Тамерлан - Издательство Гураш

О «чакатаях» и их особом положении в государстве Тимура несколько раз говорит Клавихо. По его словам, они могли «ходить везде, где хотят, со своими стадами, пасти их, сеять и жить, где хотят, и зимою и летом; они свободны и не платят податей царю, потому что служат ему на войне, когда он их призовет». В поход они брали с собой и жен, и детей, и стада. В истории Тимура часто встречаются термины, относящиеся к военному делу; тем не менее эта терминология не вполне выяснена. Для обозначения больших племенных групп одинаково употребляются термины иль и улус; в том же значении встречается и слово тюмень, собственно значившее десять тысяч. Тысяча обозначалась персидским словом хазаре, по-видимому, рано перешедшим к туркам и монголам, более мелкие воинские части - монгольским словом хошун. Есть известие, что в Моголистане хошуном назывался отряд в 1000 человек; из некоторых мест истории Тимура видно, что в Мавераннахре хошун заключал в себе всего от 50 до 100 человек. Приказы собраться на курултай (сейм, имевший при Тимуре, по-видимому, исключительно значение парада) или для похода передавались через туваджиев, должность которых считалась чрезвычайно важной, уступавшей только званию государя. При Тимуре был обычай, едва ли существовавший при Чингиз-хане, что с начальников частей при передаче им приказания государя брали расписку; для этой расписки был особый термин.

Военный строй был, в общем, тот же, как и в других турецких и монгольских войсках; но в деле военного искусства Тимур считался не только хранителем традиций, но и новатором. В битве с Тохтамышем в 1391 г. им был применен какой-то особый строй из семи больших отрядов, о котором раньше никто не слыхал. Кроме обычного движения войсковых масс, которое, конечно, не могло оставаться скрытым, были случаи появления войска Тимура там, где его никто не мог ожидать. Ибн Арабшах рассказывает, что Тимур придумал для своих воинов особый головной убор, по которому они могли узнавать друг друга, и назначил им разные места, где они должны были собираться; сам он двинулся из Самарканда как будто в сторону Ходжента и степи, но на пути неожиданно повернул в другую сторону, в разных пунктах стал собирать отряды своего войска и неожиданно оказался на крайнем западе Персии, в Луристане. Официальная история Тимура не упоминает об этой хитрости, но и по официальной истории появление Тимура в 1386 г., в начале так называемого «трехлетнего» похода, в Луристане оказывается совершенно неожиданным. Говорится о возвращении Тимура в 1385 г. в Самарканд, о зимовке около Карши, о решении идти на Иран, о собирании войска в Самарканде, о переправе через Аму-Дарью, о прибытии в Фирузкух и о быстром движении оттуда с пятой частью войска (туваджиям было приказано выбрать из каждого десятка людей по два) к Луристану.

Несмотря на крайнюю жестокость, с которой велись войны Тимура, мы в рассказах о подвигах отдельных богатырей, о их отношении к своему государю и даже к врагам встречаем эпические черты, напоминающие рассказы о европейском рыцарстве. Когда Тохтамыш в 1378 г. победил с помощью Тимура своего соперника Тимур-Мелика, был взят в плен один из богатырей последнего; Тохтамыш хотел его пощадить и принять к себе на службу; богатырь преклонил колени перед ханом и сказал: «Пока был жив Тимур-Мелик, я вел лучшую жизнь, как эмир и правитель; хотел бы я вырвать тот глаз, который видит тебя на его престоле. Если ты хочешь оказать мне милость, вели отрубить мне голову и положить голову Тимур-Мелика на мою голову, его тело на мое тело, чтобы его нежная и благородная особа не лежала на земле унижения». Желание верного богатыря было исполнено. Характерен также рассказ о приключениях в сирийской степи в 1393 г. двух богатырей Тимура, джучидского царевича Ибадж-оглана и чагатайского эмира Джелаля, сына Хамида. Оба изнывали от жажды и нашли только два глотка воды; Ибадж выпил глоток, но не утолил своей жажды и попросил Джелаля уступить ему свою долю. Тот по этому случаю вспомнил рассказ, некогда слышанный им от Тимура, о двух путниках, арабе и персе, изнывавших от зноя в пустыне; у араба еще оставалось немного воды; перс сказал, что только эта вода могла бы спасти его от смерти и что если араб даст ему ее выпить, то это будет лучшим доказательством прославленного благородства арабов. Араб ответил: «Я хорошо знаю, что, если я дам тебе воды, мне придется умереть, но слава арабов мне дороже собственной жизни»; перс получил воду и благодаря этому остался жив. Джелаль прибавил: «Я буду подражать этому арабу и дам тебе воды, чтобы наложить обязательство на потомков Джучи и улус его и сохранить добрую славу улуса Чагатая; только прошу тебя, когда ты вернешься к государю, доложить ему обо всём этом, чтобы рассказ был внесен в летопись». Ибадж дал обещание, получил воду и восстановил свои силы; Джелалю, однако, тоже удалось спастись от смерти; оба вместе достигли Кербелы, места гробницы имама Хусейна, потом пришли к Тимуру и рассказали ему о происшедшем. Тимур прославил подвиг Джелаля и его заботу о чести чагатаевского улуса и вспомнил о заслугах его отца Хамида.

Каково бы ни было отношение этих рассказов к действительности, они свидетельствуют о существовании в войске Тимура известного рыцарского идеала. Естественно, что такие рассказы влагались о самом Тимуре и его сыновьях. Несмотря на физическое увечье, Тимуру приписывались подвиги личной храбрости.

В 1379 г., во время осады Ургенча, хорезмийский владетель Юсуф Суфи послал Тимуру вызов на единоборство; Тимур принял вызов, прискакал ко рву крепости и звал оттуда на бой своего противника, но тот нарушил свое слово и не явился. Скоро после этого привезли Тимуру из Термеза вновь поспевшие арбузы; Тимур решил поделиться ими со своим врагом и послал Юсуфу арбузов на золотом блюде; Юсуф велел арбузы выбросить в воду, а блюдо подарил привратнику. В 1383 г. Тимур в Сеистане хотел принять участие в битве и был удержан только просьбами эмиров.

Из сыновей Тимура Омар-шейх отличился еще в 1370 г., во время войны с Хусейном, когда ему было всего 16 лет. Впоследствии ему в Фергане часто приходилось сражаться с моголами; о личных подвигах его много говорит аноним Искендера, столь же пристрастный к Омар-шейху и его сыновьям, как Хафиз-и Абру и Шереф ад-дин к Шахруху. О Шахрухе был сочинен фантастический рассказ, опровергавшийся самим Шахрухом, будто шестнадцатилетний царевич в 1393 г. принимал горячее участие в битве с владетелем Фарса Мансуром и лично принес своему отцу голову убитого Мансура.

Ибн Арабшах утверждает, что в войске Тимура были идолопоклонники, носившие при себе идолов, были и женщины, принимавшие участие в битвах. Как бы то ни было, более строгим мусульманам чагатайские воины казались кафирами, как сами чагатаи не признавали мусульманами моголов, хотя официально ислам сделался господствующей религией в Моголистане еще при хане Туклук-Тимуре; только во второй половине XV в., при хане Юнусе, на моголов было распространено правило, соблюдавшееся вообще при войнах между мусульманами; чтобы военнопленные не продавались в рабство. Таким же образом в XIV в. чагатайское государство не признавалось мусульманским; в 1372 г. хорезмийский владетель Хусейн Суфи сказал послу Тимура: «Ваше царство - область войны (т.е. владение неверных), и долг мусульманина - сражаться с вами». Воины Тимура, подобно языческим монголам, носили косы. Когда при осаде Дамаска (1400-01 г.) внук Тимура Султан-Хусейн изменил своим и перешел на сторону осажденных, ему прежде всего отрезали косу и заставили его переменить одежду. Ибн Арабшах упоминает еще об одной из старших дочерей Тимура, Султан-Бахт-бегум, дочери умершей в 1366 г. сестры эмира Хусейна; она «отличалась мужским нравом и не любила мужчин».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});