Владимир Высоцкий: Я, конечно, вернусь… - Федор Раззаков

Он вошел, сел на стул. Я – за столом, писал историю болезни. Высоцкий даже глаз не поднимал. Но раз приехал – ясно, зачем. Но уже было лето восьмидесятого, приближалась Олимпиада, и мы знали, что нас «пасут»… И договорились: «Все, больше не даем!» И Высоцкий знал об этом. Я ему говорю:

– Володя, все. Мы же договорились, что – все.

– Стас, в последний раз.

– Нет, уходи. Валера, забирай его.

А у Высоцкого чуть ли не слезы на глазах… И тут бригада «взорвалась» на меня!

– Стас! Ты что! Зачем заставляешь человека унижаться?!

А я говорю:

– А-а… Что хотите, то и делайте.

Повернулся и ушел. Со мной вышел Валера Янклович. И пока ребята оказывали «помощь», он мне сказал, что Володя в подавленном состоянии, что его выгнала Марина… Да, Высоцкий сказал мне, уже вслед:

– Стас, это в последний раз…»

В один из тех дней Высоцкого встретил на улице врач Михаил Буянов, некогда лечивший его. По его словам: «Мы случайно столкнулись с Высоцким на улице, он с трудом узнал меня, а потом стал жаловаться, что во Франции, где он вроде бы тоже лечился, врачи „гладили его по шерсти“, уговаривали не пить и не колоться.

– Я и без них знаю, что лучше не пить, но пью. Почему они не отучают меня от этого?

– Конечно, на всякую привычку есть отвычка, и врач может использовать метод насильственного отучения от некоторых привычек…

– Почему насильственного? Я хочу добровольно отучиться.

– Кто же вам мешает? Отучайтесь добровольно. Врачи ведь не няньки, а вы взрослый человек. Поете о романтике, о силе воли, о товариществе – вот на деле и покажите себя. А то в песнях вы одно, а в жизни совсем другое.

– Вы говорите не как врач. Врачи всегда соглашаются, а вы со мной спорите. И в Соловьевке спорили. Можно сказать, за человека не считали, видели во мне лишь алкаша.

– Видите ли, пьянство и наркомания – это не аппендицит или инфаркт, которые мало зависят от воли человека. Пьянство – следствие свободы выбора, человек совершенно сознательно и самостоятельно приобщается к этому пороку и по собственной воле расстается с ним. Не случайно наибольшую помощь подобной публике оказывают не медики, а священники и разные другие люди. В психиатрии главное оружие врача – это его личность. Если личность лекаря сильнее личности пьяницы и лекарю удается его отговорить от такого образа жизни, в котором стержнем является водка, то вовсе неважно, кто по профессии этот лекарь. Если человек не намерен избавиться от своего порока, никто не сможет это сделать помимо его воли.

– Так выходит, я не больной человек?

– Вы больной, болезнь ваша вытекает из вашего образа жизни, который вы сознательно выбрали. Измените образ жизни – и ваша болезнь пройдет. В мире не описано такой наркомании и такого этапа этой болезни, когда сам человек, без всякой посторонней помощи, не смог бы избавиться от пьянства и наркотиков.

– Но ведь вся страна пьет, а среди актеров половина – алкаши.

– Не вся страна пьет, кто-то и работает. А те, кто пьют да не лечатся, плохо кончат, страну развалят, через 10–15 лет превратятся в живых трупов, которым на все наплевать. Пьющие же актеры, или врачи, или инженеры в массе своей не алкоголики, как вы, а просто распущенные люди, которых нужно перевоспитывать, а не лечить.

На это Высоцкий ничего не ответил, мы попрощались и более не виделись».

К сожалению, эта встреча ничего уже не могла изменить в судьбе Владимира Высоцкого. Старуха Смерть подошла почти вплотную и протянула к нему свои костлявые руки. «Уйду я в это лето, в малиновом плаще» – вывела в те дни рука Владимира Высоцкого пророческие строки.

Всем, кто в те дни находился подле Высоцкого, можно было памятник поставить за терпение и выдержку. Так, 13 июня Высоцкий вдрызг разругался с одним из друзей – Анатолием Федотовым. Высоцкий искал какие-то кассеты со своими записями, не нашел их и обвинил в краже Федотова. Не выбирая выражений, выгнал его из дома. А спустя несколько дней кассеты нашлись в другом месте. Высоцкий сам позвонил Федотову и извинился за грубость.

На следующий день Москву покидала Оксана – она улетела отдыхать в Сочи. Но отдых ее длился… всего сутки. Через день она позвонила Высоцкому, и трубку взял Янклович. Голос его был упавший: «Володе плохо. Бери билет и возвращайся». Она сразу же села в поезд.

17 июня Высоцкий заехал домой к Юрию Любимову, чтобы предупредить его о своем отсутствии в театре (завтра начинались гастроли в Калининграде, бывшем Кенигсберге). А тот в те часы был болен – у него поднялась сильная температура. А жена с детьми были в Венгрии. Увидев, в каком состоянии режиссер, да еще один дома и без лекарств, Высоцкий задержался в Москве. Съездил к знакомым врачам и привез Любимову сильный антибиотик.

В Калининград Высоцкий прилетел в 10.40 утра 18 июня вместе с Гольдманом. В аэропорту их встречал В. Конторов, который вспоминает об этом следующим образом: «Встречать Владимира Семеновича прибыла целая кавалькада машин: дирекция Дворца спорта, дирекция филармонии и прочие ответственные товарищи. Подрулил самолет, смотрю – все вышли, а Высоцкого нет. Нигде не вижу. И вдруг с трудом его узнаю: лицо какое-то мятое… „Здравствуйте, Владимир Семенович!“ – „Здорово“, – крайне немногословен. Сели в машину. Всю дорогу хмурился, никому ни слова. Все ожидали увидеть его, как обычно, улыбчивым – а тут такой суровый сидит! Остальные тоже притихли, стушевались.

Подъехали к гостинице «Калининград», поднялись в номер (у него был трехкомнатный «люкс»). «Давай лекарства!» – «Вот-вот должны подвезти».

Этот первый день выдался довольно напряженным. В 10.40 он прилетел, и, кажется, уже в 12.00 был первый концерт в кинотеатре «Россия». Потом – во Дворце спорта «Юность», опять в «России», снова во Дворце. Вот такое чередование. В день было по пять концертов – три в «России» и два во Дворце. Я тогда предложил: «Владимир Семенович, не тяжело ли вам держать такой темп? Может, сделаем более щадящую программу, отменим что-либо…» – «Ничего подобного, – ответил он, – работать так работать!» – и все выступления до одного состоялись по намеченному графику…

Высоцкий тогда очень плохо себя чувствовал. Не мог спать, были всякого рода депрессии. С женой возникла какая-то напряженность, он все время переживал по этому поводу. Гольдман как-то шепнул: «По-моему, Володька не жилец».

Ночами мы по очереди дежурили у него в номере. В мое дежурство он не спал всю ночь. Просто не ложился, только сидел в кресле, дремал. А то вдруг вскрикивал от кошмара. Мне становилось не по себе, я тоже не мог заснуть. Той же ночью он звонил Влади, но она почему-то не хотела поддерживать разговор…»

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});