Саксонские Хроники - Бернард Корнуэлл

А сейчас Виллибальд тоже вспомнил историю о том короле. Он плакал, когда мы вошли в город, плакал от счастья, а когда выяснилось, что Эгберт не сопротивляется нам, Виллибальд начал кричать про короля, который увидел на стене надпись. Он выкрикивал это снова и снова, и тогда его слова не имели для меня смысла, но теперь я знаю, что он имел в виду. Виллибальд хотел этим сказать, что Эгберт знал: он проиграл, еще не начав сражения.

В Эофервике ожидали возвращения короля Ивара, и многие жители, боясь мести датчан, покинули город. У Эгберта, конечно, имелась личная стража, но большинство телохранителей бросили его, так что теперь стражников насчитывалось всего двадцать восемь человек. И ни один из них не захотел умирать за короля, который видит надписи на стенах, а оставшиеся жители даже не потрудились покрепче закрыть городские ворота или попробовать защитить палисад. Поэтому армия Гутреда вошла в город, не встретив никакого сопротивления. Мало того, нас приветствовали как желанных гостей.

Думаю, жители Эофервика считали, что мы явились защищать их от Ивара, а не отбирать корону у Эгберта, но даже когда они узнали правду, то все равно выглядели вполне довольными.

Разумеется, их особенно воодушевило присутствие святого Кутберта. Эадред водрузил гроб святого в церкви архиепископа, открыл крышку, и народ столпился, чтобы посмотреть на мертвеца и помолиться ему.

Вульфера, архиепископа, не было в городе, но отец Хротверд все еще был там и до сих пор читал свои безумные проповеди. Он немедленно прилип к Эадреду. Полагаю, Хротверд тоже видел надпись на стене. Что же касается меня, то я видел лишь кресты, нацарапанные на дверях домов. Это был знак, что здесь живут христиане, но большинство выживших датчан тоже на всякий случай выставили кресты. А люди Гутреда были настроены грабить. Эадред пообещал им распутных женщин и горы серебра, но теперь аббат прилагал все усилия, чтобы защитить христианский город от датчан Гутреда.

Беспорядки все-таки были, но небольшие. У горожан хватило ума самим предложить нашей армии монеты, еду и эль, чтобы не допустить грабежей, а Гутред обнаружил ящики с серебром во дворце и раздал деньги своим воинам. Ну а если учесть, что в тавернах имелось много эля, пришельцы из Камбреленда были вполне довольны и даже счастливы.

— Что бы сделал на моем месте Альфред? — спросил меня Гутред в первый же вечер, проведенный в Эофервике.

Я уже начал привыкать к этому вопросу, потому что Гутред каким-то образом убедил себя, что Альфред — король, которому стоит подражать. На сей раз Гутреда интересовало, как поступить с Эгбертом, которого нашли в королевской спальне. Его притащили в большой зал, где он упал перед Гутредом на колени и поклялся ему в верности. То было странное зрелище: один король, стоящий на коленях перед другим в старом римском зале, освещенном жаровнями, которые наполняли дымом верхнюю часть помещения. За спиной у Эгберта на коленях стояли его придворные и слуги, и все они, шаркая, ползли вперед, чтобы тоже присягнуть на верность Гутреду.

Эгберт казался старым, больным и несчастным, в то время как Гутред весь светился молодостью, здоровьем и силой. Я нашел кольчугу Эгберта и отдал ее Гутреду. Он надел ее, потому что это придавало ему царственный вид. Гутред был приветлив и великодушен со свергнутым королем: поднял его с колен и расцеловал в обе щеки, а потом вежливо пригласил сесть рядом с собой.

— Убей старого ублюдка, — посоветовал Ульф.

— Я желаю проявить милосердие, — царственно проговорил Гутред.

— Идиотское желание, — резко ответил Ульф.

Он был в дурном настроении, потому что не обнаружил в Эофервике и четверти того, что собирался награбить. С другой стороны, Ульф нашел здесь двух близняшек, которые ублажили его, поэтому не слишком жаловался.

После того как церемония подошла к концу и Эадред проревел благодарственную молитву, Гутред отправился вместе со мной прогуляться по городу.

Думаю, он хотел показать свою новую кольчугу, а может, просто проветриться, ибо дворец был наполнен дымом. Он пил эль в каждой таверне, шутил с людьми на датском и на английском, поцеловал не меньше пятидесяти девушек, а потом вдруг повел меня на укрепления, и некоторое время мы шагали молча, пока не дошли до восточной окраины города. Там я остановился и бросил взгляд через поля туда, где река блестела в лунном свете, словно лист серебра.

— Вот здесь погиб мой отец, — сказал я.

— С мечом в руке?

— Да.

— Это хорошо, — кивнул Гутред, забыв на миг, что он христианин. — Но для тебя то был печальный день.

— Не такой уж и печальный, — возразили, — потому что я встретил ярла Рагнара. И мне никогда особо не нравился мой отец.

— Не нравился? — удивленно спросил Гутред. — Почему?

— Он был слишком угрюмым, — ответил я. — Люди жаждали его одобрения, а получали недоброжелательность.

— Значит, ты похож на него.

Пришел мой черед удивиться.

— Я?

— Мой угрюмый Утред, — сказал Гутред. — Весь — сплошной гнев и угроза. Так посоветуй, что мне делать с Эгбертом?

— Лично мне по душе предложение Ульфа.

— Ульф убил бы кого угодно, потому что это избавило бы его от всех проблем. А что бы сделал на моем месте Альфред?

— Думаю, это неважно.

— Нет, важно, — настаивал Гутред, — поэтому ответь мне.

Было в Гутреде что-то такое, что всегда заставляло меня говорить ему правду, ну или почти всегда. У меня возникло искушение ответить, что Альфред вытащил бы старого короля на рыночную площадь и отрубил бы ему голову, но я знал, что он сроду такого не сделал бы. Пощадил же Альфред своего предателя-кузена после Этандуна, оставил в живых своего племянника Этельвольда, хотя этот племянник имел больше прав на трон, чем он сам.

— Он бы не стал убивать Эгберта, — вздохнул я, — но Альфред — набожный дурак.

— Он не дурак, — возразил Гутред.

— Его приводит в ужас неодобрение Бога, — объяснил я.

— Ну что же, этого, пожалуй, стоит бояться.

— Убей Эгберта, мой господин! — воскликнул я. — Если ты оставишь его в живых, он попытается вернуть свое королевство. К югу отсюда у Эгберта есть поместья. Он может поднять тамошних людей, отведет их к Ивару, а Ивар захочет снова видеть Эгберта на троне. Эгберт — враг!

— Он старик, больной и испуганный, — терпеливо отвечал Гутред.

— Вот и избавь престарелого ублюдка от страданий, — гнул свое я. — Если пожелаешь, я сделаю это для тебя. Я еще никогда не убивал королей.

— А тебе бы хотелось?

— Я убью его для тебя, — повторил я. — Эгберт позволил своим саксам резать датчан! Он не так жалок, как ты думаешь.

Гутред неодобрительно посмотрел на меня.

— Я знаю тебя, Утред, — ласково произнес он. — Ты хочешь иметь полное право хвастаться, что не только убил Уббу на морском побережье и сбросил с коня Свейна Белую Лошадь, но и отправил короля Эофервика Эгберта в холодную могилу.

— И убил Кьяртана Жестокого, — отозвался я. — И зарезал Эльфрика, который незаконно захватил Беббанбург.

— Я рад, что не вхожу в число твоих врагов, — беспечно проговорил Гутред, потом поморщился. — Какой здесь кислый эль.

— В этих краях его делают по-другому, — объяснил я. — А что посоветовал тебе сделать аббат Эадред?

— Разумеется, то же самое, что ты и Ульф. Убить Эгберта.

— В кои-то веки я согласен с Эадредом.

— Но Альфред не убил бы его, — твердо заявил Гутред.

— Альфред — король Уэссекса, — ответили. — Ему не угрожает Ивар, и у него нет соперника вроде Эгберта.

— Но Альфред — хороший король, — настаивал Гутред.

Я в отчаянии пнул частокол и поинтересовался:

— Почему ты хочешь оставить Эгберту жизнь? Чтобы понравиться здешнему народу?

— Да, я хочу нравиться людям.

— Они должны тебя бояться, — возмутился я. — Ты король! Ты должен быть безжалостным. Ты должен внушать страх!

— А разве Альфред внушает страх?

— Да, — ответил я и сам удивился, поняв, что сказал правду.

— Потому что он безжалостный?

— Нет, просто люди боятся вызвать его неудовольствие, — покачал я головой.

Я никогда не сознавал этого раньше, но теперь мне внезапно стало ясно: хотя Альфред вовсе не был безжалостным и был склонен проявлять милосердие, однако все равно внушал страх.

Думаю, люди подчинялись Альфреду, понимая, что он и сам живет под кнутом. Кнутом Альфреда был страх вызвать неудовольствие Бога. Он никогда не мог избавиться от этого страха. Ему никогда не удавалось быть настолько хорошим, как хотелось бы, но он никогда не переставал пытаться. Что касается меня, я уже давно принял то, что я несовершенен, но Альфред никогда не мог смириться с этим по отношению к себе.

— Мне бы хотелось, чтобы люди боялись вызвать мое неудовольствие, — мягко проговорил Гутред.