Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом - Нельсон Мандела

там, у меня не было ни времени, ни подходящего места, чтобы возделывать сад.

Я начал заказывать книги по садоводству и огородничеству. Я изучал различные методы ухода за растениями и виды удобрений. У меня зачастую не было тех инструментов, садового инвентаря и необходимых средств, которые упоминались в книгах, но я пытался пользоваться подручным материалом и учился методом проб и ошибок. Какое-то время я старался вырастить арахис, использовал для этого разные почвы и удобрения, но в конце концов сдался. Это была одна из моих редких неудач.

Уход за садом относился к числу немногих занятий в тюрьме, которые доставляли мне истинное удовольствие. Посадить семя, наблюдать, как оно растет, ухаживать за ним, а затем собирать урожай давало незабываемое ощущение того, что ты являешься хранителем этого маленького клочка земли, обеспечивало тебе пусть небольшой, но все же какой-то привкус свободы.

В некотором смысле я рассматривал сад как метафору определенных аспектов своей жизни. Политический лидер также должен ухаживать за своим садом. Он тоже сажает семена, затем наблюдает, как они прорастают, ухаживает за тем, что проросло, занимается культивацией и собирает урожай. Как и садовник, политический лидер несет ответственность за то, что культивирует. Он должен постоянно следить за своим садом, бороться с врагами, беречь то, что нужно сохранить, и выпалывать то, что требуется устранить.

Я написал Винни два письма об одном особенно красивом томате, о том, как я превратил его из нежного саженца в крепкий помидорный куст, который давал темно-красные плоды. Однако спустя какое-то время либо по моей неопытности и незнанию, либо из-за отсутствия специального ухода растение начало вянуть, и я не смог спасти его. Когда оно погибло, я извлек его корни из почвы, вымыл их и закопал в углу сада.

Я очень подробно описал Винни эту небольшую историю. Не знаю, смогла ли она прочесть что-либо в этом письме между строк, но, когда я писал его, у меня была странная смесь чувств: с одной стороны, мне не хотелось, чтобы наши отношения повторили историю гибели этого растения, с другой стороны, я отчетливо осознавал, что не мог на должном уровне поддерживать их, как и многие другие отношения, крайне важные для меня. Иногда просто невозможно что-либо сделать, чтобы спасти то, чему суждено погибнуть.

Одним из неожиданных результатов прекращения привлечения нас к физическому труду стало то, что я начал набирать вес. Как я уже рассказывал, мы и так перестали работать в карьере до седьмого пота, но даже передвижения до карьера и обратно было для меня раньше достаточно, чтобы поддерживать себя в форме.

Я всегда был убежден, что физические упражнения – это ключ не только к физическому здоровью, но и к душевному спокойствию. В прежние времена я часто выплескивал свой гнев и отчаяние на боксерскую грушу, а не на своих коллег или полицейских. Физические занятия помогают снять напряжение, а напряжение – это враг душевного спокойствия. Я обнаружил, что работаю продуктивнее и гораздо лучше продумываю различные проекты, если нахожусь в хорошей физической форме. По этой причине тренировки стали непременным атрибутом моей жизни.

В тюрьме совершенно необходимо находить выход для своего отчаяния. Даже на острове Роббен я пытался следовать своему старому боксерскому распорядку: с понедельника по четверг совершать интенсивные пробежки и делать активные физические упражнения, а затем в течение следующих трех дней давать своим мышцам отдохнуть. С понедельника по четверг я занимался в своей камере по утрам в течение сорока пяти минут бегом на месте. Затем я выполнял сто отжиманий на кончиках пальцев, двести обычных и пятьдесят глубоких приседаний и различные другие гимнастические упражнения.

В письмах к своим детям я регулярно призывал их делать физические упражнения, заниматься каким-нибудь быстрым видом спорта, таким как баскетбол, футбол или теннис, чтобы иметь возможность отвлечься от всего, что могло их беспокоить. Хотя я не всегда добивался успеха в продвижении этой идеи со своими детьми, мне удавалось положительно влиять в этом отношении на некоторых коллег, склонных к сидячему образу жизни. Занятия физкультурой считались необычными для африканцев моего возраста и поколения, тем не менее через некоторое время даже Уолтер Сисулу, глядя на меня, начал по утрам делать пробежку в несколько кругов по тюремному двору. Как мне рассказывали, некоторые из моих младших товарищей, посмотрев на мои занятия, задавались вопросом: «Если уж этот старик может так активно заниматься, то почему мы не можем?» – и после этого тоже стали тренироваться.

С самых своих первых встреч с представителями различных международных организаций и Международного комитета Красного Креста, посещавшими остров Роббен, я всегда подчеркивал важность для заключенных иметь время и соответствующие возможности для физических упражнений. К сожалению, только с середины 1970-х годов под эгидой Международного комитета Красного Креста мы начали получать различный спортивный инвентарь, в том числе для волейбола и настольного тенниса.

Когда нас перестали привлекать к работам на известняковом карьере, одному из надзирателей пришла в голову идея превратить наш двор в теннисный корт. Его размеры просто идеально подходили для этих целей. Заключенные из общей секции покрасили цементную поверхность двора в зеленый цвет и сделали белыми линиями необходимую разметку. Несколько дней спустя установили сетку – и внезапно у нас появился свой собственный Уимблдон.

Я немного играл в большой теннис во время учебы в Форт-Хэйре, но не относил себя к числу сильных игроков. Мой удар справа был достаточно мощным, однако удар слева, к сожалению, не обладал такой же силой. Но я занимался спортом для физических упражнений, а не для красоты стиля. Игра в большой теннис являлась лучшей (и, возможно, единственной) заменой прогулкам до карьера и обратно. Я стал одним из первых в нашей тюремной секции, кто регулярно играл на нашем теннисном корте. Я играл на задней линии, бросаясь к сетке только тогда, когда был уверен, что смогу сделать чистый удар.

Когда нас освободили от физического труда, у меня появилось гораздо больше времени для чтения, но книги и учебники, которыми я раньше пользовался, теперь были недоступны для меня. Когда меня лишили права на учебу, у меня в самом разгаре были занятия на получение степени бакалавра права в Лондонском университете. Я начал учиться на бакалавра права еще во время судебного процесса в Ривонии, затем меня лишили права на учебу на четыре года. Это, вне всякого сомнения, обеспечило мне университетский рекорд по количеству лет, потраченных на получение этой степени.

Однако принудительное прекращение моей учебы, как выяснилось, имело неожиданное преимущество. Оно заключалось в том, что я начал читать книги, до которых в противном случае, возможно, никогда бы так и