Анжелика - Серж Голон

В эту минуту дружный вопль сотен людей возвестил о появлении осужденного. Процессия с трудом продвигалась в густой толпе. Подручные палача расчищали дорогу кнутами.

Наконец показалась деревянная двухколесная тележка, одна из тех грубых колымаг, в которых вывозили из города нечистоты. На ней и сейчас еще оставались налипшие грязь и солома.

На этой позорной колеснице возвышалась фигура мэтра Обена, он стоял, подбоченившись, в красных штанах и рубахе, на которой красовался герб города Парижа, и тяжелым взглядом смотрел на бесновавшуюся чернь. Молодой аббат сидел на борту тележки. Жоффрея не было видно, и вокруг все кричали, требуя показать колдуна.

– Наверно, он лежит на дне тележки, – сказала какая-то женщина рядом с Анжеликой. – Говорят, он уже полумертвый.

– Надеюсь все-таки, что это не так! – с жаром воскликнула ее соседка, красивая розовощекая девушка.

Тележка остановилась у огромной статуи Постника.

Стражники на конях с алебардами наперевес сдерживали толпу. На площади показалось несколько полицейских сержантов в окружении большой группы монахов различных религиозных общин.

Толпа колыхнулась и оттеснила Анжелику. Она закричала и, словно фурия, пустив в ход ногти, вернулась на свое место.

Внезапно все замолчали, и в тишине слышен был лишь перезвон колоколов. У лестницы, ведущей на площадь, появилось какое-то привидение и стало подниматься по ступенькам. Сквозь пелену, застилавшую ей глаза, Анжелика видела только эту ослепительно белую фигуру. Потом до ее сознания вдруг дошло, что руки приговоренного лежат на плечах палача и священника и что эти двое просто тащат его, а сам он даже не переставляет ноги. Его голова с длинными черными кудрями свесилась на грудь.

Впереди шествовал монах. Время от времени он поворачивался и начинал пятиться, потому что ветер пригибал пламя огромной свечи, которую он нес. Анжелика узнала в монахе Конана Беше, лицо его было искажено исступленным, злобным торжеством. Висевшее на его шее тяжелое белое распятие доходило ему до колен и мешало идти. Он то и дело спотыкался. Со стороны казалось, будто он исполняет перед приговоренным причудливый танец смерти.

Процессия двигалась медленно, словно в кошмарном сне. Наконец она поднялась на площадь и подошла к порталу Страшного суда.

На шее у смертника болталась веревка. Из-под длинной белой рубахи виднелась босая нога, стоящая на холодной как лед каменной плите.

«Это не Жоффрей», – подумала Анжелика.

Да, это был не тот человек, которого она знала, – человек утонченной души, так умевший наслаждаться всеми радостями жизни. Это был мученик, несчастный страдалец, как и все те, кого приводили сюда до него «босыми, в рубахе смертников, с веревкой на шее»…

И в этот момент Жоффрей де Пейрак вскинул голову. На его измученном, посеревшем, изуродованном лице мрачным огнем горели огромные темные глаза.

Какая-то женщина пронзительно закричала:

– Он смотрит на меня! Он меня околдует!

Но граф де Пейрак не смотрел на толпу. Его взгляд был устремлен вперед, на серый фасад Собора, украшенный скульптурами святых старцев.

С какой молитвой обращался он к ним? Какие обещания получал от них? А может быть, он даже их не видел?

По левую сторону от смертника встал один из секретарей суда и гнусавым голосом принялся читать приговор. Колокола умолкли, но разобрать слова приговора все равно было трудно.

– За следующие преступления: похищение, безбожие, обольщение… магия… отдан в руки палача… отведен на площадь Собора Парижской богоматери… принесет публичное покаяние с непокрытой головой, босой… держа в руках горящую свечу…

И только когда он стал свертывать свой свиток, все поняли, что он кончил читать.

Затем Конан Беше объявил текст публичного покаяния.

«Я признаюсь в преступлениях, в которых меня обвиняют. Я прошу у бога прощения. Я принимаю наказание во искупление своих грехов».

У приговоренного не было сил держать свечу, и ее взял священник.

Все ждали, когда наконец раздастся голос кающегося, толпа выражала нетерпение.

– Да говори же, приспешник дьявола!

– Не хочешь ли ты гореть в аду вместе со своим хозяином?

Анжелика вдруг почувствовала, что ее муж собирается с силами. Его мертвенно-бледное лицо оживилось. По-прежнему опираясь на плечи палача и аббата, он выпрямился, словно вдруг вырос, и теперь оказался выше мэтра Обена. Еще прежде, чем он раскрыл рот, любовь подсказала Анжелике, что он сейчас сделает.

В морозном воздухе внезапно зазвучал глубокий, звонкий, удивительный голос.

Золотой голос королевства пел в последний раз.

Он пел на провансальском языке беарнскую песенку, так хорошо знакомую Анжелике, и она одна понимала, о чем он поет.

Стоя на коленях с опущенной головой, Я молю тебя, милая королева Прекраснейшего сада, где увидел свет Христос, Сохрани же город Тулузу…

Этот нежный сад – нашу обитель…

Нежный сад, где все расцветает…

Сохрани всегда цветущей Тулузу…

Эта песня, словно кинжалом, пронзила сердце Анжелики. Она закричала.

Ее крик прозвучал в наступившей вдруг жуткой тишине, потому что в этот момент песня оборвалась: монах Беше своим костяным распятием ударил певца по губам. Голова осужденного снова упала на грудь, изо рта потекла струйка крови. Но он тут же снова выпрямился.

– Конан Беше, – громко крикнул он тем же звонким и чистым голосом. – Через месяц назначаю тебе свидание перед божьим судом.

Толпа затрепетала от ужаса, исступленные возгласы заглушили голос графа де Пейрака.

Волна ярости, беспредельного возмущения захлестнула людей. Но это было вызвано скорее высокомерием смертника, чем поступком монаха. Такого скандала еще никогда не бывало на площади Собора Парижской богоматери! Петь! Он осмелился петь! Ну хорошо, пусть бы спел религиозный гимн! Но песенку на каком-то непонятном языке, на языке дьявола!..

Словно в чудовищном водовороте, толпа приподняла Анжелику, завертела, стиснула и, топча ей ноги, понесла вперед, и она оказалась зажатой в угол, в проеме какой-то двери. Нащупав рукой створку, она толкнула ее и, задыхаясь, влетела в темноту пустынного собора.

Она постаралась взять себя в руки, преодолеть боль, которая разливалась по всему телу. Ребенок шевелился у нее в животе. Когда Жоффрей пел, он так заворочался там, что она с трудом сдержала стон.

До нее глухо доносился гул толпы. Сначала он нарастал, но, достигнув кульминации, через несколько минут начал стихать.

– «Надо уходить, – твердила себе Анжелика. – Надо вернуться на Гревскую площадь», Она покинула свое убежище в стенах собора. На площади, в том месте, где монах Беше ударил графа де Пейрака, дрались между собой несколько мужчин я женщин.