Начало Века Разума. История европейской цивилизации во времена Шекспира, Бэкона, Монтеня, Рембрандта, Галилея и Декарта: 1558—1648 гг. - Уильям Джеймс Дюрант

Брейгелю с безумной погоней, в которой ни одна женщина не бывает такой старой или полной, как та, которую похищает какой-то мужчина.

Автопортрет в шестьдесят лет58 это другая сторона этих завершающих лет: человек все еще горд, рука на его дворянской шпаге, но лицо исхудало, кожа висит, вороньи ноги под глазами - смелая и честная картина. В 1635 году подагра на месяц уложила его в постель, в 1637-м на некоторое время лишила руки, в 1639-м не позволила подписать свое имя, а к 1640 году обе руки были парализованы. 30 мая 1640 года, в возрасте шестидесяти трех лет, он умер от артрита и артериосклероза.

Это была удивительная карьера. Он не был универсальным человеком, идеалом которого был Ренессанс; однако он реализовал свое стремление играть роль как в государстве, так и в мастерской. Он не был универсальным художником, как Леонардо и Микеланджело; он не оставил ни одной скульптуры, не спроектировал ни одного здания, кроме своего дома. Но в живописи он достиг высокого мастерства во всех областях. Религиозные картины, языческие празднества, боги и богини, нагота и одежда, короли и королевы, дети и старики, пейзажи и батальные сцены - все это лилось из-под его кисти, как из калейдоскопического рога изобилия цвета и формы. Рубенс положил конец подчинению фламандской живописи итальянской, но не путем восстания, а путем поглощения и объединения.

Он был не так глубок, как Рембрандт, но шире; он сторонился темных глубин, которые открывал Рембрандт; он предпочитал солнце, открытый воздух, танец света, цвет и изюминку жизни; он отплатил за свою удачу тем, что улыбался миру. Его искусство - это голос здоровья, в то время как наше сегодняшнее порой свидетельствует о болезни в душе отдельного человека или всей страны. Когда наша собственная жизненная сила ослабевает, давайте откроем книгу Рубенса в любом месте и освежимся.

IV. ВАНДИК: 1599-1641 ГГ.

Как и Рубенс, он приветствовал и поощрял талант юного Адониса, который поступил в его мастерскую около 1617 года. Энтони Вандик (или Вандайк) с восьми лет был учеником Хендрика ван Балена, учителя Снайдерса; в шестнадцать у него уже были свои ученики; в девятнадцать он стал дипломированным мастером, не столько учеником Рубенса, сколько высоко ценимым помощником. Рубенс оценил раннюю картину Вандика как равную по ценности его собственному "Даниэлю" того же года; он сохранил для своей собственной коллекции "Христа, увенчанного тернием" Вандика и лишь позже, с неохотой, отдал ее Филиппу IV для Эскориала.59 В религиозных картинах Вандик слишком дружелюбно отнесся к влиянию Рубенса и, не обладая жизненной силой движения и цвета старшего художника, не дотягивал до него во всем, кроме портретов. В раннем "Автопортрете" 1615 года (?)60 он проявил качества, которые должны были обозначить и ограничить его гений - грацию, утонченность и мягкую красоту, почти не свойственную мужчине. Его коллеги-художники с удовольствием работали с ним в качестве дополнительной защиты от забвения; он сделал восхитительные портреты Снайдерса,61 Дюкенуа,62 Яна Вильденса,63 Ян де Ваэль,64 Гаспар де Крейер,65 и Мартен Пепийн;66 Одним из многих приятных качеств Вандика было то, что он любил своих соперников . Эти портреты свидетельствуют о том, что в мастерской Рубенса царил приятный дух товарищества, не всегда присутствующий в сфере искусства.

В 1620 году граф Арундел получил из Антверпена письмо: "Вандик живет с Рубенсом, и его работы почитаются почти так же высоко, как и работы его мастера".67 Он пригласил молодого художника в Англию. Вандик поехал, получил от Якова I мизерную пенсию в 100 фунтов стерлингов, написал несколько портретов, взбунтовался против рутинной работы, которую требовал от него король, попросил восьмимесячный отпуск, получил его и растянул до двенадцати лет. В Антверпене он обеспечил свою любовницу и ее ребенка; затем он поспешил в Италию (1621).

Здесь он впервые достиг своего мастерства и почти на каждой остановке оставлял прекрасные портреты. Он изучал великих венецианцев не столько для того, чтобы изучить их цвет и массивность, как это делал Рубенс, сколько для того, чтобы выведать секреты поэтического портрета у Джорджоне, Тициана и Веронезе. Он побывал в Болонье, Флоренции, Риме, даже на Сицилии. В Риме он остановился у кардинала Гвидо Бентивольо и отплатил ему портретом.68 Его куртуазные манеры вызывали недовольство фламандских художников, которые голодали в Италии; они окрестили его "il pittore cavalleresco" и сделали все настолько неприятным, что он с радостью сопровождал леди Арундел в Турин. Его особенно приветствовали в Генуе, которая помнила Рубенса и была наслышана о таланте Вандика облагораживать аристократию, заставляя каждого натурщика казаться принцем. В Метрополитен-музее в Нью-Йорке есть образец этих генуэзских аристократов в "Маркизе Дураццо" - чувствительное лицо и (как всегда у Вандика) тонкие руки; в Национальной галерее в Вашингтоне есть "Маркиза Бальби" и "Маркиза Гримальди" - гордая и беременная; в Берлине и Лондоне есть другие примеры; а Генуе удалось сохранить в своем Палаццо Россо "Маркизу и Маркизу ди Бриньоле-Сале". Когда Вандик вернулся в Антверпен (1628), его карманы были полны, а кружева изысканны.

Родной город звал его обратно из дворян в святые. Чтобы соответствовать им, он раскаялся в своей распущенности, завещал свое молодое состояние двум сестрам-монахиням, вступил в иезуитское братство неженатых и обратился к религиозным темам. Он не мог соперничать с Рубенсом в этой области, но избежал преувеличений и плотской пышности этого мастера и придал своим картинам оттенок элегантности, которой научился в Италии. Рейнольдс считал "Распятие" Вандика в Мехлинском соборе одной из величайших картин в мире, однако, возможно, это был способ сэра Джошуа вернуть долг.

Вандик пробовал свои силы в мифологических картинах, но, хотя он преследовал многих женщин, обнаженные натуры были ему не по зубам. Его сильной стороной всегда был портрет, и в течение этих четырех лет в Антверпене он давал некоторую передышку от забвения барону Филиппу Леруа и преданной собаке;69 генералу Франсиско де Монкада и его лошади;70 графу Родоканакису,71 похожий на Суинберна; к Жану де Монфору,72 похожий на Фальстафа; и - самый красивый из этих венских Вандиксов - молодой Руперт, прекрасный принц Палатина, которому вскоре предстоит сражаться за Карла I в Англии. Притягателен и портрет Марии Луизы Тассисской,73 теряющаяся в своих пышных одеждах из черного атласа и белого шелка. И как ни один из них, офорт Вандика с изображением Питера "Ада" Брейгеля (Младшего), старика, в котором все еще кипит нерастраченный сок удивительной династии.

Некоторые из этих портретов он взял с собой, когда Карл I пригласил его снова попробовать себя в Англии. Карл, в отличие