Ричард Лаймон. Рассказы. - Ричард Карл Лаймон

ты?»

Когда, выбирая костюмы для мальчиков, мы дотягивали до последней минуты, то обычно решали выйти в ночь, нарядившись пиратами или бродягами. Чтобы «пойти в образе», нам требовалось лишь немного старой одежды: для бродяги — палка, узелок и одна из старых папиных шляп; для пирата — бандана и одна из маминых серёжек-колечек. И бродягам, и пиратам нужны были верёвочные пояса. И, конечно, жжёная пробка на лицах.

Дома у нас всегда имелись пробки, но я точно не знал, откуда они брались. В те времена мои родители не пили вина — мы жили в доме на две семьи, с двоюродной бабушкой, никогда не берущей в рот ни капли, и её кузиной, состоящей в Женском Союзе Трезвости. Хотя источник пробок оставался для меня загадкой, их всегда можно было найти где-нибудь в доме.

В конце концов всё было готово для похода за сладостями, а мы с Бобом ждали, пока мама держала краешек пробки в огне. Она позволяла пробке немного обгореть, затем тушила и наносила на наши лица чёрные разводы, как у бродяг или пиратов. Пробка была тёплой (иногда слишком тёплой) и жёсткой, сухо шуршала по нашей коже и пахла гарью.

Хотя мы часто выходили под видом бродяг или пиратов (но никогда и тех и других сразу), иногда наши костюмы были не такими уж самодельными.

Изредка мы отправлялись на «сладость или гадость» в магазинных масках или костюмах. Маски вроде «Одинокого Рейнджера» царапались и пахли тканью. Резиновые маски пахли, как внутренность теннисного мячика. Через некоторое время они запотевали изнутри и липли к лицу, почти как настоящая кожа — чья-то ещё кожа. Ещё они нагревались. От эластичной завязки, которая проходила по затылку и держала маску, болели уши и выдёргивались волосы.

К тому же маски ограничивали обзор. Если носить очки (как я), то проблем была целая куча. Большинство масок не очень-то подходили для очков. А, если и удавалось надеть очки под маску, линзы запотевали через полминуты.

С очками или без них, хэллоуинские маски добавляли в выпрашивание сладостей суматоху, как при игре в жмурки. Ты налетал на своих друзей и незнакомцев. Запинался о трещины в тротуаре. Спотыкался о ступени и бордюры. Переходил дорогу прямо перед машинами. И ты никогда не был точно уверен, кто шагает рядом с тобой.

По тем временам, в районе, где я рос, самым опасным, что мы встречали на Хэллоуин, были, пожалуй, падения и столкновения из-за ограниченной видимости. Родители нечасто выходили вместе с детьми, уже достаточно выросшими, чтобы ходить самим, если имелись старшие братья или сестры, которые могли бы их сопровождать. Пока дети бродили ночью без присмотра, большинство родителей сидели дома, чтобы открывать дверь и раздавать угощения.

Как правило, я отправлялся за конфетами вместе с братом и тремя-четырьмя друзьями. Кроме нарядов, у каждого из нас имелась хозяйственная сумка для сластей, которые мы намеревались набрать. Обычно один-двое из нашей компании прихватывали и фонарики. Мы никогда не таскали с собой яйца, чтобы кидаться ими. Насколько помню, мы не брали даже мыла для намыливания окон.

Мы были «паиньками».

Поначалу обходя свой квартал, мы торопились от одного дома к другому, взбегали по лестнице крыльца или веранды (часто спотыкаясь) и звонили в дверь. Когда дверь открывали, мы вопили: «Сладость или гадость!». Однако у нас и мысли не было о какой-нибудь «гадости».

Не то чтобы это вообще требовалось. Если дома кто-то был, они обычно открывали дверь, кидали сласти нам в сумки и говорили: «Ух, да ты классно выглядишь!» или «Кто же ты такой?» или «Ооо, какой ты жуткий!» Затем мы выкрикивали «Счастливого Хэллоуина!» и бросались к следующему дому.

С каждым домом, куда мы заходили, сумки всё больше оттягивали нам руки. Яблоки и апельсины были самыми тяжёлыми лакомствами, а для большинства из нас и наименее желанными. Ещё нам доставалось домашнее печенье или кексы, обычно обёрнутые в салфетку и перевязанные ленточкой, миниатюрные батончики «Хёрши», несколько видов жвачки, иногда даже те потрясные сигары, которые могли сойти за настоящие, если бы не были розовыми, конфетки «Хёрши» в блестящей станиолевой фольге, маленькие пакетики с леденцами-сигаретами, белыми с красными кончиками, комья слипшихся тянучек и всегда, как минимум, одна пара ярко-красных лоснящихся восковых губ.

Восковые губы нравились нам больше всего. Мы никогда не понимали, надо их носить или есть. Поэтому мы делали и то, и другое. Сперва мы некоторое время ходили, нацепив их, кривляясь и хлопая ресницами. А потом съедали их. Поедая губы, я всегда задумывался, а предназначались ли они для еды. На вкус — будто сладкие свечи.

Иногда люди кидали нам в сумки монеты. У нас нечасто набиралось много — несколько центов тут, несколько там, — но мелочи всегда хватало, чтобы заставить раскачивающиеся нагруженные сумки приятно позванивать, когда мы торопились по тротуарам дальше, спрыгивали с бордюров и грохались на улице.

Начав свой поход за конфетами с района, где стояли и наши дома, вскоре мы добрались и до других кварталов. Мы брели всё дальше и дальше, вторгнувшись туда, где обитали незнакомые нам люди.

К тому времени уже наступила поздняя ночь. Наши сумки отяжелели. Магазинные костюмы, сделанные из хлипкого и вонючего пластика, порвались там и сям. Кое-кто из нас уже сдвинул маску на макушку, по крайней мере, пока мы не поднимались на крыльцои звонили в дверь. Жжёная пробка на лицах бродяг и пиратов потекла и размазалась от пота. Лишь самые упорные из пиратов ещё носили серьги. От завязок маски болели уши. Гудели ноги. Ныли руки от набитых сладостями сумок.

И этот район начинал выглядеть угрожающе.

— Думаешь, нам лучше повернуть назад обратно?

— Неа. Время ещё есть.

— Ну не знаю, сейчас ужасно поздно.

— Давайте, обойдём ещё один квартал.

— Кто-нибудь знает, куда мы зашли?

— Просто вернёмся тем же путём, как пришли.

— А что, если мы наткнёмся на больших детей?

Мы слышали, что большие дети делают с маленькими, которых поймают на «сладости или гадости». Хотя с нами никогда такого не случалось, но поговаривали, что они иногда бросались яйцами. Или воровали сумки со сладостями. Мы даже слышали истории про то, как большие дети применяли пытки, вроде «крапивки»[21] или «розового пуза»[22], чего я и мои друзья боялись до ужаса… хотя мы не отказались бы использовать их друг на друге.

— Если что-нибудь пойдёт не так, бежим, как от чёрта.

Я был далеко не самым быстрым в нашей группке и такое решение никогда мне не нравилось.