В тени престола. Компиляция 1-12 книга (СИ) - Бушмин Виктор

Тот удивленно взглянул на воина. Жану, от силы, было чуть больше двадцати пяти лет:

– Признаться, я не ожидал встретить шевалье, служившего вместе с моим отцом. Он, долгие ему лета, вот уже шесть лет, как принял постриг и оставил суету мирской жизни…

Жан покачал головой, соглашаясь со словами рыцаря, несколько виновато улыбнулся и ответил:

– Я был совсем еще юным, когда ваш отец прибыл, кстати, в Монкруа и забрал всех нас на выручку его величеству, блокированному под Бремюлем…

– Бог мой! – Воскликнул Филипп. – Вы были там?! В этой мясорубке?!..

– Даже выжил, мессир… – глухим голосом ответил Жан. Его взгляд сразу же окаменел, скулы на лице напряглись, а под кожей щек заходили желваки. – Из нашего отряда смог выжить только каждый третий. Мне, вот, повезло…

– Простите, мессир Жан, что я невольно затронул слишком деликатную для вас тему… – вежливо извинился Филипп.

– Это мелочи, мессир. Это мелочи… – отстраненным голосом ответил рыцарь. – Ваш отец показал нам пример настоящего мужества, верности и чести…

– Благодарю вас, мессир де Романкур…

Жан улыбнулся, на этот раз, гораздо веселее:

– Англичане, признаюсь вам честно, даже не ожидали от нас такой прыти! Говорят, что его величество Генрих Английский был так поражен отвагой франков, что собственноручно повелел прекратить сражение!..

– Да… – задумчиво произнес Филипп. – Славные времена проходят. Боюсь, что теперь подобное не в чести, а скоро, не приведи Господь, об этом будут только слагать легенды…

– Что верно, то верно, мессир Филипп. – Кивнул Жан. – Теперешние войны стали больше походить на скотобойню, чем на состязание в благородстве, отваге и чести! Одни наемники, арбалетчики и брабантцы… – Он презрительно скривил лицо и плюнул на землю, произнеся последнее слово. – А вот, мессир, и цель вашего визита! Замок Монкруа…

Филипп и не заметил, как за разговором они подъехали к воротам замка. Мост был опущен, решетка поднята, а ворота открыты. Возле барбакана стояла сильная стража, которая пропустила внутрь замка только патруль и Филиппа де Леви в сопровождении оруженосца. Остальным же воинам отряда Филипп приказал следовать к большому зданию, сложенному из белых известняковых камней, где располагался постоялый двор, таверна и гостиница, и дожидаться его возвращения.

Проехав полумрак ворот, Филипп и Оливье въехали в небольшой, но уютный внутренний двор замка и, пустив коней неспешным шагом, поехали за Жаном де Романкуром, направлявшимся к маленьким и тесным воротам цитадели. Низкая стрельчатая дверь вынудила Филиппа пригнуть голову, чтобы проехать, не слезая с коня чрез ворота.

Двор цитадели был полон воинов, занимавшихся делами: часть их толпилась возле арсенала и, разинув рты, разглядывала ровные ряды всевозможного оружия, тогда как остальные сгрудились возле ступеней лестницы, ведшей в донжон, и слушали речь крепкого рыцаря с седыми волосами, хрипло объяснявшего им что-то из общей тактики конного боя.

Филипп ловко спрыгнул с коня и, отдав его Оливье, быстро взбежал по ступеням, следуя за Жаном. Они поднялись на второй этаж донжона, де Романкур постучал в низкую стрельчатую дверь, окованную железом, раскрыл ее и исчез, не забыл плотно прикрыть ее за собой. Де Леви переминался с ноги на ногу, ожидая аудиенции со столь могущественной и всесильной персоной, каковой являлся монсеньор аббат Сен-Дени Сугерий. Дверь, слегка скрипнув в петлях, раскрылась, из неё вышел улыбающийся Жан, который произнес, приглашая рыцаря войти:

– Монсеньор ожидает вас, мессир де Леви, де Сент-Ном…

Филипп, склонив голову, вошел в комнату. Жан плотно закрыл за ним дверь, оставшись на охранении снаружи.

– Добрый день, мессир Филипп де Леви и де Сент-Ном… – произнес тихий голос, в котором, тем не менее, отчетливо слышались властные и решительные нотки.

Филипп поклонился и, подняв голову, ответил, осматривая комнату:

– Да хранит Господь вас, монсеньор аббат, и его величество…

Легкий сумрак, пробивавшийся сквозь плотные занавеси, слегка освещал комнату и человека, сидевшего за дубовым столом в большом кресле с высокой резной спинкой. Филипп, присмотревшись, смог разглядеть худощавое лицо Сугерия, изборожденное морщинами раздумий и испытаний. Сухие, крючковатые пальцы его иссушенных рук, украшенные перстнями, лежали на столе, машинально перебирая большое гусиное перо.

– Проходите и садитесь, мессир Филипп… – Сугерий решительным жестом показал на стул, стоявший напротив него. Филипп медленно подошел, поклонился и присел на стул. – Мы довольны вашим быстрым прибытием. – Рыцарь попытался встать, чтобы поклониться, но аббат едва заметным жестом, в котором ощущалось практически безграничное могущество, приказал ему оставаться на месте. Он приложил свою исхудавшую руку к подбородку и задумчиво присмотрелся к Филиппу, у того буквально мурашки пошли по телу. Сугерий несколько минут молча разглядывал гостя, после чего улыбнулся, на этот раз, совершенно искренне, если простую и открытую улыбку могущественного сановника королевства можно было посчитать таковой, и сказал. – Вы удивительно похожи на свою мать, покойную мадам Луизу. Такие же проникновенные глаза, чувственные губы, упрямый лоб, только волосами, да, пожалуй, носом и скулами – вылитый отец…

– А я, признаться, считал, что больше похожу на отца… – робко вставил Филипп, потея и ерзая на стуле от напряжения. Он не знал, куда деть руки и, поэтому, спрятал их под стол. – Даже мессир Антуан, царствие ему небесное, так полагал…

– Мессир Антуан, упокой Господь его душу… – перекрестился Сугерий, но своего мнения не изменил, продолжая настаивать. – Считаю, что он имел в виду ваш характер. Вот, к примеру, и сейчас вы упорствуете, настаивая на своем мнении и идя в разрез с мнением главного министра его величества. Хотя, пожалуй, именно это качество вашего отца больше всего ценил… – Сугерий улыбнулся и поправил себя, – ценит его величество и я лично, чего греха таить, всегда интересовался мнением вашего родителя…

– Лестные слова, монсеньор. – Робко вставил Филипп.

– Ну, достаточно нам поминать ушедшее время. – Аббат развел руками в стороны. – Время, как это модно сейчас говорить, не стоит на месте. Значит, и нам надо не копошиться в прошлом, а смело смотреть в будущее.

– Прекрасные слова, монсеньор…

– Давайте-ка, мессир Филипп, обойдемся без реверансов. – Сугерий развернул какой-то документ, мельком пробежал его глазами, поднял голову и, пристально смотря в глаза собеседнику, произнес. – Полагаю, вы не считаете, что его величество забыл о вас и вашей семье, не продлив оммаж на сенешальство в графстве Дрё?..

– Что вы, монсеньор… – покраснел Филипп, отводя глаза в сторону. – Даже помыслить не мог…

– А вот это мой друг, неправда. – Укоризненно качая головой, ответил ему министр. – Бумага – удивительная вещь! – Он игриво покосился на пергамент, лежавший у него на столе. – Так вот, Филипп, бумага, как это не обидно, все стерпит и сохранит, даже слова, брошенные невзначай, впопыхах или в минуты раздражения. А, если бы вы знали, – Сугерий успокаивающе усмехнулся, – что спьяну плетут знатные сеньоры, у вас, мой друг, надеюсь, я могу вас так называть? – Филипп утвердительно покачал головой. – Прекрасно. Учитесь больше молчать. Молчать и слушать собеседников. Вам это пойдет только на пользу…

– Виноват, монсеньор. Молод еще… – рыцарь смущенно залепетал что-то в свое оправдание.

– Не надо пенять на молодость, Филипп. – Сугерий грустно улыбнулся. – Молодость – это миг счастья. Дальше, де Леви, будет зрелость, а потом – старость, время, когда вам ничего не останется, кроме воспоминаний о сладостных мгновениях юности и молодости.

– Красиво сказано, монсеньор аббат.

– Сказано не красиво, а верно! – Сугерий небрежным жестом скомкал пергамент и бросил его в камин. – Покончим с этим. Теперь, мой друг, давайте-ка перейдем к делу. Мне доложили, что вы прибыли с внушительным отрядом, словно на шевоше собрались…