Тьма сгущается - Гарри Тёртлдав

Капрал заметил, как кувыркается в воздухе снаряд, и рухнул ничком в грязь. Над ухом зловеще просвистели осколки, и ходуном заходила пропитанная водой земля. Но, когда рыжики принимались сотнями резать пленных кауниан, бывало хуже. Тогда земля не содрогалась: она лопалась, окатывая пламенем бегущих, в то время как окопы и траншеи смыкались, поглощая несчастных солдат, что искали там укрытия. Альгарвейское чародейство стоило принимать всерьез.

Леудаст опасался, что альгарвейцы могут и в этот раз ударить по наступающим кровавой волшбой, раз уж те столь тщательно укрепили позиции вокруг Лаутерталя. Но если рыжики и могли прирезать десяток-другой пленных, они не стали возиться. Нужды в этом не было. У Леудаста и его товарищей не оставалось ни единого шанса даже добраться до околицы, не говоря о том, чтобы вышвырнуть защитников из городка.

Капрал стер грязь с лица и оглянулся. За зиму солдаты конунга привыкли использовать альгарвейскую тактику — не штурмовать позиции противника в лоб, а обойти с фланга. Когда атакам ункерлантцев придавали мощи бегемоты в снегоступах, тактика эта срабатывала превосходно. Сейчас же…

Леудаст покачал головой. Утопавшие по колено в грязи солдаты едва ли смогут выполнить фланговый маневр в виду Лаутерталя, даже если альгарвейцы не подготовили им неприятных сюрпризов на других подходах к городу. Ункерлантцы не могли пойти в обход, не могли продвинуться вперед и едва в силах были удержаться посреди голого поля.

— Что делать, капрал?! — крикнул кто-то из рядовых, уверенный, что командир знает ответ. — Что делать-то?!

Первым ответом, что пришел Леудасту в голову, было «ничего». потом — «остаться на месте и терпеть». Эта мысль ему тоже не понравилась, хотя приказ в этом случае был бы исполнен буквально.

Он снова оглянулся, пытаясь сообразить, как же выбить рыжиков из Лаутерталя. Если бы капрал увидел хоть единый шанс на победу, он приказал бы бойцам продолжить атаку: без жертв не обходится ни одна война. Но победы не достигают, швыряя солдат в мясорубку. А ничего другого, сколько мог судить Леудаст, его товарищи на окраине Лаутерталя не могли достичь.

— Отступаем! — крикнул он. — На старые позиции! В другой раз врежем этим ублюдкам!

Так это или нет, он не знал. Понятно было только, что наступление провалилось.

Отход стоил полку Хаварта едва ли не больше крови, чем атака. По счастью, альгарвейцы не более способны были преследовать отступающих ункерлантцев, чем те — взять город, но вражеская артиллерия продолжала осыпать их разрывными снарядами.

Скорчившись в полных воды траншеях, солдаты конунга Свеммеля считали потери. Леудаст видал и похуже — что не особенно его утешало.

— Кто приказал отступить? — поинтересовался капитан Хаварт.

— Я, сударь, — ответил Леудаст, ожидая, что получит сейчас грандиозный разнос.

Но Хаварт только кивнул.

— Хорошо, — промолвил он. — Вовремя.

Капрал тяжело и устало вздохнул.

* * *

За долгие годы службы драколетчиком граф Сабрино никогда не встречал в воздухе противников столь упорных, как под холодным небом ледового края. Скрыться от них ему не удавалось при всем желании, и крыло Сабрино страдало от их атак неимоверно.

— Да неужели ж мы ничего не можем поделать?! — в отчаянии воззвал он к полковнику Брумидису, который возглавлял горстку янинских драколетчиков, отправленных на полярный материк. — Или мы бессильны перед ними?

Брумидис пожал плечами так вяло, как не позволил бы себе ни один альгарвеец. Янинский офицер — невысокий, худощавый мужчина с роскошными черными усами, слишком роскошными для его узкой физиономии, явно пытался дать понять, что судьба в данном случае правит человеком, а не человек судьбой. Вслух он заметил только:

— Что же нам остается делать, как не терпеть?

— Тронуться умом? — предположил Сабрино — в этой шутке была солидная доля правды. Он с силой огрел себя по шее и радостно вскрикнул: — Вот! Один комар мертв. Остается, по моим подсчетам, еще сорок восемь миллиардов. Проклятые твари жрут меня живьем.

Полковник Брумидис снова пожал плечами.

— Здесь, на юге, только начинается весна, — промолвил он. Альгарвейский с сильным янинским акцентом в его устах звучал еще более похоронно, нежели родная речь. — Весь гнус вылетает разом, и каждая тварь голодна. Что нам остается, как не отмахиваться, и жечь вонючие свечки, и страдать?

— Я бы предпочел забросать ядрами с воздуха все здешние болота, чтобы проклятый гнус передох, не родившись, — со злостью выпалил Сабрино.

Брумидис молча поднял кустистую бровь. Сабрино невольно покраснел. Он знал, что несет чушь: когда сходили снега, в болото превращалась половина побережья — и, как верно подметил янинец, гнус выходил на боевое задание, намереваясь вместить всю жизнь в несколько теплых недель, которые готова была подарить ему полярная земля.

Сабрино оглянулся на Хешбон — янинский форпост, который помогали удерживать сам полковник и его крыло драколетчиков. «Жалкая дыра, — подумал он. — Пролетал я над сотнями деревень, где мог бы поселиться, — но в ункерлантской деревне я поселился бы только через свой труп».

— Киноварь, — буркнул он под нос, и в его устах слово это прозвучало ругательством.

— Да, киноварь, — подтвердили Брумидис все так же скорбно. — Она притягивает солдат, как янтарь — перья. Нас, лагоанцев, — чтоб этих толстозадых шлюхиных детей силы преисподние пожрали! — теперь вот вас.

— Заверяю вас, я бы с бОльшим удовольствием остался по другую сторону Узкого моря, — промолвил Сабрино.

Полковник Брумидис оскорбленно покосился на него. Ясные черные глазищи его прекрасно подходили для обиженных взглядов. Сабрино вздохнул. Он еще много чего мог бы сказать боевому товарищу, но оскорблять союзника не хотелось, а орать «Если б вы, паразиты, умели воевать сами, я мог бы остаться по другую сторону Узкого моря!» было определенно невежливо.

— Ну что же, придется воевать как сможем.

Брумидис тоже вздохнул. Янинцы недолюбливали старших партнеров по альянсу не меньше, чем те — их. То был гордый, обидчивый народ — тем более обидчивый, что успехами на поле боя похвастаться он не мог.

— Вон, — указал Брумидис, — везут кормежку для наших ящеров.

Несколько верблюдов волокли на горбах короба с мясом — мясом других верблюдов. По мнению Сабрино, порубить проклятую скотину на части было для нее самым разумным применением. Характер у верблюдов был почти столь же мерзопакостным, что и у драконов — более страшного оскорбления Сабрино не в силах был придумать.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});