новый, который никак не сможет назвать себя предателем. Ибо быть слепым и прозреть — не значит изменить темноте. Быть парализованным и начать двигаться не значит изменить болезни. Это значит всего лишь вернуть то, что принадлежит тебе по праву. Ни больше, ни меньше. Твой последний довод побит, Беоринг. Спокойной ночи, я иду спать.

Глава 13. Отчаяние

Конь Нимроса был серым, как этот теплый снег, что слипался в тугие мокрые комья и проникал водой везде — в сапоги, под одежду, в жилища… И когда Нимрос был далеко, казалось, что он плывет по воздуху, потому что не виден был серый конь на сером снегу.

Он молча въехал в ворота, спустился с седла и передал повод Гили.

— Ну? — не выдержал Брандир. — Что ж ты молчишь? Говори, что сказала княгиня.

— Княгиня сказала… — Нимрос запнулся, потом сглотнул и продолжал. — Сказала, что сына у нее больше нет. Что с нами будет — ей все равно. От ярна Берена она отреклась, справила по нем тризну и обрезала косу как по мертвому. И тут же слегла. Боги сотворят чудо, если она доживет до весны.

— Что у нее за хворь? — спросил кто-то.

— Воля к смерти, — ответил Нимрос. — Лекарств от нее я не знаю.

Толпа стрелков загудела, и в этом гудении преобладал вопрос: что делать будем, фэррим?

Гили ушел в свой кош. Голова его разламывалась надвое и казалось, что если бы он умер — было бы легче.

…Известие о предательстве Берена пришло полторы седмицы назад — издыхающий орк швырнул эту новость в лицо смертельно ранившему его стрелку. Ему не поверили — мало ли чего скажешь, чтобы позлить врагов. Но три дня спустя появились двое беженцев из Дортониона и подтвердили: правда. Своими глазами видели его среди врагов.

После этого началось рауг знает что. Слухи не то что поползли — полетели. «Драконы» не знали, на каком они свете. Прискакали гонцы от Маэдроса и Гортона — слухи докатились уже и в Химлад. Последней каплей стало то, что княгиня Эмельдир отреклась от сына.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});