Кортни. 1-13 (СИ) - Смит Уилбур

— Ты идиот, Леон Кортни, глупый влюбленный щенок, неспособный рационально мыслить.

Генерал потянулся за висевшим на спинке стула мундиром, и только тогда Леон заметил на плечах скрещенные мечи и три звездочки.

— Если вы закончили, сэр, то позвольте поздравить с производством в генерал-майоры. Такой взлет…

Предложение мира не осталось незамеченным. Напряжение ушло.

— Ладно, не будем поминать прошлое. Я зла не держу. Мы все делаем то, что нам положено. А за поздравление спасибо. Последние новости слышал? Пока вы там расслаблялись на лоне природы, какой-то сумасшедший серб застрелил эрцгерцога Франца Фердинанда. Австро-Венгрия предъявила Сербии ультиматум. Одно за другим. Короче, половина Европы в состоянии войны, и кайзер Вильгельм вот-вот тоже в нее вступит. Все точь-в-точь, как я и предвидел. Полномасштабная война. — Он похлопал по карманам, достал портсигар и закурил. — Элленби — я воевал с ним против буров — командует сейчас египетской армией. Они готовы выступить в Месопотамию, и мне предложено стать во главе кавалерии. На следующей неделе отплываю в Каир. Несколько дней проведу дома, так что твоя тетя будет довольна.

— Передайте ей, сэр, мои наилучшие пожелания. А кто сменит вас здесь, в Найроби?

— Для тебя есть хорошая новость. Твой старый приятель. Лягушонок Снелл, получил звание полковника и принимает у меня дела. — Заметив кислое выражение на лице племянника, генерал поспешил его успокоить. — Да, знаю, что ты думаешь. Но я до отъезда сделаю для тебя еще одно доброе дело. Хью Деламер набирает отряд добровольцев независимо от КАС. Я перевел тебя из резерва к нему. Будешь офицером по связи и разведке. Хью рассчитывает, что ты проведешь для него воздушную рекогносцировку. Я ввел его в курс дел, так что от Снелла он тебя защитит.

— Очень хорошо. Только есть одна маленькая проблема с воздушной рекогносцировкой — у меня нет аэроплана.

— Аэроплан у тебя появится, как только кайзер Вильгельм объявит войну. Вернее, два аэроплана. Хью Деламер выписал пилота с морской базы в Момбасе и отправил в Перси-Кэмп, чтобы он привел сюда «Шмеля». Так что сейчас обе птички Мирбаха стоят в ангаре возле площадки для гольфа.

— Боюсь, не совсем понимаю. Разве он не забрал их с собой, когда отплыл в Германию?

— Нет. Оставил с ними своего механика, Густава Килмера. В случае объявления войны машины становятся собственностью противника. Килмера мы отправим в концлагерь, а аэропланы экспроприируем.

— И впрямь хорошая новость. Я, признаться, так пристрастился летать, что и представить не мог, как буду без этого. Вот освобожусь и сразу отправлюсь в Тандала-Кэмп — посмотреть, чем там занимались Макс Розенталь и Хенни Дюран в мое отсутствие. А потом проверю, в каком состоянии аэроплан.

— Послушай, Дюрана ты в Тандале не найдешь. Уплыл в Германию с фон Мирбахом.

— Господи, — искренне удивился Леон. — И с чего бы он это?

— Похоже, приглянулся немцу. В общем, его здесь нет. А в следующую пятницу и меня не будет. Надеюсь, проститься придешь?

— Можете не сомневаться, сэр. Такого события я ни за что не пропущу.

— Это в каком еще смысле? — Пенрод поднялся. — Ладно, можешь идти.

— Последний вопрос, сэр, если позволите.

— Валяй, спрашивай. Только я уже догадываюсь, о чем спросишь, так что ничего не обещаю.

— Вы каким-то образом обмениваетесь сообщениями с Евой Барри, пока она в Германии?

— С Евой Барри? Это ее настоящее имя? Так и думал, что фон Вельберг лишь для прикрытия. Вижу, ты знаешь ее лучше, чем я. Только не ищи в моих словах двойной смысл.

— Вы не ответили на мой вопрос, генерал.

— Неужели? Разве не ответил? Ну, пусть оно так и остается.

Приехав в Тандалу, Леон первым делом заглянул в палатку Макса Розенталя. Тот складывал вещи в дорожный мешок.

— Уходишь от нас, Макс?

— Местные настроены против таких, как я. Того и гляди начнутся погромы. Не хочу провести всю войну в британском концлагере. В общем, отправляюсь к германской границе.

— Мудрое решение, — согласился Леон. — Думаю, здесь скоро многое переменится. Собираюсь на поле, хочу поговорить с Густавом насчет аэропланов. Если задержишься до утра, я, может быть, подброшу тебя к Аруше.

Он вернулся в Найроби ближе к сумеркам, но на главной улице царило непривычное оживление, и пришлось протискиваться между повозками, на которых в город прибыли поселенцы с дальних ферм. По колонии расползся слух, что фон Леттов-Форбек сосредоточил на границе ударную группировку и готов выступить маршем на Найроби, разоряя и сжигая по пути подвернувшиеся хозяйства. На плацу у штаба КАС солдаты генерал-майора Баллантайна спешно ставили палатки для размещения беженцев. Женщины и дети осваивались на новом месте, тогда как мужчины подтягивались к сборному пункту в помещении банка «Барклайз», где лорд Деламер формировал из волонтеров полк легкой кавалерии.

Проезжая мимо, Леон обратил внимание на несколько собравшихся в стороне от пыльной улицы групп добровольцев, пылко обсуждавших перспективы надвигающейся войны и ее возможное влияние на жизнь колонии. Неподалеку стояли оседланные лошади. Большинство волонтеров были вооружены охотничьими ружьями и горели желанием поскорее выступить против Леттов-Форбека и его аскари. Леон покачал головой. Глупцы. Думают, война — это что-то вроде большой охоты на цесарок. И никому, похоже, не приходит в голову, что немцы будут стрелять в ответ.

Какой-то человек выбежал из телеграфной станции напротив банка, размахивая над головой бумажкой.

— Сообщение из Лондона! Сообщение из Лондона! Началось! — прокричал он. — Кайзер Билл объявил войну Британии и всей империи! По местам, парни, нас слава ждет!

Отовсюду послышались восторженные крики. Мужчины потрясали бутылками. «Чтоб ему сдохнуть!» — орали тут и там.

В толпе преимущественно знакомых лиц мелькнула физиономия Бобби Сэмпсона. Леон собрался было спешиться и составить компанию старому приятелю, как вдруг вспомнил про Густава. Как поведет себя немец теперь, когда война стала фактом? Какие инструкции оставил ему на такой случай предусмотрительный граф Отто?

Леон развернул лошадь к площадке для поло.

Когда он добрался туда, уже совсем стемнело. Днем прошел дождик, так что земля была мягкая и приглушала стук копыт. За брезентовыми стенами ангара горел огонь. Сначала Леон подумал, что кто-то ходит внутри с фонарем, но свет был слишком яркий, живой и вдобавок мигал.

Пожар!

Предчувствие не обмануло. Он соскочил на землю, бесшумно подбежал к двери и остановился на секунду, оценивая ситуацию. Источником света был факел, который Густав держал высоко в руке. Оба аэроплана стояли на своих обычных местах, хвостом к хвосту, в противоположных концах ангара. Для каждого предусматривалась отдельная дверь, что позволяло вкатывать или выкатывать одну машину, не трогая другую.

Густав уже порубил деревянные контейнеры, в которых аэропланы прибыли из Германии, и сложил под фюзеляжем «Шмеля» пирамидку из досок. Занятый подготовкой поджога, он не замечал стоявшего за спиной Леона. В правой руке механик держал факел, в левой — бутылку шнапса. Слегка покачиваясь, он произносил прощальную речь.

— Такого трудного поручения у меня еще не было. Вы — плод моего ума. Вы — творение моих рук. Мне знакома каждая черточка ваших чудных тел. Я построил вас собственными руками. Я трудился над вами долгими днями и ночами. Вы — памятник моему гению. Вы… — Густав шмыгнул носом, приложился к бутылке и громко икнул. — И вот теперь я должен уничтожить вас. Часть меня умрет с вами. Жизнь моя без вас, — как пепел от костра. Лучше бы мне самому сгореть с вами. — Он бросил факел в дровяную пирамидку, не рассчитал, и тот, пролетев выше, ударился о пропеллер, отскочил, разбрасывая искры, упал и откатился назад. Немец с проклятием наклонился.

И тогда Леон прыгнул. Прыгнул и врезался в Густава в тот самый момент, когда механик дотянулся до факела. Немец рухнул, выронив бутылку, но удивительным образом удержав факел.