Собрание сочинений в десяти томах. Том 7 - Юзеф Игнаций Крашевский

задором ответил Бодзанта, – хотя в моей епархии я пастырь. Что порешите – я противиться не стану, но я не могу изменить своего мнения.

Сказав это, он стал прощаться. Богория, взяв его под руку, проводил с почетом до передней. Все прочие остались и некоторое время молча сидели. С уходом Бодзанты у них как бы бремя скатилось с плеч.

Первым начал говорит Сухвильк.

– Хотя наш пастырь придерживается других взглядов, чем мы, но я уверен, что если с Божьей помощью нам удастся достигнуть того, что мы порешили, он не будет противодействовать и присоединится к нам. Он все еще не может простить королю прежнюю обиду, но он сдастся, наконец.

– И я тоже надеюсь на это, – подтвердил архиепископ, охотно соглашавшийся с мнением своего племянника.

Спытеку и всем остальным нечего было говорить: они охотно приняли проект королевского брака и все те средства, которые могли привести к его ускорению. А так как Сухвильк, который лучше всех знал короля, советовал воздействовать на него в одиночку, то его предложение, как наиболее соответствующее, и было принято.

Богория должен был первым переговорить об этом с королем, а так как он не мог долго оставаться в Кракове, то поехал на другой же день во дворец. В это время там как раз происходила постройка нового здания, и король так интересовался работами, что сам ежедневно все осматривал и обо всем расспрашивал.

Дворец, первоначально построенный еще при отце и затем увеличенный в своих размерах, Казимир хотел сделать если не таким, какой вполне соответствовал бы его большому королевству, то, по крайней мере, сообразно со своим вкусом.

В нем не было удобного помещения для самого короля и достаточного количества больших комнат для приема почетных гостей.

Казимир мечтал о таком дворце, какие видывал в Праге, Будапеште, Вышеграде венгерском, и о таких, которые, по рассказам Вацлава из Тенчина, имелись в иных европейских столицах. Но для этого недоставало каменщиков, строителей, резчиков и других мастеров, которых приходилось выписывать из-за границы. Пришельцы эти, находя достаточно работы в Кракове и в других городах, по большей части оставались жить в стране, и местная молодежь училась у них разным искусствам; король радовался, что не одни чужестранцы работают при его постройках.

Казимир всегда охотно разговаривал с рабочими и мастерами. Поэтому его обвиняли в пристрастии к пришельцам, в особенности, к немцам, которых он слишком много привлек в страну; но он это сделал из любви не к ним, а к стране, в которую они принесли то, в чем она нуждалась.

Когда Богория приехал в замок, Добек Боньча сообщил ему, что король находится при постройке, и предложил провести его туда. Но не успели они сделать несколько шагов, как увидели приближающегося к ним короля, который радостно приветствовал своего любимого пастыря. Казимир был ему благодарен за то, что он до сих пор еще ни разу ни единым словом не обмолвился об Эсфири, хотя по своему положению он мог бы это сделать.

Они вместе вошли во дворец.

– Слава Богу, – произнес архиепископ, – это наше старое гнездо все роскошнее становится. Дал бы Бог, чтобы оно возвеличилось и украсилось нам на радость. Но непристойно королю жить в нем одиноким.

– Не моя вина в том, что я остался один, – со вздохом сказал Казимир, – вам известна вся моя жизнь с ее горестями и неудачами. Слишком поздно ее начинать сначала!

– Поздно? – спросил, садясь, Богория. – Но вы, ваша милость, еще молоды!

– Мне предсказано, что я не оставлю потомка! – прибавил король грустно.

– Бессмысленное пророчество! – прервал архиепископ. – Разве кто-нибудь знает мысли и решения Божьи?

Король задумчиво опустил голову.

– Мы все, которые умеем любить и ценить наших королей, – говорил Богория, – молимся и искренно желаем, чтобы все эти предсказания оказались ложными. Не след вам оставаться вдовцом, не имея наследника… Ведь это добровольное отречение от всякой надежды! В вашем государстве находятся такие люди, которые желали бы видеть на пястовском троне Людовика, вашего племянника… Хотя и в нем есть доля этой дорогой для нас крови, но мы то еще не отказались от сладкой надежды, что вы откажете корону своему собственному сыну!

Говоря это, Богория смотрел на короля, который сидел, опустив глаза и нахмурившись, не говоря ни слова; казалось, что этот разговор задел затаенное больное место короля и навел его на грустные размышления. Временами архиепископ прерывал речь, как бы ожидая ответа, но его не последовало.

Казимир отлично понял, почему архиепископ уговаривает его жениться.

Это был почти неуловимый намек на то, что тот образ жизни, какой он вел, в глазах пастыря не соответствует королевскому достоинству. Всякий намек, хотя бы и сделанный в самой деликатной форме, на эту связь, которая до сих пор всецело поглотила его, был ему неприятен.

– После всех попыток, которые я делал, – произнес, наконец, король, –трудно мне решиться на новую.

– Но вы обязаны посвятить себя будущности королевства, – возразил Богория.

После продолжительного молчания Казимир равнодушно произнес:

– Трудно найти такую жену, которую я бы хотел, а первой попавшейся я взять не могу. Брак заключается на всю жизнь, и ошибку пришлось бы искупать тоже всей жизнью.

– Но Бог милостив и ошибки не будет! – воскликнул архиепископ. –"Ищите и обрящете!" сказано в Священном Писании.

Разговор между ними еще продолжался, когда пришел кастелян Спытек, который ежедневно бывал в замке. Архиепископ нарочно обратился к нему:

– Я уверен, что и вы присоединитесь ко мне. Я тут уговариваю короля жениться…

– Еще бы! Мы все готовы хоть на коленях просить короля об этом, –произнес Спытек, преклоняя голову перед королем. – Вы, ваше преосвященство, предвосхитили наше желание, которое давно уж у нас, но мы не осмеливались его высказать… Вся страна ждет этого…

– Однако, вы отлично знаете, – ответил король, смущенный этой настойчивостью, – что на всякий случай назначен наследник, и страна не останется без короля. Корона обещана Людовику.

– И он нам мил будет, если, Боже сохрани, к нему перейдет трон, –произнес Спытек, – но совсем иное дело свой господин, выросший и воспитанный у нас, чем чужой, хотя бы и самый лучший. Помимо желания он тотчас же принесет с собой чужие обычаи, введет чуждые нам законы…

Как бы желая переменить разговор, король прервал его и произнес с деланной веселостью:

– Я не сторонник нового брака, да и думаю, что ни одна княжна не прельститься вдовцом… Я уже стар…

Богория усмехнулся.

– Нашлась бы лишь охота жениться… А сватать все станем…

– Да, – продолжал король, – в моих летах необходимо, чтобы другие старались обо мне и меня женили, потому что