Ветер разлуки - Соня Мармен

Она присела на табурет перед туалетным столиком с большим зеркалом. Поставив на колени глубокую миску, она высвободила из корсета груди и сдавила одну, как ее учила мадам Шикуан. Словно сок из спелого фрукта, молоко брызнуло меж пальцев в фарфоровую миску, скрывая рисунок на дне. Ей не хотелось кормить Габриеля, но и перевязать грудь, чтобы молоко пропало, она отказалась.

Месяцы после замужества она прожила как во сне, не теряя надежды проснуться однажды в объятиях Александера. Родовые муки заставили ее очнуться, вернули к действительности, от которой она отчаянно пыталась убежать. Не руки Александера тянулись к ней в тот ужасный момент пробуждения, а ручки крошечного создания, кричащего и дергающегося, ставшего причиной всех ее несчастий. Отвергая ребенка, она прогоняла от себя все, что ее огорчало и причиняло душевную боль.

С тех пор с каждым днем жизнь казалась Изабель все более невыносимой. Малейшее движение давалось с трудом. Она словно бы взбиралась на гору, которая становилась все круче. И сил, похоже, осталось совсем мало… Изабель растеряла радость жизни и кураж. Жизнь приобрела горький вкус, она обжигала горло при каждом вздохе, разъедала ее изнутри, оставляя после себя пустоту. Сегодня в ее душе жил только плач маленького создания, которого она произвела на свет.

Но видеть, как чужая женщина дает малышу грудь, вызывало у Изабель все большее неудовлетворение. В ней боролись противоречивые чувства. Она заставляла себя оставаться безучастной к плачу ребенка – и не могла. Изо дня в день равнодушие давалось все большими усилиями. Она думала, что, отвергнув дитя, сможет забыть и его отца. Она ошиблась.

Имеет ли она право наказывать Габриеля за собственные муки? Справедливо ли делать его козлом отпущения, изливать на него всю ненависть и горечь, которые она питает к матери, Пьеру и Александеру? В случившемся нет ни капли его вины!

Стиснув болезненную грудь рукой, Изабель посмотрела в зеркало. Поблекшие волосы, пустой взгляд, землистый цвет лица… Она совсем не была похожа на себя былую – юную, беззаботную и жадную до всех удовольствий, которые только может дать жизнь. И все же лицо в отражении было ей знакомо. «Ты так на нее похожа!» – сказал тогда отец. Господи, нет! Изабель вздрогнула, едва не опрокинув миску. Очевидность, которую она отказывалась признать до сегодняшнего дня, обрушилась на нее, как пощечина. Взгляд, устремленный на нее, тонкие черты лица, унаследованные от предков из Севильи, горделивая посадка головы на грациозной шее… Вылитая мать! «Ты так на нее похожа!» – эхом повторил в ее сознании голос отца.

– Нет! – вскричала она, вскакивая.

Миска ударилась о паркет у ее ног и разбилась, а Изабель осталась стоять и смотреть, как неровная белесая лужа растекается среди осколков.

– Нет, я не такая, как она! И никогда такой не буду!

Она торопливо заправила груди в корсаж. Из сосков сочилось молоко. Снизу донесся пронзительный зов голодного младенца. Она представила, как он поднимает свои крохотные кулачки, чтобы вытребовать любовь, в которой ему так упрямо отказывали. Ее дитя нуждается в ней, а она отдала его чужой женщине! Ее мать так же поступила с ней самой и братьями. Ее сын… Сын Александера, ее единственной на свете любви! Если она не может любить отца, она станет любить его сына. Каждый малыш заслуживает любви своей матери!

– Я не хочу быть, как она! Ни за что! Я люблю Габриеля, люблю моего сыночка!

Правда эхом прокатилась по комнате. Поправив корсаж, Изабель выбежала из комнаты, едва не столкнувшись в коридоре с встревоженным мужем. Пьер услышал крик и решил спросить, все ли у них в порядке. Пробежав мимо него, Изабель спустилась по лестнице и решительной походкой вошла в кухню, где кормилица укладывала своего сына под вторую грудь.

– Отдайте! Отдайте мне сына!

Мадам Шикуан посмотрела на хозяйку с недоумением. Мадлен вскочила на ноги, Жюстина и Ти-Поль тоже. Изабель подошла к кормилице, взяла у нее Габриеля и прижала к груди. Она плакала, и ребенок, которого напугали и лишили молока, тоже заплакал.

– Изабель, мальчик должен насытиться! Возьмете его позже!

Но Изабель уже удалялась в сторону лестницы. Обернувшись, она вперила в мать злой взгляд.

– Я дам Габриелю то, что каждая мать должна дать своим детям, несмотря на все несчастья, которые ей пришлось пережить! Я говорю о любви, матушка! Об истинной любви!

Жюстина побледнела и ничего не ответила. Пока дочь поднималась по лестнице, она медленно опустилась в кресло. Изабель для нее потеряна, потеряна безвозвратно! Чтобы отвлечься, она перевела взгляд на гравюру в книге: лиса с вожделением смотрит на кусок сыра в клюве у вороны. Послышался подавленный всхлип. Ей пришло время уезжать. Все было готово. Прогнозы доктора относительно состояния здоровья Гийома были неутешительны: у юноши душевная болезнь, и, судя по имеющемуся у медиков опыту, он никогда не излечится. В лучшем случае будут иметь место ремиссии, более или менее длительные. Болезнь в данном случае протекала в тяжелой форме, поэтому ради безопасности родных юношу поместили в стационар Центральной больницы.

Что касается Поля, то мальчик не мог поступить в квебекскую семинарию иезуитов, поскольку ее закрыли на неопределенный срок. Жюстина написала своему дяде во Францию с просьбой подыскать младшему сыну место в лучшем парижском коллеже, которое она могла оплатить. Больше ничего не удерживало ее в этой стране. Пришло время покинуть дикую Канаду и вернуться к цивилизации.

Изабель наслаждалась исходящим от младенца сладким ароматом. Малыш махал ручками и временами принимался сосать свой кулачок. Он морщил личико от неудовольствия и пронзительно кричал.

– Мой Габи проголодался? – нежно прошептала она, входя к себе в спальню и запирая за собой дверь.

Габриель с испугом и любопытством приоткрыл глаза. Изабель погладила его по круглой головке с рыжим симпатичным пушком, потом по щечке. Рефлекторно ребенок повернул голову в поисках груди, в которой так нуждался. Нащупав пустоту, он закричал еще отчаяннее.

– Я поняла, поняла!

Изабель улыбнулась и высвободила грудь, которую малыш сразу же жадно схватил ртом. Первые движения маленьких десен причинили ей боль, но она скоро прошла, уступив место ощущению глубочайшего удовлетворения. Прижимая ребенка к сердцу, Изабель подумала, что теперь уже ничто не может причинить ей вреда.

– Мой маленький Габи! Прости меня, «mo cri…»[212] Как я могла!

Слезы все струились и струились по щекам, отчего волосики сына скоро намокли. Рыдание вырвалось из груди Изабель, и она наконец почувствовала себя освобожденной. Прильнувший к ней, отдавшийся в ее власть с уверенностью, что получит от той, кто подарил ему жизнь, всю любовь, на которую он имеет право, крошечный человечек ненадолго перестал сосать. Он поднял головку и посмотрел на нее своими маленькими круглыми глазенками, синими, как море.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});