Антикварная книга от А до Я, или пособие для коллекционеров и антикваров, а также для всех любителей старинных книг - Петр Александрович Дружинин

были третью реальной цены, за которую книгу можно было продать в два дня. Но, напомню, я тогда учился в последнем классе школы, а сто рублей – для некоторых граждан превышало зарплату. Я и без того несколько месяцев откладывал деньги, но и этого было мало; недостающее добавили родители как подарок на день рождения. Я не слишком помню тот день, помню только, что родители были рады не меньше, учитывая мамину специализацию. Дата этого приобретения мне ныне известна точно, потому что она написана мною на форзаце: 8 апреля 1991 года.

Первым официальным местом моей работы, как только в шестнадцать лет мною был получен паспорт, стал Музей народного искусства, основанный в XIX веке С. Т. Морозовым как Кустарный музей, а уничтоженный лишь совсем недавно. Паспорт гражданина СССР давал тогда не только возможность трудоустроиться, что было не самым главным приоритетом в моем тогдашнем положении, но и беспрепятственно сдавать книги в букинистические магазины; до получения паспорта мне приходилось просить о помощи друзей из реставрационного отряда, когда я что-то хотел снести в бук без ведома родителей.

Отработав в музее два летних месяца (почему-то больше было не положено для школьника), я уже окончательно прибился к антикварной лавке у Никитских ворот, забредая туда после школы и пересматривая книгу за книгой. Лавка вырастала на моих глазах: ремонт, кривая лестница белого камня на второй этаж (лет через десять ее сменит бетон), струганые стеллажи, торговый зал, приемка, подсобка, крыльцо, на котором мы сидели с К. К. в теплые месяцы… Сейчас, вспоминая это убожество начала 1990-х, все равно не удается отделаться от того совершенно волшебного впечатления, которое этот магазинчик производил на сограждан, включая меня. И даже название, которое и тогда и сейчас режет ухо, – «Акция» – не отвращало посетителей.

Несколько слов о «Раритете»

До того был только один, самый первый в СССР, частный букинистический антикварный магазин – на Смоленской площади, во дворе со 2‐го Смоленского переулка (сейчас квартала этого нет, над ним высится офисное здание). То есть, как мы упоминали, формально он не был первым, а одним из двух самых первых – и «Акция» и «Раритет» были зарегистрированы в один день – 10 октября 1988 года. Но фактически, как магазин, это был первый в новейшую эпоху частный антикварный магазин.

Назывался он «Раритет» (сильно позднее он переехал на Арбат, 31). В «Раритете» были собраны главные на тот момент «творческие силы», в том числе С. А. Ниточкин, Александр (Саша) Соловьев, отчества которого я не знаю, позже он работал товароведом в букинисте на Котельнической набережной (на «Котлах»), затем на Покровке, куда опрометчиво пригласил таких компаньонов, которые умудрились его оттуда выдавить, после чего он спился и умер.

Кроме них, в «Раритете» работал и наиболее важный в нашем рассказе персонаж – Михаил Мéнделевич Климов, изобразивший в красках это место в своих замечательных мемуарах. Этот магазин был обставлен далеко не так убого, как будущая лавка у Никитских ворот. Я помню М. М. в этом магазине: он как-то во всех жизненных ситуациях и во все времена умеет выглядеть представительно, солидно. И даже в свои последние годы, несмотря на изрядную долю желчи на человечество, он оставался и обаятельным, и добродушным. Тогда же он казался человеком совершенно новой формации, особенно для подростка из интеллигентной семьи. И когда, входя в «Раритет» на Смоленской, я видел его за прилавком, обычно в каком-то свитере, по своей цене сопоставимом с дорогой книгой на этом прилавке, я старался быстро ретироваться. Если за прилавком стояли деви́цы, то уже можно было там немного поглазеть на диковины.

Сейчас в это трудно поверить, но я лет в пятнадцать совершил там две покупки, изводя перед тем родителей. Как сейчас помню, одна из них – «Из истории московских улиц» П. В. Сытина, хотя дома было много подобных книг, но этой не было, а содержательно она совершенно незаменима; вторая – какая-то репродукция с видом храма Христа Спасителя, более известного мне по бассейну, куда мы с классом периодически ходили. Больше школьник себе ничего позволить не мог, и в целом тот магазин был скорее филиалом музея.

Да и любой, сюда входящий, чувствовал себя погано: невиданные книги, но настолько дорогущие, что вряд ли вообще доступные карману не то что школьника, но и человека с хорошей зарплатой из высотного здания на другой стороне Садового кольца. Отдельная подлость, как тогда казалось, была в том, что если в государственных букинистах ценник (или отрывная бирка комиссионной квитанции) лежал поверх книги, чтобы сразу было ясно, то в «Раритете» он был убран внутрь, и узнать цену можно было только спросив. Пару раз спросив, ты уже больше ничего в этом магазине не спрашивал и заходил, только если в других был обеденный перерыв.

Карл Карлович

Вернемся в антикварную лавку у Никитских ворот. Учась в последнем классе школы, после уроков я начал там работать, причем был зачислен туда официально с 21 августа 1990‐го «на должность библиографа с повременной оплатой», как и записано в моей трудовой книжке рукой Б. М. Э***. Исполняя поначалу уж совсем неквалифицированную работу вроде перетаскивания и расстановки книг, я довольно быстро начал описывать книги для аукционных каталогов, что и стало со временем моей основной обязанностью.

Первым моим учителем в книжном деле стал Карл Карлович Драффен (1936–1999). Его мать, Татьяна Сергеевна (в дев. Шеляпина), была русской, отец – латыш, видный деятель рабочего движения, участник курляндского большевистского подполья, арестовывался, в 1911‐м бежал из иркутской ссылки за границу, а к моменту рождения сына Карла работал в III Интернационале.

К. К. был рад узнать, что мы родились в одном месте – в Первой Градской, и с тех пор мы оба ремарку «настоящие москвичи должны быть только от Грауэрмана», достаточно распространенную у старых москвичей, воспринимали с улыбкой.

Карлом он был потому, что все у них были в роду «Карлы Карловичи» (наверное, по-латышски это имя звучит несколько иначе, но суть та же). Уже в марте 1938 года отец его был арестован, а вскоре расстрелян. Мать, которая была двадцатью годами младше, осталась одна с двумя детьми, старшей Маргаритой и младшим Карлом, и с клеймом врага народа. Эта генеалогия начисто отрезала Карлу путь к окончанию десятилетки, почему он и пошел в четырнадцать лет в ремесленное училище, после которого был распределен на ЗИС. Эта работа его тяготила, но уволиться оттуда он не мог: ему отказывали в подписании заявления по собственному желанию; не найдя иного выхода, он