Миры Роберта Хайнлайна. Книга 17 - Роберт Хайнлайн

— Я это знала, иначе не подстроила бы нашу поездку. Репутация репутацией, а ты теперь знаешь, какая я на самом деле. Я поддерживаю свою добрую репутацию только ради детей, ради моего мужа.

— Ты сказала — «подстроила».

— А ты сомневался? Я поняла, что времени осталось мало, и решила использовать шанс побыть с тобой наедине. Я хочу, чтобы ты вернулся со щитом, а не на щите. А для женщины существует только один способ объяснить это. А потому я попросила отца помочь мне избавиться на время от моей саранчи. — Она усмехнулась. — И самый отпетый из сорванцов погубил все мои хитроумные планы. Теперь все, дорогой мой, — дома я не рискну. Ах, я всегда буду жалеть, что у нас ничего не вышло. Надеюсь, и ты тоже.

— Еще бы! Так значит, мистер Джонсон отпустил нас не без твоей помощи? И он ничего не подозревает?

— Конечно, подозревает. И не одобряет. Но лишь мое поведение, Теодор, а не твое. Ведь он блюдет мою репутацию так же, как и ты. Хочешь расскажу случай, смешной до невозможности? Посмеешься, чтобы забыть о разочаровании.

— Ну, давай хоть посмеемся.

— Ты не подумал, откуда я знаю это место? Видишь ли, я уже там бывала — и с той же самой целью. И весь фокус в том, что разбойник, который спит на заднем сиденье, был зачат именно там, в том самом месте, куда я тебя привела.

Лазарус на секунду задумался.

— Ты уверена?

— Абсолютно уверена, сэр. Это было футах в десяти от того места, где мы остановились. Под большим черным каштаном. И на сей раз я хотела расположиться именно там. Я сентиментальна, Теодор, мне хотелось, чтобы ты взял меня там, где я зачала своего любимого ребенка. И именно этот чертенок помешал мне! А я уже пылала от одной мысли, что буду с тобой на этом же самом месте.

Лазарус надолго задумался и все же решил осведомиться:

— А кто же был он, Морин?

— Кто? О! Но я сама напросилась на этот вопрос, поэтому не буду возмущаться. Теодор, я, конечно, распутница, но не настолько. Это был мой муж, дорогой. И все мои дети рождены от него. Ты знаешь Брайана лишь как офицера, но на свободе мой муж любит поразвлечься, поэтому я никогда не надеваю трусы, когда еду с ним куда-нибудь.

Это было восемнадцатого февраля, в воскресенье — я никогда не забуду этой даты. Тогда я держала служанку — Нэнси была еще слишком мала, чтобы справиться с младшими. Брайан путешествовал, и я должна была находиться в полной боевой готовности всякий раз, когда он наезжал в город. Тогда он как раз купил свой первый автомобиль.

Тот воскресный день был по-весеннему ясным, и Брайан решил покатать меня на машине. Одну меня. Он установил незыблемое правило: в те дни, когда на автомобиле катаются папа с мамой, все семейство должно сидеть дома. Неплохое правило для такой огромной семьи. И мы отправились в это очаровательное местечко, где так хорошо даже зимой. Земля уже просохла. Мы сели, обнялись, он положил мне руку туда, где только что была твоя, и велел мне раздеваться.

— Это в феврале-то?

— Я не возражала. Было градусов пятнадцать, ветра не было — но я повиновалась бы своему мужу и в более холодную погоду. Итак, я подчинилась — и осталась лишь в туфлях и чулках. Наверно, я была похожа на одну из французских открыток, которые мужчины покупают в сигарных лавках. Мне не было холодно, наоборот, я вся горела, а Брайан всячески поощрял меня. Он вынул сиденье и подстелил одеяло. И взял меня. Тогда-то я и обзавелась Вудро. Это точно, потому что Брайан приехал домой лишь на один день, и потом мы долго не виделись. Мы не скупимся в любви, нам нравится это занятие. — Она усмехнулась. — Когда я убедилась, что беременна, Брайан принялся дразнить меня: кто бы это мог быть? Мороженщик? Молочник? Почтальон? А может быть, рассыльный от бакалейщика? Я отвечала, что не знаю, кто именно, поскольку причастны все, но вообще-то первым был дровосек, и это случилось прямо в лесу. Теперь сюда, дорогой мой. Я на минутку.

Они вышли из машины все вместе, потому что Вуди проснулся. Правда, Лазарус сильно сомневался, что он спал, но все обдумав, решил, что Морин была весьма осторожна в словах и жестах. Лазарус купил мальчишке рожок с мороженым, чтобы тот молчал, и усадил его возле фонтана, а сам передвинулся на другой край скамейки, прислушиваясь к телефонному разговору; он хотел знать, что еще придумала Морин.

— Кэролл? Это мама, дорогая. Ты уже пересчитала зверят? Можешь не беспокоиться: негодник спрятался на заднем сиденье. Мы узнали об этом только что и еще не добрались до Электрического парка… Да, дорогая, мы едем в Электропарк, и мне очень весело. Хочется, чтобы Вудро не испортил нам вечер… Раньше, чем мне хотелось. Если Вудро уснет пораньше, я досыта накатаюсь и выиграю наконец куколку Кьюпи в одной из будок. Да! Когда уложишь Мэри, сделай мальчишкам тянучки… Нет, не тянучки — надо экономить сахар… Сделай им воздушную кукурузу и скажи, что мне жаль, что им пришлось поволноваться. А вы, старшие, можете дождаться нас, чтобы попрощаться с дядей Тедом. Спокойной ночи, дорогая!

Морин с улыбкой поблагодарила аптекаря, взяла Вуди за руку и неторопливо вышла. Едва Лазарус тронул машину с места, она взяла его за правую руку и вновь приложила к своему теплому бедру.

— Что случилось? — поинтересовался он, поглаживая шелковистую кожу.

— Ничего. Они, забыв обо всем, резались во флинч и хватились его только тогда, когда настало время ложиться спать, буквально за несколько минут до того, как я позвонила. Они встревожились, но не слишком; чертенок, случалось, уже прятался от них. Теодор, ты не рассчитывал, что придется ехать в Электропарк. Можешь ты пожертвовать своей гордостью и позволить мне поучаствовать в твоих тратах?

— Обязательно — если бы нуждался в этом. Глупая гордость — не мое качество. У меня с собой достаточно денег, и, если они кончатся, я скажу тебе. (Дорогая моя, мне бы хотелось каждый цент потратить на изумруды, чтобы украсить ими тебя. Увы, твоя гордость делает это невозможным.)

— Теодор, я не просто люблю тебя, мне с тобой хорошо, как ни с кем другим.

Лазарус не думал, что Вуди и его матери в Электропарке будет так весело. Он не имел ничего против развлекательных парков и был готов следовать за Морин куда угодно. Удовольствие портило лишь одно: он был вынужден называть Морин «миссис Смит».

Однако Морин преподала ему урок: она умела радоваться неизбежному и вела себя так, словно кроме них здесь никого не было, при этом улыбалась, сохраняя королевское достоинство. Она выглядела этакой счастливой молодой матроной, которую «кузен Теодор», или «дядя Тед», развлекает самым невинным образом. Разговаривая с Лазарусом, Морин не шептала, но слышал ее только он. И Вуди; поэтому иногда ей приходилось изъясняться так, чтобы мальчик ничего не понял. Заметив, что Лазарус невесел, она сказала:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});