Яд минувшего (сборник) - Вера Викторовна Камша

с башню медленно развернулись и тронулись к облачной горе, из-за которой веером расходилось серебряное зарево. Луиза вновь подняла руку, и ей никто не ответил. Всадники удалялись, не оглядываясь и не двигаясь, только лошади нет-нет да и взмахивали обметанными светом хвостами. Раздался хруст, ледовое поле внизу стремительно покрывалось трещинами, с обрыва сыпались мелкие камни.

– Едемте, – крикнула Айрис, заворачивая дрожащую лошадь, – скорее!

– Да, – отчеканила Мирабелла, – пора возвращаться. До встречи, господин Левфож.

– Я вернусь, – заверил офицерик, еще раз приподнял шляпу и исчез за поворотом. Тихонько всхлипнула Селина, печально заржала чья-то лошадь. Луиза подняла глаза к громоздящимся над скалами тучам и зачем-то подставила руку. На ладонь упала снежинка. Первая.

Глава 3. Талиг. Старая Придда. 400 год К. С. Ночь с 4-го на 5-й день Зимних Ветров

1

Замок был просторным и старым, а небо – красным, высоким и тревожным, в нем висела стареющая луна, сухая и полупрозрачная, как крыло мертвой бабочки. Завтра придет ночь Флоха, но завтра древние башни останутся позади. Первородные поедут дальше, они мало знают о неизбежном, им не страшен гнев луны, их не держит страх пред неведомым, только то, что они зовут совестью, и у одних это стальная цепь, а у других – гнилая нить…

– Сударыня, позвольте пожелать вам доброй ночи.

Повелевающий Волнами. Он дал слово и исполняет его, но зачем беречь разбитую скорлупу? Зачем спасать утратившую дом и любовь? Тело не становится живым лишь потому, что сердце бьется, а по жилам бежит кровь. Жизнь – это надежда, любовь, долг и страх. Пока остается хоть что-то, смерть не придет.

– Сударыня, вам дурно?

– Вы очень добры. Недостойная… Я недостойна вашей заботы, герцог.

– Госпожа баронесса, – так возчик смотрит на поклажу, которую подрядился доставить в чужой дом, – я сделал бы для вас все от меня зависящее и без просьб герцога Эпинэ и генерала Карваля, но вы дали мне возможность оказать им услугу. Я вам за это благодарен.

– Это я вам благодарна. – Названного Робером ведет сердце, Повелевающего Волнами – разум, и разум этот холоднее зимних вод. – Дурной наездник в тягость и коню, и спутникам, я – дурная всадница, а ваш путь долог.

– В тягость может быть безобразие, но не красота. – Можно сменить серое на цвет ириса, но не пепел на огонь. – Вам здесь удобно?

– Да, – как трудно говорить с чужим и далеким, – но мне стыдно перед оставившей гостье свою постель.

– Не думайте об этом, эрэа Мелания. Уступать гостю свои покои – долг хозяина, по крайней мере в этой местности. Отдыхайте, завтра нам предстоит трудный день.

Повелевающий Волнами попрощался, и Мэллит осталась одна в желтой от свечей комнате. Здесь жила сестра барона, имя которого гоганни не разобрала. Она казалась счастливой и ждала жениха, а он был воином. Что легче: потерять любимого или любовь? Раньше Мэллит знала ответ, но любовь мертва, бывшее очевидным затянуло туманом, а достославный из достославных ушел. Почему? Как вышло, что мудрость забыла и закон, и справедливость?

– Госпожа баронесса, – красивая девушка с желтыми волосами присела и улыбнулась, – меня зовут Грета. Я буду служить вам. Ваша постель готова, я помогу вам раздеться и умыться.

– Мне не нужна помощь, – Мэллит постаралась, чтобы голос ее звучал уверенно, – благодарю тебя. Иди.

– Я буду в передней, – названная Гретой поклонилась и вышла. Если б волосы Мэллит были желтыми, а бедра – широкими, сказал бы ей первородный Альдо то, что сказал? Его душу источила ложь, а душу названного Робером – жалость. Оба называли ничтожную красавицей, и глупая верила.

Гоганни вздохнула и умыла лицо и желавшие лить слезы глаза. Утомленное дорогой тело просило покоя, но покой несет сон, а сны полны лунной зелени и горячего песка.

Правнуки Кабиоховы не спят четырежды в месяц, ставшая Залогом боялась уснуть со дня своего величайшего горя. И все-таки засыпала, чтобы оказаться на озерном берегу, зная, что гнилая зелень предвещает беды, от которых не уйти.

Ноги тонут в песке, сухом и сером, мертвые деревья тянутся к пустому небу, у них нет тени. Нет тени и у покрытых трещинами камней, и у бредущей вдоль кромки воды лошади. Вода нестерпимо блестит, но на небе не видно солнца, озеро светится само по себе и в его глубинах шевелится нечто чудовищное. От озера не уйти, ты бежишь, а оно ползет следом вместе с валом мертвых водорослей и бредущим конем. Ноги вязнут в холодном сухом песке, не оставляя следов.

– Ты… – шепчет песок.

– Ты… – дышит в спину озеро.

– Ты… – раздвигаются знакомые губы, обдавая сладкой озерной гнилью, – ты…

– Ты… – Гоганни вздрогнула и открыла глаза. Было холодно и сыро: древний камень вбирал тепло, как соль вбирает воду. Два свечных огарка и масляная лампа не могли разогнать наполнившей спальню темноты. Девушка облизала пересохшие губы. Уходящий сон кружил голову, но Мэллит уже понимала и еще помнила. Она не хотела засыпать и все равно заснула в кресле у печи, но нет огня, который горел бы вечно. Все проходит, стареет, умирает…

Разбуженная холодом гоганни беспомощно оглянулась, словно за спиной кто-то стоял, и увидела окно, красноватую луну и увенчанные стрелами черные крыши. Из-за самой высокой показалась звезда, одинокая и яркая, вздрогнула и покатилась вниз. Искрящийся росчерк прочертил небо и погас, в черное окно застучал кто-то невидимый, и шрам на груди откликнулся резкой болью.

Мэллит собралась с силами и спрыгнула с кресла на лохматую шкуру. Узкое облако разрубило луну, окрасилось красным и уползло за дальнюю башню – поднялся ветер. Это он стучался в окна, срывал звезды и выл в трубах, а остальное нашептали страх, холод и сон. Гоганни глубоко вздохнула, тронула шрам и поднесла к глазам пальцы. Крови не было, а за стеной спала названная Гретой, ее можно позвать, попросить воды или свечей, просто разбудить… Огонек в ночнике забился рыжим мотыльком – масло было на исходе, догорела и одна из свечей. Девушка взяла последний огарок и распахнула дверь. На пороге стоял бледный высокий воин, и Мэллит его знала.

2

– Ты, – сказал гость, – ты…

Слово было знакомым и страшным, слово, но не голос и не лицо!

– Назва… Граф Гонт? – прошептала гоганни, сжимая свечу. – Я не ждала… вас… Но я… рада.

Глаза названного Удо были закрыты, он пришел без оружия и без камзола.

– Ты… – Огонек в руках Мэллит погас, но тьма не пришла. Или пришла, но не скрыла ночного гостя. Лицо названного Удо было спокойным и молодым, а волосы слиплись, словно он вышел из воды. Из зеленой сонной воды, как и тот, другой…

– Что ищет блистательный? – Боль в груди заставила покачнуться и отступить. – То есть… Сударь, что вам угодно?

Первородный не открыл глаз и не улыбнулся, как улыбался в